Фигура "отказа от справедливости" вообще является универсальной риторической фигурой российской внешней политики. И именно на ней основывается легитимность современных российских властей в глазах мирового сообщества. Эта легитимность достигается, безусловно, не без элементов шантажа, но "позитивный", с позволения сказать эффект, важнее. Всем известно, что в результате "крупнейшей геополитической катастрофы ХХ века" Россия и русские понесли колоссальный ущерб и испытали огромные унижения. Всем известно и то, что Россия, в своей истории, не раз и не два смогла отплатить за подобные унижения в дальнейшем. И единственной гарантией от такой отплаты является воля политического режима России своего не требовать и по счетам не платить. Именно эту "волю не отплачивать" и превратили в свой экспортный товар современные российские власти.
И товар этот экспортируется за рубеж систематически, — и в речах Ельцина, и в речах Путина мотив "мы могли бы, но не будем" звучал неоднократно. Собственно, само напоминание о возможных претензиях нужно для того, чтобы придать ценность этому "не будем". Однако эта основа внешнеполитической легитимности российских властей быстро истощается. И США и Европе надоело переплачивать посреднику, и хочется поскорее добиться положения вещей, в котором сама мысль о том, что "мы могли бы" была бы похоронена и забыта, а Россия полностью лишилась бы морального права не только чего-то требовать, но и чего-то не требовать. Нашим геополитическим конкурентам необходим не только отказ от претензий, но и отказ от памяти, что возможно осуществить лишь в условиях полной утраты Россией внешнеполитической субъектности, то есть прекращении существования России как единого государства.
Идеология ирреденты
Впрочем, прекращение торговли внешнеполитическими индульгенциями входит и в национальные интересы самой России и русских, но только с обратным знаком. России необходимо начать предъявлять претензии там, где раньше предъявлялся отказ от претензий, необходимо указывать на спорные вопросы там, где прежде их стремились игнорировать, наконец, необходимо видеть проблему катастрофического распада единого государства там, где прежде предлагалось видеть так называемый "цивилизованный развод". Другими словами, России нужна идеология русской ирреденты. Идеология возвращения РФ тех территорий исторической России, на которые у нее имеется историческое и моральное право и относительно которых есть практический смысл их возвращать.
Для того, чтобы принять ирредентизм всерьез, необходимо пересмотреть некоторые из базовых принципов, на которых была основана Беловежская система, и следование которым поставило современную Россию в ту невыгодную геополитическую ситуацию, в которой она сейчас находится. Эти принципы не прописаны в документах в явном виде, однако представляются настолько незыблемыми, что оспаривание их вызывает у активных участников современной внешней политики настоящий шок. Шок, который, в данном случае, является для России союзником.
1. Историческая Россия
Первый "Беловежский принцип", — это принцип, согласно которому СССР не являлся и не является Россией, а Россия не являлась и не является СССР. Этот принцип еще незадолго до 1991 года не казался очевидным, более того, для Запада было несомненно обратное — USSR=Russia и наоборот, два названия были взаимозаменяемы. Первое применялось для названия государства, второе, для наименования всей страны от Мурманска до Кушки и Нахичевани и от Бреста до Фрунзе. Учебники истории СССР, как всем было понятно, были учебниками истории Российского государства, постепенно объединявшего вокруг себя определенное геополитическое пространство и создававшего из него реальную страну.
За годы "перестройки" понятия "Россия" и "СССР" были хитроумно разведены, причем даже весьма патриотически настроенные люди охотно в этом участвовали, противопоставляя Россию как РСФСР фрондирующим национальным республикам. Стало модно обсуждать тему "иждивенчества" национальных республик за счет "России". Назвать это результатом развития в России национализма по меньшей мере странно, поскольку доктрина национализма состоит как раз в том, что государственной территорией нации считаются все территории, где компактно проживают ее представители, и тем более — все территории, верховная власть над которыми принадлежит представителям этой нации. В отношении русских в СССР соблюдались оба эти условия, они компактно проживали в достаточном количестве во всех республиках Союза, и все республики находились под верховной властью русского по национальному составу правительства. Никаких оснований противопоставлять Россию и СССР, кроме антисоветизма, у тогдашних русских патриотов не было. И "Российская Федерация", "государственный суверенитет" которой был объявлен 12 июня 1990 года, должна была рассматриваться русскими патриотами как сепаратистское образование на территории России.
Де юре и де факто тот факт, что СССР — это Россия, был закреплен и Беловежской системой, поскольку именно к РФ перешли место в ООН, ядерное оружие и долги, то есть все, что свидетельствовало о преемственности суверенитета. Но на уровне внешнеполитической идеологии отделение республик прочитывалось как развод равноправных субъектов, а не как сепаратистский откол. И эта фикция "развода" тщательно поддерживалась через структуры типа СНГ. Именно она максимально сковывала возможные внешнеполитические маневры России, в том числе и в вопросе территории, поскольку все, что находилось вне границ РФ, было признано "не-Росией".
Пересмотр "первого Беловежского принципа" должен состоять в признании всего "постсоветского пространства" территорией "исторической России". Термин "историческая Россия" вообще должен быть внедрен в наш политический лексикон. Понятие исторической России должно подразумевать тот факт, что историческое и культурное становление всех территорий бывшего СССР проходило в рамках Российского государства, под значительным культурным и политическим влиянием русского народа, а антропогенный ландшафт этих территорий и их экономическая и социальная инфраструктура создавались именно за счет финансовых и людских инвестиций России и русских. Вся территория исторической России является ареалом проживания русских, в котором им с полным основанием принадлежат все права коренных жителей. В соответствии с принципом исторической России "современная Россия" имеет моральное право претендовать на любые территории бывшего СССР, и существование на этих территориях каких-либо сепаратных государств само по себе должно рассматриваться как политически проблематичное и нуждающееся в дополнительном урегулировании, что, впрочем, не требует от России какой-либо агрессивности и войны против всех. Здесь важно не столько изменение реального статуса этих территорий, сколько смена их идеологического и социально-психологического статуса с "независимого" и "постсоветского" на российский. Должно быть покончено как к с политкорректным уважением к "незавимым государством", так и с сентиментальной ностальгией по "единой стране". Последняя даже опасней, поскольку подсознательно закрепляет равноправие субъектов "раскола" и их право на подобный раскол.
2. Дочерняя государственность
Второй "Беловежский принцип", тесно связанный с первым и из него вытекающий, предполагает, что СССР являлся объединением равноправных полноценных государств, обладавших полнотой суверенитета, временно ограниченной "союзным договором" и союзной конституцией. Соответственно история СССР рассматривалась как история свободного вхождения и свободного выхода соответствующих государств, являющихся субъектами международных процессов. Абсурдным пределом, до которого доведен этот принцип, стала фраза Чубайса в его знаменитой речи о либеральной империи о "создании Советского Союза — объединении 14 соседних государств". Этот идеологический принцип сочетался, на практике, со стенаниями новонезалежных государств над фактом "оккупации", колониального захвата со стороны России и т.д.
Российский МИД, не так давно, блестяще указал на смысловую вилку, создаваемую этими стенаниями, если Прибалтика в 1940 была "оккупирована", а не добровольно вошла в СССР, то советские органы власти, принявшие в 1990 декларации о независимости были неправомочны это делать в виду своей нелегитимности, "оккупационной" природы. Однако, как это и принято в "беловежской" российской политике, наш МИД сделал из этого вывод противоположный необходимому. Вместо признания государственной "несубъектности" отделившихся республик, он пошел по пути утверждения их полной субъектности и в 1990, и в 1940. Интересно, что Сталин на переговорах с союзниками в 1943 и 1945 проводил прямо противоположную линию, он указывал не на добровольность вхождения в СССР этих стран, а на факт их несуществования до 1918 года, признававшийся мировым сообществом.
Современной России, в отношениях с "независимыми государствами" очень вредит этот пафос исторического и внешнеполитического равноправия, которому привержена вся наша внешняя политика последних лет. И который совершенно исторически необоснован. Абсолютное большинство отделившихся республик до ХХ века никогда не имели своей исторической национальной государственности. Эта государственность была искусственно для них создана в рамках советской национальной политики. Более того, даже в составе СССР, некоторые из этих государств были созданы сперва как автономии РСФСР, то есть не были даже субъектами союзного процесса в 1922, и лишь впоследствии выделены как отдельные административные единицы "союзные республики".
Пересмотр второго беловежского принципа должен состоять в признании государственности большинства отделившихся республик "дочерней" по отношению к Российской государственности. Эти политические образования должны рассматриваться как созданные в рамках России-СССР в целях удобства административного управления и, соответственно, лишь в существовании и признании со стороны России имеющие основание.
Из государств, образовавшихся на территории исторической России, в качестве имеющих историческую государственность могут рассматриваться лишь Латвия в границах герцогства Курляндского, Грузия, как государство, заключившее Георгиевский трактат с Россией и признаваемое в границах этого трактата, и Узбекистан, если он готов претендовать на наследие Бухарского эмирата, Хивинского и Кокандского ханств. Государственная субъектность Украины, несмотря на договор 1653 года, не может учитываться реально, поскольку украинские земли перешли к России не от "независимой Украины", а от Польши, в результате Андрусовского перемирия 1667 года, а Киев и вовсе был выкуплен (!) Россией у Польши в 1689 году. Позднейшие территориальные изменения на Украине также являются результатом не российско-украинских, а российско-турецких и российско-польских отношений.
Прочие территории, будучи получены Россией, не обладали какой-либо политической структурностью и созданная на них "союзная" квази-государственность являлась дочерней по отношению к российскому государству на его советском этапе, или сепаратистской, если речь идет о "независимых государствах" 1918-22 годов, статус которых ничуть не выше статуса просуществовавшей до 1922 года Дальневосточной Республики. Строго говоря, в случае сепаратного существования, "независимые государства" имеют перед Россией долг еще и в том отношении, что она оставила им бесплатно развитую и отработанную структуру государственного и местного самоуправления, которая используется ими практически без изменений. Ни о каком внешнеполитическом равноправии современной России и этих дочерних государств говорить, в случае осознания их подлинной политической природы, не приходится. И это открывает дорогу к пересмотру третьего "Беловежского принципа".
3. Технические границы
Третий "Беловежский принцип" предполагает признание административных границ между республиками "государственными границами" со всеми распространяющимися на них принципами — неприкосновенности, нерушимости, отказа от пересмотра. Почему в качестве нерушимых рассматриваются именно границы 1991 года и их законность не подвергается сомнению, — вполне понятно. Советская национальная политика не предполагала приращений в пользу РСФСР, большинство внутренних делимитаций границы проводилось, напротив, в пользу других республик, классическим примером чего являются истории с передачей Крыма Украине и Зауральской степи — Казахстану.
Однако в рамках советской национальной политики границы республик рассматривались как административные и технические, поскольку возможность выхода не рассматривалась. Со стороны республик, безусловно, все воспринималось несколько иначе, скажем административная принадлежность Карабаха приводила к политике тюркизации армянского населения, а созданная Сталиным "большая Грузия" существенно повлияла на самосознание грузин далеко не в лучшую сторону. Иногда, как в случае с Закарпатьем, совершались и вовсе непростительные ошибки, когда "промосковская" земля, изъятая у Чехословакии, была отдана во власть украинизаторов (впрочем, другого вариант и не было, — русское Закарпатье, отрезанное от РСФСР территорией Украины, выглядело бы свидетельством того, что границы в СССР имеют не только технический характер).
Фетишизация "нерушимости постсоветских границ", является формой закрепления их невыгодной для современной России геополитической конфигурации. И ничем иным. Тем более, что в части территориальных претензий к России, как мы уже убедились, этот принцип не действует. Он ограничивает лишь саму Россию, и никого больше.
Пересмотр "третьего беловежского принципа" должен вытекать из пересмотра двух предыдущих принципов и означать, что на территории России-СССР границы между новообразованными субъектами-республиками носили чисто технический характер, не обязывающий никого к их нерушимости. Тот политический субъект, который в свое время создал эти границы — Россия-СССР вправе ставить и решать вопрос об их изменении в том случае, когда в этом имеется техническая необходимость.
Примером такой технической необходимости может быть затруднение передвижения граждан России из-за неудачной для нас конфигурации границ. Такие передвиджения испытывают сейчас российские граждане при переезде через территорию Литвы в Калининград и обратно и при путешествии по Транссибу по территории Казахстана. В обоих случаях современная Россия может и должна поднять вопрос о границе и добиться либо ее изменения, либо прекращения связанных с ее существованием неудобств. Причем, если в случае с Литвой это исключительно проблематично, то отсутствие до сих пор постановки вопроса о возвращении Казахстаном территории Транссиба можно объяснить только внешнеполитической трусостью российских властей.
Прагматический ирредентизм
Обсуждаемый пересмотр политических принципов, касающихся территориальных споров РФ со странами на территории исторической России, не подразумевает, конечно, автоматического развязывания войны всех против всех. Речь идет прежде всего об основаниях внешнеполитической идеологии, которые, после пересмотра "беловежских принципов" должны принять следующий вид: вся территория быв. СССР — это территория исторической России, государственная территория русской (российской) нации, "независимые" государства на этой территории являются "дочерними" по отношению к российско-советской государственности, а границы между этими государствами — техническими границами, право пересматривать которые принадлежит тому, кто их установил, то есть России-СССР.
Вслед за принятием этих принципов Россия должна следовать в своей политике принципам прагматического ирредентизма. Это означает постановку вопроса о пересмотре границ и политическом статусе "независимых государств" в том случае, когда они предпринимают действия противоречащие указанным выше принципам, то есть ограничивают права русского населения, препятствуют передвижениям граждан России, препятствуют нормальному функционированию необходимых для нормальной военной безопасности структур и объектов, предпринимают агрессивные действия по отношению к современной России. До тех пор, пока "независимые государства" этих действия не предпринимают, РФ может поддерживать с ними отношения как с обычными соседними государствами. Однако любой случай ущемления прав современной России на территорию России исторической должен ставить вопрос о необоснованности территориальных претензий "независимых" на эту территорию. Причем речь не должна идти, опять же, по прагматическим соображениям, о "независимых государствах" как целом. Вопрос должен ставиться конкретно о той территории, на которой в данную минуту возникают проблемы — будь то Севастополь, Транссиб или что-то еще. Вплоть до предъявления прав России на железную дорогу до Калнинграда с режимом, аналогичным историческому режиму КВЖД.
Современная Россия не должна ставить под сомнение независимое существование отделившихся народов исторической России. Хотят — пусть живут отдельно. Но никакого права на ограничение суверенитета и прав России признаваться не должно. И попытки ограничения прав России должны приводить к немедленной постановке вопроса о принадлежности тех или иных территорий.
Политика современной РФ велась долгие годы прямо противоположным образом. Мы ставили под сомнение право украинцев избирать Ющенко, киргизов свергать Акаева, а грузин подчиняться Саакашвили. Мы пытались влиять на страны СНГ как независимые государства и контролировать их политические системы. В то время как практический суверенитет, — право пропускать или не пропускать через свою территорию людей и грузы, право требовать вывода флота из Севастополя, и баз из Джавахетии, — российской внешней политикой никогда не оспаривался. Мы только стремились уклониться от выполнения взятых на себя обязательств, однако сами обязательства, в соответствии с "беловежскими принципами" неуклонно брались.
Именно эта политика идеологического советизма привела к закреплению последствий "геополитической катастрофы". И напротив, прагматический ирредентизм, при его последовательном и волевом воплощении в жизнь, приведет если не к возвращению современной России всех утраченных ею исторических земель, то, хотя бы, к выправлению границ и смягчению самых вопиющих неудобств, связанных с успехом сепаратистского движения в 1989-91 гг.
Егор Холмогоров
