Война цивилизаций

Часть 1.: http://www.anti-orange-ua.com.ru/content/view/1838/42/

Часть 2: http://www.anti-orange-ua.com.ru/content/view/1850/42/

Часть 3: http://www.anti-orange-ua.com.ru/content/view/1867/42/

---

ЧАСТЬ IV
УКРАИНСКИЕ «ГЕРОИ» ИЛИ ИСТОРИЯ ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Глава 10.
Гетманство Выговского (1657-1659)

В монастыре под Батуриным долгое время хранилась запись одного из архимандритов XVII века. Название ее говорит само за себя: «Руина», и содержит она описание «деяний и злодеяний гетманов и прочих вождей народа малороссийского», давая следующий их перечень:

Выговский Иван - клятвонарушение, братоубийство, привод татар на уничтожение народа малороссийского, продажа Руси католикам и ляхам, сребролюбец велий.

Хмельницкий Юрий- клятвопреступник трижды, христопродавец веры и народа ляхам и бусурманам; привод татар.

Дорошенко Петр - клятвопреступник многажды и переметчик, слуга бусурман - врагов Христовых, славолюбец и сребролюбец велий, привод татар и турок.

Брюховецкий Иван - мздоимец, лихоимец, клятвопреступник, виновник братоубийства и мук народных от татар претерпленных, слуга бусурманский.

Тетеря Павел - сребролюбец, клятвопреступник и холоп добровольный ляшский. Подстрекатель Ю. Хмельницкого на измену.

Многогрешный Дамиан - раб лукавый, двоедушный, к предательству склонный, благовременно разоблаченный и кару возмездия понесший.

Самойлович Иван - муж благочестивый, веры греческой православной и народу русскому привержен¹.

Трудно судить, насколько верна последняя характеристика. Как мы знаем, конец Самойловича был трагичен, а установить, справедливы ли возведенные против него обвинения довольно трудно. Но в данном перечне малороссийских деятелей нас интересуют те, кто сегодня возведен украинством в ранг борцов за светлое будущее своего народа, его свободу, процветание и независимое государственное существование. В этом почетном списке Выговский числится под № 1.

Украинская Легенда не скупится на дифирамбы по адресу этого гетмана, изображая его титаном мысли и незаурядным политиком: «...наиболее мудрый среди гетманов после Богдана Хмельницкого»², «самый крупный после Б. Хмельницкого политический украинский мыслитель»³. «Его деятельность - одна из самых ярких страниц украинского державосозидания»⁴, он - «без сомнения, украинский патриот, искренний автономист, единомышленник старшины, вместе с ней горячо желавший обеспечить свободу и неприкосновенность Украины»⁵. Что ж, нам остается только убедиться, насколько вышеприведенная характеристика соответствует реальным историческим фактам.

27 июля 1657 года во вторник, в пятом часу дня умер Хмельницкий. Преемником его еще при жизни Богдана был провозглашен младший сын Юрий. Неопытный шестнадцатилетний юноша, к тому же не унаследовавший талантов отца, явно оказался не на своем месте. «Тому гетманишке прилично бы гуси пасть, а не гетмановать», - так выразился о наследнике старого Хмельницкого боярин Б.П.Шереметьев. А в глазах современников был он «от природы евнух, Юрась небожчик», ограниченный, слабый телом отрок. Удержать власть в своих руках ему было не по силам и 30 августа 1657 года на старшинской раде в Корсуне гетманом был провозглашен генеральный писарь Иван Выговский. «Пока возмужает сын гетманский Юрий Хмельницкий», -говорилось в решении, но все прекрасно понимали: это только прикрытие - Выговский добровольно власти никому не уступит, тем более такому слабому противнику.

Произведенный переворот, однако, столкнулся с мощным противодействием: избрание Выговского признали незаконным многие полковники, значные казаки, подавляющая масса поспольства. Выступило против нового гетмана и Запорожье. И к тому имелись веские основания.

Иван Евстафьевич Выговский происходил из шляхетского православного рода Овруцкого повета Киевского воеводства. В начале своей карьеры работал юристом в Луцком братском монастыре, потом в Луцком городском суде. В 1635 году стал наместником луцкого старосты, а с 1638 - писарем при Яцеке Шемберке, комиссаре Речи Посполитой над Войском Запорожским. Успешно складывавшаяся карьера едва не оборвалась: его обвинили в пропаже ценных документов и приговорили к смертной казни. Лишь заступничество знатных панов спасло от неминуемой гибели, но юридическое поприще Выговский оставил и отправился служить в польскую армию.

Освободительная война застала его в чине ротмистра. Но уже в битве под Желтыми Водами (май 1648) он попал к восставшим в плен, а некоторое время спустя мы уже видим его на службе у Хмельницкого. Он быстро сумел втереться в доверие к гетману и скоро в ранге генерального писаря стал ближайшим его сотрудником. Вдохновляли его, конечно, не идеалы национально-освободительной борьбы Русского народа. «Притворяясь поневоле козаком, Выговский оставался в душе шляхтичем, т.е. врагом козачества, и не переставал питать привязанности к Польше, этому шляхетскому царству, раю шляхты, не упускал случая служить панам, уведомляя их об опасности от хлопства»⁶.

Войсковой писарь регулярно сообщал польскому правительству о замыслах и планах Хмельницкого, получая за свои шпионские услуги не только щедрое денежное вознаграждение, но и жалованные королевские грамоты на владение крупными маетностями, за что не скупился на выражение искренней благодарности своим подлинным хозяевам. В октябре 1651 г. он писал, например, коронному гетману Потоцкому: «Не только теперь, но и во всякое время я прилагал большое старание о том, чтоб усердно и верно служить его королевской милости. А что ваша милость в последнем письме уверять меня изволишь в милосердии его королевского величества и важном повышении, то за это буду отслуживать вашей милости во всю жизнь тем же усердием и нижайшими услугами»⁷.

Но не только корыстолюбивые расчеты двигали Выговским. Давно перестав мыслить и чувствовать по-русски, став «образом и вещию лях», как характеризовали его даже в ближайшем окружении, он вынашивал грандиозные честолюбивые замыслы. Заурядный волынский шляхтич мечтал пробиться на самый верх титулованной польской знати, туда, где царили магнаты Потоцкие, Заславские, Конецпольские и еще несколько избранных семейств, решавших участь королей и судьбы Речи Посполитой. Исходя из этих планов и вел он двойную игру, снабжая польское правительство секретнейшей информацией и содействуя в меру сил его победам над восставшим Русским народом.

Но реальная ситуация требовала гибкости. Возможность присоединения Малороссии к России понудила его начать оказывать тайные услуги и Русскому правительству. Уже в октябре 1649 г. царский посланник Григорий Неронов доносил, что дал лишних соболей Выговскому за то, что тот сообщил ему список Зборовских статей и про иные дела рассказывал⁸. Роль соглядатая так приглянулась ему, что он отваживался на весьма рискованные операции. В августе 1653 г. в Малороссию отправился подьячий Иван Фомин с целью тайно вручить Выговскому грамоты турецкого султана, крымского хана, силистрийского паши, гетманов Потоцкого и Радзивилла к Хмельницкому, тайно пересланные Выговским в Москву. За эту службу Царь прислал ему 40 соболей да три пары соболей добрых⁹. Соболями дело, конечно, не ограничивалось. И от Царя Выговский вымогал пожалования на имения. В 1655 г. послал с этой целью в Москву своего брата Данилу и «великий государь пожаловал их большими городами и маетностями»¹⁰.

Милости и расположение Москвы не заставили Выговского отказаться от главного своего замысла, но он знал, что чем выше будет его положение в служебной иерархии, созданной Хмельницким, тем лучше сможет «отслужить» он королю и Речи Посполитой, став на короткую ногу с высшей польской аристократией. Звание малороссийского гетмана лучше всего соответствовало данной цели.

Слуга трех хозяев заранее подготовился к борьбе и легко сумел оттереть от власти юного Хмельницкого, при котором по воле отца должен был исполнять роль опекуна и наставника.

Он неплохо распорядился оказываемым ему доверием. Еще при жизни Богдана методично начал внушать Русскому правительству мысль о том, что в ближайшем окружении гетмана он - единственный, кто предан русским интересам до конца. Царскому посланнику Унковскому, например, сообщал (июнь 1652): «Есть такие люди многие, что станут гетману наговаривать поддаться турскому или крымскому, а у меня того и в уме нет, чтоб, кроме великого государя, куда помыслить... Пока я здесь, уповаю на Бога, что удержу гетмана, все Запорожское Войско и царя крымского, воевать московские украйны не пойдут, потому что крымский царь и мурзы меня слушают: известно им, что я в Войске Запорожском владетель во всяких делах, а гетман и полковники, и все Войско Запорожское меня слушают же и почитают»¹¹.

Утверждая, что его «слушают и почитают», Выговский, конечно, выдавал желаемое за действительное. Об истинном отношении к нему Войска красноречиво говорит следующий эпизод. Прибывший в Москву (август 1657) переяславский полковник Павел Тетеря по просьбе Выговского бил челом, чтобы дали ему поместья в Литве, и объяснил зачем это нужно: «Хотя царское величество писаря, отца его и братью и пожаловал, только они этим ничем не владеют, опасаясь Войска Запорожского». Полковника обнадежили, что обнародуют в Малороссии специальный указ по этому поводу и тогда Выговским можно своими имениями «владеть свободно с ведома Войска». «Сохрани Боже! - возразил Тетеря. -Чтоб царское величество Войску о своих пожалованиях объявлять не велел, потому что об этом и гетман Богдан Хмельницкий не знал; если в Войске сведают, что писарь с товарищами выпросили себе у царского величества такие большие маетности, то их всех тотчас побьют и станут говорить... чтоб всеми городами и местами владеть одному царскому величеству, а им кроме жалованья ничего не надобно. Если царское величество велит пожаловать писаря, отца его и брата маетностями, то велел бы отвести в литовских краях особое место, чтоб им ни с кем ссоры не было, а в Войске Запорожском владеть им ничем нельзя»¹².

Литва, конечно, не случайно возникла в планах Выговского. Еще в 1656 году он женился на Елене Стеткевич, дочери новогрудского каштеляна Богдана Стет-кевича (это был его второй брак, о первом мы ничего не знаем). Но дело было не только в семейном интересе. Ему хотелось добиться того, чтобы все пожалования от Русского Царя находились в максимальной близости от имений, дарованных королем. Он заранее готовил себе тыл в польских владениях, понимая, сколь малы шансы возвратить Малороссию снова под польское ярмо.

Да и личное его положение было весьма шатким: «Он был избранник меньшинства и похититель в глазах огромного большинства Козаков, для которых законным гетманом мог быть только выбранный вольными голосами на общей раде, а Выговский не мог надеяться такого избрания: за молодым Хмельницким было знаменитое имя, дорогое козачеству; минуя Хмельницкого, были полковники, выдававшиеся вперед заслугами войсковыми, а Выговский был писарь, звание, не пользовавшееся особенным уважением в воинственной толпе; кроме того, Выговский даже не был козак и, что всего хуже для козака, был шляхтич»¹³. Зыбкость положения вынуждала спешить с осуществлением задуманного...

Хотя свои истинные намерения Выговский тщательно скрывал, многие догадывались, к чему он втайне стремится. Да и сам он нередко выдавал себя с головой. В апреле 1657 года Богдану Хмельницкому донесли, что миргородский полковник Григорий Лесницкий прочит гетманство Выговскому, а не Юрию. Старик велел призвать их обоих к себе. Лесницкого хотел сразу казнить, а Выговского приказал перед собою расковать по рукам лицом к земле и держал его в таком положении почти целый день, «пока у Богдана сердце ушло». Писарь лежал на земле, все плакал, и гетман наконец простил его. Отпустили и Лесницкого¹⁴.

Еще более очевидными стали намерения Выговского после того, как ему удалось завладеть гетманской булавой. В октябре 1657 на старшинской раде в Корсуне, заявив, что «царь прежние вольности у нас отнимает», он объявил: «Я государю не присягал, присягал Хмельницкий». Полтавский полковник Мартын Пушкарь, один из героев Освободительной войны, человек, которого сам Богдан называл в числе тех, кто заслуживает принять гетманство, немедленно возразил: «Все Войско Запорожское присягало великому государю, а ты чему присягал: сабле или пищали?» Выговский вынул из кармана московские медные деньги, бросил по столу и сказал: «Хочет нам царь московский давать жалованье медными деньгами; но что это за деньги, как их брать?» Пушкарь ему отвечал: «Хотя бы великий государь изволил нарезать бумажных денег и прислать, а на них будет великого государя имя, то я рад его государево жалованье принимать»¹⁵. Так столкнулись два миропонимания: для одного клятва на Св. Кресте и Евангелии означала святую обязанность блюсти ее чего бы это ни стоило, для другого она - всего лишь дань обряду и верность ей он ставит в прямую зависимость от шкурного интереса. В этой системе ценностей и любовь к родине должна иметь четко рассчитанный денежный эквивалент.

Пушкарь немедленно покинул раду и отправился в Полтаву, где объявил, что Выговский - изменник, сносится с поляками и крымцами, одновременно распуская слухи, будто Царь хочет отнять у казаков их вольности и всех их записать в солдаты. Пушкарь отказался признавать власть гетмана на территории своего полка.

Одновременно в Москву прибыло посольство от кошевого атамана Запорожской Сечи Якова Барабаша. Запорожцы также сообщили, что не признают Выговского гетманом, что он сносится с поляками, ханом, шведским королем, готовясь отложиться от России, и что сам он поляк и жена у него шляхтянка, и хотя Хмельницкий сделал его писарем Войска Запорожского, но добра Запорожью он не желает.

Русское правительство, тем не менее, опасаясь смуты, решило утвердить Выговского в качестве гетмана.

Заручившись поддержкой Москвы, тот немедленно приступил к раздаче маетностей своим приверженцам. Ближайщий его единомышленник киевский подкоморий Юрий Немирич получил поместья в Полтавском полку. Ему также были переданы городки Кобыляки, Кишеньки, Велики, Переволочна и Санжары. А посланный Выговским Тимофей Прокопович именем гетмана стал конфисковывать в Полтавском и Миргородском полках маетности казаков и мещан, чиня над ними расправу и раздавая конфискованное гетманским приспешникам и родственникам.

Тогда же Выговский предпринял попытку расправиться с Пушкарем, отправив против него два полка -Нежинский и Стародубский. Но в пути простые казаки взбунтовались против старшины и, отказавшись от роли карателей, разошлись по домам. Гетман лишний раз убедился в том, что рассчитывать можно лишь на отряды наемников, и в срочном порядке принялся их формировать из немцев, поляков, сербов и волохов.

Одновременно создавалось пропагандистское прикрытие задуманной измены. Прежде всего распусканием лживых, провокационных слухов. Ставленник Выговского миргородский полковник Григорий Лесницкий прислал в Константинов подстрекательскую грамоту: «По нашим городам хотят посадить царских воевод и живность им давать, а которые подати брали на короля и на панов, и те подати будут брать на государя; войску быть в Запорогах всего десяти тысячам (Мартовские статьи 1654 определяли казачий реестр в 60 тыс. -СР.): остальные будут или мещане, или хлопы, а кто не хочет быть мещанином, тому быть в драгунах». У себя в Миргороде на полковничьем дворе Лесницкий собрал раду сотников и атаманов, и говорил им: «Присылает царь московский к нам воеводу Трубецкого, чтоб Войска Запорожского было только 10000, да и те должны жить в Запорожье. Пишет царь крымский очень ласково к нам, чтоб ему поддались; лучше поддаться крымскому хану: московский царь всех вас драгунами и невольниками вечными сделает, жен и детей ваших в лаптях лычных водить станет, а царь крымский в атласе, аксамите и сапогах турецких водить будет»¹⁶.

Обещание «атласа, аксамита и турецких сапог» в качестве подарка от татар звучало для малоросса издевательством и на подобную наживку, конечно, никто не клюнул. Сотники и атаманы объявили, что бусурману не хотят поддаваться. Что же касается размещения в Малороссии правительственных войск, то, как мы уже знаем, народ его только приветствовал. И не только ждали эти войска, но и прямо рассчитывали на то, что весь край будет подчинен центральной администрации. Сотники и атаманы миргородского полка настроение народа знали, и то, что их полковник выставлял в качестве устрашающего жупела, их не пугало.

Хотя стоит отметить, что клеветнические измышления, исходящие от гетманского окружения, тоже не пропадали втуне. Распространяемые в тысячах списков по всей Малороссии, они не могли исчезнуть бесследно, но оставляли свой черный след. Например, в письме нежинского протопопа Филимонова (осень 1657), сообщавшего о том, как обрадовался народ известиям, что в крае будут постановлены государевы власти и расположены войска, имелись и такие строки: «Правда, отчасти опасаются, чтоб воеводы не нарушили здешних обычаев и правил, как в церковном, так и в гражданском строении, и чтоб отсюда насильством в Московщину людей не гнали; но мы их обнадеживаем, что государь -царь и великий князь ничего этого не хочет»¹⁷...

Появление крымского хана в пропагандистских агитках Выговского, да еще в таком лубочно-приукрашенном виде, было далеко не случайным. Прекрасно понимая, что в Малороссии ему не на кого опереться для осуществления своих замыслов, он активно стремился заполучить в союзники татар (поляки в тот момент не могли помочь, так как были заняты войной со Швецией и выборами нового короля). Первое его посольство в Крым было неудачным: запорожцы перехватили посла и утопили, а бывшее при нем письмо отправили в Москву. Второе оказалось успешнее, и к началу 1658 года Выговский получил от хана заверения в полной поддержке его замыслов. Это придало ему уверенности, и он приступил к активным действиям. В Гадяче казнил несколько начальных людей, ему неприязненных. На очереди был Пушкарь, но полтавского полковника достать было труднее. Попытка заманить его к себе якобы для мирных переговоров не удалась: гетманского посланца он забил в кандалы и отослал в заточение, сказавши:

«Выговский хочет и со мною помириться так же, как помирился в Гадяче с братьями нашими, которые получше его будут, головы им отсек, но со мною ему так не сделать»¹⁸. Тогда Выговский отправил против Пушкаря полковника Богуна и Ивана Сербина с сербами своей гвардии, всего полторы тысячи. Но к Пушкарю на помощь подошли запорожцы, которые вместе с полтавскими казаками 25 января разгромили это войско под Диканькою, побив у них человек 300. После чего Пушкарь выгнал Лесницкого из Миргорода, где полковником был провозглашен Степан Довгаль, и обратился к народу с призывом подняться на борьбу с гетманом-изменником. В Москву было отправлено сообщение о вынашиваемых им замыслах. Пушкарь писал Государю (11 марта и 26 апреля): «Выговский изменил Богу и вашему царскому величеству, помирился с Ордою, ляхами и с иными землями и замысел имеет извоевать Запорожье. Выговский дал города по Ворскле Юрию Немиричу-лютеранину, чего Хмельницкий без указа царского не делывал; Выговский держит у себя много сербов, немцев и ляхов. С тех пор, как Выговского поставили гетманом без совета всей черни, не держит он при себе ни одного казака, все держит иноземных людей, от которых нам обиды нестерпимые делаться начали». Посланец Пушкаря Искра объявил, что полковники полтавский, нежинский, миргородский и всего Войска Запорожского городовая и запорожская чернь бьют челом на гетмана Ивана Выговского и на бывшего миргородского полковника Лесницкого, чтоб великий государь пожаловал, велел Выговского от гетманства отставить, а назначить гетмана и полковников новых и велел бы им для этого собрать раду¹⁹.

В Москве по-прежнему не верили доносам на Выговского, и поэтому Царь приказал полтавскому полковнику не затевать смуты и повиноваться гетману.

Между тем на призыв Пушкаря под Полтаву уже стекались многие тысячи бедноты. Шли без лошадей, оружия, нередко без одежды и обуви, в лохмотьях, с рогатинами, дубинами, косами, готовые поквитаться с изменниками. В короткое время у Пушкаря собралось до 20 тысяч народу. Он составил из них полки дейнеков («де-не-яки» - никакие).

Перед Выговским и его поделыциками замаячил призрак новой Хмельнитчины. Только теперь народный гнев грозил стереть с лица земли не ляхов и жидов, а тех, кто предав интересы своей нации, вознамерился ликвидировать результаты ее победы в войне 1648-1654 гг. Перепуганная старшина на своей раде в Переяславе (февраль 1658) сразу соглашается на размещение правительственных гарнизонов в Малороссии, хотя до этого всячески этому противилась. Но для Выговского данное решение было лишь политическим маневром, поэтому практическое его осуществление под самыми разными предлогами откладывалось им изо дня в день.

В Москве все еще рассчитывали избежать прямой конфронтации с гетманом, когда получили донесение из Киева. Воевода Бутурлин сообщал (19 мая): митрополит и все духовенство, мещане и всяких чинов люди, киевские и приезжие, беспрестанно говорят ему, Бутурлину, что Выговский привел Орду, ссылается с поляками, а государевых ратных людей у них в городах нет, и они боятся, чтоб, сошедшись вместе, поляки и татары над ними не сделали чего-нибудь дурного; говорили они ему, воеводе, с большим усердием, со слезами, чтоб великий государь для обороны христианской велел прислать поскорее своих бояр и воевод с людьми ратными²⁰... Известие это опоздало. Еще в апреле на реку Ирклей прибыли давно зазываемые Выговским татары, численностью до 40 тыс. Сюда же поспешил и он сам в сопровождении старшины и наемников. Гетман наконец заполучил в свои руки ту силу, с помощью которой рассчитывал осуществить свои планы. Ужас и страх охватили Малороссию, ведь на протяжении уже нескольких столетий именно Крымская Орда являлась ее подлинным бичом...

Татары появились в Крыму в 1239 году, а с конца XIII века, уничтожив местное население, сделали полуостров местом своего постоянного пребывания. В состав образованного ими государства вошли также земли Южного Причерноморья, Приазовья и частично Кубани. Во второй половине XVI в. к татарам присоединились ногаи, перекочевавшие в Причерноморье из прикаспийских степей и признавшие вассальную зависимость от крымского хана.

Все это разбойное воинство и составило ту хищную силу, которая в течение целой исторической эпохи, словно ненасытная саранча, пожирала человеческие и материальные ресурсы южной России. Не зная ни земледелия, ни ремесел, татары, особенно ногайские, могли жить лишь за счет разбоя и грабежа соседей. Ведя кочевой, примитивный образ жизни, занимаясь скотоводством и коневодством, они остро нуждались в предметах самой первой необходимости, которые и добывали посредством варварских набегов в приграничные страны, где старались хватать все, что попадалось им под руку. Но главной целью этих хищных предприятий был захват пленных, ясыря, отчего татарские набеги год от года принимали все больший и больший размах, особенно усилившись с 1475 года, когда при Менгли-Гирее Крымское ханство попало в вассальную зависимость от Турции.

Для татар, так и не освоивших никакого производительного труда, скитавшихся по дикой и безлюдной степи и представлявших орду невежественных, полуголодных дикарей, поставка невольников стала главнейшим и, по сути, единственным источником существования. Она, наконец, стала смыслом и содержанием жизни сотен и сотен поколений, не только не знавших, но и не желавших знать никаких других занятий, кроме охоты за «живым товаром». А добывался он прежде всего в соседней России, южные районы которой на долгие годы стали главной мишенью татарских набегов. Едва ли не каждый год их дикие орды обрушивались на Малороссию и соседние с нею области: 1516, 1537, 1559, 1579, 1589, 1593, 1640 ознаменованы были особенно страшными набегами. В эти годы татары уводили в неволю по пять, восемь, пятнадцать и даже шестьдесят тысяч человек. С особой охотой они хватали женщин, которых называли «белым ясырем» или «белой челядью» от белых платков, покрывавших их головы. Пленниц благородного происхождения, красивых, умевших петь и играть, оставляли в своих гаремах, привлекали к участию в пирах и праздниках. Самых красивых поставляли в султанские серали. Стариков и немощных, негодных к продаже и работе, татары отдавали своим сыновьям и те учились на них стрелять и убивать, забивая камнями, вырывая им икры, подрезывая подколенки или заживо бросая в море...

Торговля невольниками достигла у татар невиданных размеров: по свидетельству современника, они всегда были богаты русскими рабами, употребляли их для продажи, залога и даже для подарков и во всякое время имели их под рукой. Если какой-нибудь татарин случайно не имел в данный момент невольника, а между тем у него спрашивали этот товар, он смело заключал с покупателем предварительный контракт, зная, что всегда сможет в ближайшем будущем доставить ему условленное число живого товара.

Главным местом продажи пленников был крымский город Кафа (теперешняя Феодосия). Здесь всегда можно было встретить массу, иногда до 30 тысяч, невольников, непрерывным потоком приводимых на рынки, здесь продаваемых, словно рабочий скот, и тут же отправляемых в далекие страны на кораблях. Русскими пленниками татары снабжали прежде всего восточные рынки, так что корабли, приходившие в Крым из Азии с оружием, одеждою и лошадьми, отправлялись отсюда нагруженные христианским ясырем. Везли их в Грецию, Турцию, Палестину, Сирию и даже Индию. Многие из них находили смерть уже во время пути: в одно судно набивалось такое количество людей, что от тесноты

они не могли ни двигаться, ни прилечь на пол и вынуждены были стоя принимать пищу и даже спать. От тесноты и невыносимых условий содержания многие заболевали и умирали. Таковых без лишних церемоний сбрасывали в море. Так везли их неделями, даже месяцами, в зависимости от погоды и дальности расстояния. Но и судьба тех, кого все же доставляли в конечный пункт прибытия, была не менее ужасна. Мальчиков, захваченных в неволю, прежде всего продавали состоятельным туркам для сексуальных развлечений. Тех, кто избежал подобной участи, «турчили и басурманили», т.е. обрезали и обращали в мусульманство. Затем этих детей раздавали туркам для дальнейшего воспитания в догматах ислама и обучения военному делу. По достижению зрелого возраста из них составляли особую армию, корпус янычар, и именовали «детьми султана». Жили они в особых казармах, питались из общего котла, служившего символом янычарского корпуса. Им запрещалось жениться и заниматься хозяйством. Главным их занятием была война. Помимо военной добычи они получали хорошее жалование.

Янычары представляли не только наиболее боеспособную часть турецкой армии, отличаясь замечательным мужеством и стойкостью, но и приобрели славу беспощадных, жестоких и совершенно бесчувственных убийц. Даже на фоне кровавых средних веков, когда не считалось зазорным полностью вырезать мирное население завоеванных неприятельских областей, они отличались особой свирепостью и бесчеловечностью. Трагизм ситуации заключался еще и в том, что по крови янычары принадлежали как раз к тем народам, которые на протяжении нескольких веков подвергались турецкой агрессии и население которых с неслыханной жестокостью истреблялось именно их руками...

Взрослых невольников вначале делали кастратами, потом клеймили на лбу и на щеках, сковывали железными цепями и в таком виде отдавали на общественные работы в турецкой столице и других городах. Днем они беспрестанно изнывали от тяжких работ под палящими лучами знойного восточного солнца, ночью томились в подземных темницах, а жизнь свою поддерживали гнилым, покрытым червями, отвратительным даже для собак мясом дохлых животных.

Но самым ужасным было положение тех взрослых мужчин-невольников, которые попадали на турецкие суда-кадриги или галеры, называвшиеся у запорожских казаков каторгами. Здесь их было не меньше, чем на общественных работах в городах: «На всех военных судах турок, - отмечал Юрий Крижанич, - не видно почти никаких других гребцов, кроме людей русского происхождения»²¹. Прикованные железными цепями к судну, они были лишены не только возможности побега, но и всякой надежды когда-либо таковой совершить. Волны постоянно хлестали их, прикованных к очень низкой палубе и обнаженных до пояса при любой погоде. Спали и ели они по сменам, не оставляя своих скамей и не останавливая хода галеры. Они не знали никакого отдыха, даже в праздники, не имея никогда права потянуться, переменить место, уйти на минуту от этой холодной скамьи. Единственно возможный отдых был для них тогда, когда корабль входил в гавань, чтобы запастись провизией и водой. Тогда позволялось нескольким каторжникам, не всем без различия, а привилегированным, обычно благородного происхождения, работать в гавани на земляных и очистительных работах.

Нередко судьба невольников определялась сразу же после их пленения. Французский аристократ герцог Грамон, принимавший участие в походе польского короля и союзных ему татар на левобережную Малороссию (1664), дает следующую картину их набега. Во время осады Глухова они решили совершить рейд за ясырем в глубь русской территории. Отправляясь в поход, каждый татарин привязал к хвосту своего коня три запасных лошади, для перемен в езде при длинных переходах и навьючивания добычи при возвращении. В набег в направлении Севска пошло около десяти тысяч всадников. Через восемь дней они вернулись с лошадьми, навьюченными награбленным имуществом, со стадами скота и с двадцатью тысячами пленников, которых распределили следующим образом: «Они перерезали горло всем старикам свыше шестидесяти лет, по возрасту не способным к работе. Сорокалетние были сохранены для галер; молодые мальчики - для их наслаждений, девушки и женщины - для продолжения рода и затем продажи. Раздел пленных между ними был произведен поровну и они бросали жребий, чтобы никто не мог жаловаться, что ему достались старые существа вместо молодых»²². Расправа над пленными сопровождалась обычно изощренным глумлением над ними, особенно женщинами. На глазах у всех татары насиловали дочерей при родителях, жен в присутствии мужей. «И бесчеловечное сердце, - говорит очевидец, - тронется при прощании мужа с женой, матери с дочерью, навсегда разлучаемых тяжкою неволею; а зверские мусульмане бесчестят жен и детей в глазах мужей и отцов; обрезывают детей в присутствии родителей; одним словом, совершают тысячи неистовств»²³.

Вот такого рода союзники прибыли помогать Выговскому. На каких условиях собирались они это сделать, не знал никто - гетман не посвятил в это даже ближайших своих сподвижников. Но догадаться о форме платежа было нетрудно: татар интересовал в первую очередь ясырь. И если поляки расплачивались с ордой представителями чужого народа, то малороссийский гетман отдавал на поругание и грабеж своих. Случайно узнавший об условиях сделки полковник Джеджалий (кстати, сам родом татарин), сподвижник Хмельницкого и участник Освободительной войны, решил незамедлительно убить Выговского и тем расторгнуть нечестивый союз. Ночью в лагере он прокрался к шатру гетмана и запустил в него копье. Думая, что гетман убит, тут же закричал: «Лежить собака, що козацьку кров ляхам да татарам продае! У чорта тепер гроши личити маешь (посчитаешь)!»²⁴. Выговский однако уцелел и спасся бегством в татарский обоз. Происшедшее показало ему: времени у него в обрез и действовать следует незамедлительно, прежде всего уничтожив движение Мартына Пушкаря и устрашив Малороссию, - установить над нею полный контроль. Теперь в его распоряжении находилась необходимая для этого вооруженная сила.

4 мая 1658 года Выговский выступил из Чигирина на Полтаву. Туда же направилась орда. Пушкарь и Барабаш, узнав, что татары вступают в Малороссию, предприняли отчаянную попытку спасти край от разорения и написали Выговскому письмо (14 мая): «Ведомо учинилось нам, что ты, подняв Орду, хочешь огнем и мечом искоренять города украинские... Теперь от его царского величества приехал к нам стольник Алфимов для успокоения, чтоб между народом христианским кровопролития не было, чтоб мы между собою мирно жили и у тебя в послушании были. Мы против царского повеления, что против Божия, не можем стоять, полагаемся на государеву волю... Только будь милостив и отошли Орду назад в Крым, а царских и заднепровских городов ей не отдавай и в плен христиан не вели брать»²⁵. Выговский остался глух к этому призыву.

В последних числах мая его разноплеменное воинство уже подходило к Полтаве. Гетман потребовал немедленной капитуляции. Пушкарь снова заявил, что готов прекратить борьбу, но только при условии, если татары будут выведены из Малороссии. В ответ Выговский пригрозил, что возьмет город приступом. Полтавский полковник не стал ждать, пока установится правильная осада, и в ночь на 1 июня сам атаковал противника. Вначале ему сопутствовал полный успех: бывшие при гетмане казаки, не вступая в бой, разбежались, а когда Выговский двинул в наступление три тысячи немцев, дейнеки отбили их атаку и обратили в бегство. Решив, что уже одержана полная победа, они ринулись грабить богатый гетманский обоз, а многие на радостях тут же начали пьянствовать, утратив всякую дисциплину и организованность. Но на рассвете Выговский ввел в бой главную свою силу - татар. Застигнутые врасплох, слабо вооруженные и неорганизованные дейнеки, конечно, не могли устоять против регулярной конницы и почти все полегли под татарскими саблями. По признанию Г.Лесницкого, «страшно и вспомнить- 15000 трупу христианского межусобного полегло». Погиб и Мартын Пушкарь. Уже мертвому ему отрубили голову и, насадив на копье, доставили гетману, а тот приказал возить ее по полкам для пущего устрашения своих противников.

Так закончил свой земной путь один из популярнейших героев Освободительной войны. Настоящий запорожский казак, он с первых дней занимал важнейшие посты в повстанческой армии. Это именно он в марте 1651 года во главе казачьих полков явился на помощь осажденной Виннице. Он отличился в Охматовской битве (1655). Именного его Хмельницкий считал наиболее достойным претендентом на гетманство. А теперь этот истинный герой был повержен каким-то безродным иудой, задумавшим снова вернуть свой народ под польское ярмо... Уйти удалось только Якову Барабашу со своими запорожцами: вначале в Полтаву, затем - за великорусский кордон. Все остальные - полегли. Страшная участь ожидала и взятых в плен: одних Выговский приказал расстрелять, других - отдал татарам.

На следующий день к гетману явились из Полтавы игумен, священники, казаки и мещане с просьбою не подвергать горожан расправе. Выговский поклялся, что не тронет их, но как скоро городские ворота отворились, он полностью отдался мстительной злобе и распорядился полтавских казаков «всех вырубить, а женщин и детей, и мещан, и мужиков всех отдал татарам», сам же город велел разрушить. Не пощадил и монастырь. Следом приказал казнить группу старшин и сотников, не поддержавших его действий. Этот террор, по словам овруцкого полковника Василия Выговского (дяди гетмана) «в людях произвел страх великий». Всего в ходе устроенной Выговским резни погибло около 50 тыс. человек²⁶. Но и это не все жертвы. Пока Выговский чинил расправу над Полтавой, татары рассыпались по окрестностям, грабя, убивая, насилуя и угоняя в полон. Так как они действовали по договоренности с гетманом, им никто не препятствовал. Разорению подвергся ряд городов и местечек. Очевидец замечает: «...даде на разграбление и пленение Гадяч, Миргород, Обухов, Веприк, Сорочинцы, Лютенки, Ковалевку, Бурки, Богочку»²⁷. Еще тысячи и тысячи убитых, изувеченных, взятых в плен. С богатым ясырем возвращалась орда домой, готовая и дальше «помогать» изменнику, щедро оплачивавшему ее услуги русскими рабами.

А правительство все никак не могло отважиться на решительные меры против Выговского. В Москве словно боялись признать факт уже свершившейся измены и весь май и июнь слали к гетману увещевательные письма, запросы, послов с умиротворяющими предложениями. В июне же двигался через Малороссию в Киев боярин Василий Борисович Шереметев с ратниками. На всем пути следования жители приветствовали его как освободителя, торжественно встречали с иконами, просили прислать воевод с войском и в остальные города. Эти известия не на шутку встревожили Выговского, увидевшего, что учиненный в Полтаве погром так и не произвел нужного эффекта: Малороссия по-прежнему отказывалась признать его в качестве законной власти. Следовало торопиться с окончательной реализацией своего предательского плана.

Еще в конце марта виленский воевода князь Шаховской писал Царю о вестях из Варшавы: «Надежду польский король имеет большую на казаков и татар... если казаки не будут при короле, то король поневоле будет мириться с тобою, великим государем, а если казаки с королем соединятся, то мира у короля с тобою не будет»²⁸.

Казаки с королем соединились. 7 июня польский посол Беневский, еще при Хмельницком хлопотавший о возвращении Малороссии под власть Польши, а после его смерти обхаживавший Выговского, известил короля, что поверенный гетмана, львовский мещанин грек Феодосии Томкевич, едет с решительным объявлением верноподданства. Сам же Беневский в Межибоже обсуждает с прилуцким полковником Тетерей непосредственные условия этого «верноподданства».

Выговский тем временем тоже не бездействовал. Поддавшись полякам, он хотел, чтобы до времени, пока в Малороссию не прибудут польские войска, в Москве не знали о его предательстве и не могли предпринять упреждающих мер. Поэтому и продолжал клясться в верности к великому государю, а сам тем временем послал к Киеву своего брата Данилу с отрядом наемников и в сопровождении 20 тысяч татар с приказом взять город штурмом.

23 августа это войско было уже под Киевом, но застать гарнизон врасплох не удалось. Воевода Шереметев встретил противника у вала, подле Золотых ворот, и закипела битва. Одновременно киевский полковник Павел Яненко, вступив в тайный сговор с Выговским, внезапно атаковал город со стороны посада от Киселева городка. Шереметев выслал на вылазку стрелецкого голову Ивана Зубова с стрельцами и солдатами. Зубов разгромил Яненко, выбил его из Киселева городка, взял знамя, а войска, сражавшиеся у Золотых ворот, отбросили Выговского. Тот стал обозом у Печерского монастыря, рядом расположил и татар. Ведение боевых действий в условиях пересеченной местности делало их конницу бесполезной. Рассчитывать на энтузиазм наемников тоже не приходилось. Тем не менее в ночь на 24-е Выговский приказал рыть шанцы в двух местах у земляного вала против Печерских ворот, но на рассвете гарнизон совершил вылазку и нанес Выговскому решительное поражение: весь обоз, пушки, знамена, бунчук и войсковая печать достались победителям. Осаждавшие обратились в бегство, многие утонули в Днепре. Сам Данила едва ушел раненый на лодке. Со всех этих боев победителям досталось 12 пушек, 48 знамен, три бочки пороху.

Поражение под Киевом вынудило гетмана продолжать держать в тайне свой переход на сторону Польши и предпринять дополнительные усилия для его оправдания. Для этой цели Выговский использовал подложную грамоту, в которой Царь якобы предписывал киевскому воеводе Шереметеву тайно схватить гетмана с сочувствующими ему старшинами и под стражею отправить в Москву. «Это еще не все, - говорил Выговский, - перебежчики из московского войска сказывали, что царь хочет послать на нас свои силы и истребить все казачество, оставить всего на все только десять тысяч»²⁹. Гетман уже не утруждался придумыванием новых слухов, по многу раз повторяя старые. Примитивность лжи компенсировалась ее обилием, беспрерывной штамповкой и распространением по всему краю посредством универсалов самых неправдоподобных слухов. О том, например, что «боярин Шереметев погубил безвинно много православных душ и пожег христианские церкви». И его, гетмана, «зазывал к себе, чтоб погубить; это я знал и не поехал к нему, а послал на разговор (!) брата своего Данила и в предостережение дал ему несколько полков (о татарах ни слова. - СР.) именно для того, чтобы боярин не учинил какого-нибудь зла. Так и сталось. Боярин нежданно напал ратью (о попытке взять Киев штурмом опять молчок. - СР.) и Данила, и многих казаков, и мещан побили»³⁰.

Подобными россказнями можно было, конечно, дурить простой народ, но для ближайшего окружения они мало годились. Сплотить подельцев можно было лишь хорошо их запугав. Показательные расправы над теми, кто осмеливался вставать на пути гетмана, успешно решали эту задачу. Именно для этой цели Выговский потребовал выдачи Барабаша, который, уйдя из Полтавы, прибыл к белгородскому воеводе Ромодановскому. Правительство пошло навстречу, но чтобы избавить Барабаша от мести гетмана, направило того под охраной в Киев для войскового суда. Однако в местечке Гоголеве, неподалеку от Киева, во время ночлега, на конвоиров напала посланная гетманом команда: одни из них были убиты, другие ограблены, остальные разбежались. Барабаш и начальник конвоя Левшин были взяты в плен. Их посадили на телеги и увезли в ставку Выговского. Здесь после пыток и самых изощренных издевательств Барабаша казнили. Эта казнь произвела, конечно, соответствующее впечатление. Только страх гарантировал преданность тех, кто запятнал себя изменой. Бывший при Выговском есаул Ковалевский откровенно признавался Царскому посланнику Кикину: «Правду скажу: и я, и многие из нас не чинили бы этого, да гетман страшит нас смертью и муками; да и все казаки в Запорожском Войске видят, что гетман великое разоренье делает: видят, да терпят- боятся татарской сабли»³¹. Этой «боязнью» впоследствии и оправдывали свое участие в измене гетмана...

Пока Выговский лгал и запугивал, его представители обговаривали с поляками условия сдачи Малороссии Польше. Обе стороны торопились заключить сделку, но конкретное обсуждение ее условий подвигалось туго и нередко заходило в тупик, почему и завершились переговоры только к началу сентября. 6 числа под Гадячем на старшинской раде гетман, наконец, озвучил «пункты», на которых Войско Запорожское снова переходило в подданство польского короля.

Их содержание историки передают по разному. Это объясняется тем, что документально зафиксированного в виде юридического акта «Гадячского трактата» или «договора» никогда не существовало. В документах того времени и свидетельствах современников имеется масса черновых вариантов тех «пунктов» и «статей» (со множеством изменений и дополнений), которые должны были составить некий договор, но они так и не были доведены до конечного, чистового варианта по вполне объективным причинам. Во-первых, в тех реальных условиях, в которых они составлялись, эти «пункты» не могли быть выполнены ни одной из сторон. А во-вторых, никто их и не собирался выполнять. Тот же Станислав Беневский в письме к коронному гетману объяснял, что только необходимость заставляет вести переговоры с казаками, но, конечно, лучше бы было привести их в подчинение Польше оружием, а не трактатами.

Обе стороны хотели обрести те или иные выгоды за счет друг друга, но при этом поляки из-за своего упрямства и спеси не желали идти ни на какие уступки, а Выговский с единомышленниками не могли слишком многое уступить, зная с какой враждебностью отнесутся в Малороссии к любым договоренностям с ляхами. Кроме того, имелось еще одно принципиальное препятствие для полюбовной сделки вчерашних антагонистов: вопрос о земельных владениях в Малороссии. До 1648 года половина из них принадлежала польской короне, львиная доля остальных - польским магнатам и шляхте. Теперь ими владела казачья старшина и та незначительная часть русского шляхетства, которое уже в ходе войны примкнуло к Хмельницкому. Передача Малороссии Польше автоматически ставила вопрос о восстановлении в правах бывших владельцев или их наследников. Нетрудно было предвидеть, что в таком случае «права» новоявленной казачьей «шляхты» становились иллюзорными. Из-за такого рода препятствий переговоры и заходили постоянно в тупик. По свидетельству их участника с польской стороны Криштофа Перетяткевича статьи будущего договора раз по десять перерабатывались, и все же вариант, который бы всех устраивал, так и не был выработан.

Достигнутое соглашение польская сторона трактовала однозначно: Малороссия снова возвращается под власть Польши. Все остальное - не более чем дипломатическая ретушь, призванная скрыть от Русского народа суть заключенной сделки, ибо было ясно, что добровольно он на нее никогда не согласится. А казачья старшина видела в достигнутом соглашении прежде всего признание за ней шляхетских привилегий, остальное мало ее интересовало, но и она остро нуждалась в прикрытии, которое хотя бы на время скрыло ее предательство от народа. Выговский обнадеживал старшину, что достигнутое с поляками соглашение учитывает прежде всего именно этот ее насущный интерес, и одновременно убеждал поляков, что заключенные договоренности имеют целью только лишь присоединение Малороссии к Польше. Так и родились Гадячские «пункты», в которых каждая из сторон видела то, что ей хотелось видеть, принимая желаемое за действительность. Содержание тех из них, которые были более менее согласованы, Д.И.Яворницкий резюмирует следующим образом:
«1) Всему происшедшему с обеих сторон Днепра положить конец забвения.
2) Войску Запорожскому состоять из 30000 человек и 30000 наемников. (Обратим внимание на эти цифры: Хмельницкий добивался и Царь согласился на 60 тысяч казачьего реестра. Пять лет спустя старшина готова вдвое сократить число казаков, компенсировав это уменьшение равнозначным по численности войском наемников. Тенденция достаточно красноречивая. - СР.).
3) Гетману именоваться русским и первым сенатором воеводств Киевского, Брацлавского и Черниговского, по смерти же его избирать преемника вольными голосами из четырех человек каждого названного воеводства.
4) Киевскому митрополиту заседать в сенате вместе с польско-литовским духовенством.
5) Гетману предоставить право возводить по сто человек из каждого полка в шляхетское достоинство. (Вот он - центральный пункт казачьих домогательств. Стать «шляхтой» и на «законных» уже основаниях присвоить все, что удалось захватить и награбить в предыдущие годы. Такая перспектива, с точки зрения «значных», стоила того, чтобы снова вернуться под польское ярмо. - СР.).
6) Казакам быть свободными от всех податей и получать вознаграждение наравне с коронными (польскими. - СР.) и литовскими войсками»³².

А еще было обещание образовать автономное Русское княжество в составе трех указанных воеводств.

Правда, «автономность» никак конкретно не оговаривалась. Были и другие заманчивые обещания: устройство в Киеве академии, организация типографий и училищ, чеканка собственной монеты, а вот вопрос об окончательной ликвидации церковной унии - главной побудительной причине Малороссийской войны - откладывался до специального сейма (с легко предсказуемым отрицательным результатом). Итак, с польской стороны мы видим одни «обещания», со стороны казачьей старшины - ничем не обоснованные «надежды».

И тем не менее старшина, соблазняемая посулами Выговского, решила пойти на заключение договора с поляками, хотя и сознавала, насколько нереально его осуществление.

В апреле следующего 1659 года на сейм в Варшаву прибыла представительная казачья делегация числом до 200 человек. Возглавлял ее Юрий Немирич (1612- 1659), человек как нельзя более подходящий к истинным целям посольства. Киевский шляхтич, он состоял в секте социан-унитариев и усиленно насаждал ее в своих обширных имениях. Молодость провел за границей, преимущественно в Голландии и Бельгии, там же получил образование и даже написал несколько работ по философии и богословию. В 1641 г. получил должность киевского подкомория, но его деятельность по насаждению социанства наконец обратила на себя внимание краковской инквизиции, и в 1646 году та присудила его к изгнанию из пределов Речи Посполитой. Большей части своих имений он лишился. Начавшаяся Малороссийская война позволила ему вернуться на родину. Во главе собственной хоругви Немирич вступил в польскую армию, принимал участие в битве под Зборовом (1649), вместе с Адамом Киселем вел переговоры с казаками. После нападения Швеции на Польшу (1655) перешел на сторону шведов, получил должность генерала кавалерии и принял активное участие в боевых действиях. В 1657 г. Немирич стал посредником в переговорах шведского короля с Хмельницким. Втерся в доверие к гетману, получил звание полковника. Западник по духу и убеждениям, он последовательно боролся против воссоединения Малороссии с Россией и активно участвовал в заговоре Выговского. Именно ему приписывают авторство Гадячских «пунктов». Он же в день, назна- : ченный для торжественного приема посольства, в присутствии короля и польских сенаторов произнес приветственную речь:

- Мы являемся в настоящий день перед престолом его королевского величества, перед собранием всей Речи Посполитой, послами светлейшего и благороднейшего гетмана всего Войска Запорожского и вместе с тем всего русского народа признать перед лицом целого мира Речь Посполитую и корону польскую нашею отчизною и матерью.

Собрание наградило оратора рукоплесканиями и он продолжил:

- Вот блудный сын возвращается к своему отцу... Да примет его отец поцелуем мира и благословения. Не тысячи, миллионы душ стремятся к подданству его величества и всей Речи Посполитой. Примите эту богатую землю, этот плодоносный Египет, текущий млеком и медом, обильный пшеницею и всеми земными плодами, эту отчизну воинственного и древлеславного на море и на суше народа русского!

Затем поданы были «пункты». В течение месяца сейм обсуждал их и... практически все отверг! Сразу же была похоронена идея «Русского княжества». Сенаторы определили: «В политическом отношении гадячский договор уничтожает старое устройство, вводит новое: Русь, давняя провинция Речи Посполитой, договаривается с нею как будто чужая страна». Ходатайство посольства о ликвидации унии и возвращении захваченных униатами и иезуитами православных храмов, монастырей, школ, госпиталей, земельных владений, а также предоставление Православию равных с католичеством прав вызвало взрыв возмущения. «Мы должны против совести признать равенство восточной веры с римскою, сами должны хулить унию - соединение с нашей собственной религией!»- поляки даже вообразить не могли, чтобы бывшие холопы до такой степени распоясались: требовать равенства прав.

Не меньшее негодование вызвал пункт о возведении казаков в шляхетское достоинство: «Умножение новых дворян унизит достоинство старого дворянства. Какому благородному сердцу не больно будет, когда старинные почести польской нации будут раздаваться презренным холопам? Дворянское достоинство, эта награда доблестям, потеряет свою ценность, как алмаз в куче навоза. Несчастен наш век, когда мы принуждены платить почестями за преступления и награждать злодеяния!»

И так сыпались один за другим «пункты» Гадячской комиссии. Поляки возмущались и шумели, но в решающий момент в обсуждение вмешался Станислав Беневский, предложивший сенаторам довольно простой выход - пойти на элементарный обман: «Вы сами знаете, в каком теперь состоянии Речь Посполитая: с одной стороны нам угрожают шведы, с другой - москали». Отвергнуть в таких условиях казаков - безумие. «Надобно сначала ласкать казаков, а со временем, когда они обживутся с нами, чины Речи Посполитой могут изменить все на старый лад. Мы теперь должны согласиться для вида на уничтожение унии, чтоб их приманить этим; а потом... потом мы создадим закон, что каждый может верить как ему угодно, - вот и уния останется в целости. Отделение Руси в виде особого княжества будет тоже недолго, мало-помалу все примет прежний вид».

Предложение Беневского было принято. Чины Речи Посполитой дали уговорить себя. Они в конце концов согласились на том, что в лице казачьего посольства действительно имеют дело всего лишь с «презренными холопами», быдлом, с которым при крайней нужде позволительно заключать любые «договора», все равно никакой моральной, а тем более юридической силы в будущем они иметь не будут. Какие у пана могут быть обязательства перед хлопом Кроме того, в Варшаве были прекрасно осведомлены: утвержденные «пункты» разрабатывались в глубочайшем секрете и представляли намерения кучки заговорщиков, сплотившихся вокруг Выговского. Принудить Русский народ к их исполнению можно было лишь посредством силы, тем более что его отношение к Польше не вызывало иллюзий: слишком свежа еще была память минувшей войны с поголовным истреблением всех ляхов в Малороссии. Но Польше важно было иметь в своем распоряжении формальный повод не признавать присоединения края к России, и Гадячские «пункты» его давали. Вот и все их практическое значение.

В такой атмосфере двуличия и была заключена эта политическая сделка. 22 мая 1659 года король, сенаторы и высшие иерархи католической церкви торжественно присягали на Евангелии, сознательно идя на заведомое клятвопреступление. Присягнули и первые должностные лица Речи Посполитой: «Обязываемся никаких грамот, указов привилегий, завещаний против Гадячской Комиссии, заключенной с Войском Запорожским и со всем народом русским, не выпускать».

Принесло присягу и гетманское посольство: «Мы, послы русской нации, от имени ее присягаем Богу всемогущему, во святой Троице сущему, в том, что от сих пор мы пребудем верны его величеству государю своему Иоанну Казимиру, королю польскому и шведскому и великому князю литовскому, и его законным наследникам и польской Речи Посполитой обещаем во всякое время охранять их своим телом, кровью, жизнью и имуществом против всякого врага, при всяком случае; отрекаемся от всяких союзов, прежде нами заключенных с иными, и от сношения с чужими государствами, особливо с царем московским; обещаем не принимать и не посылать посланников и ни с кем не переписываться без ведома его величества или наследников его и всей Речи Посполитой; не начинать бунтов, но укрощать всякое малейшее покушение к оным, коль скоро оно сделается нам известным; во всем сообразовываться с волею его величества и Речи Посполитой, и споспешествовать всему, что к пользе его величества и целой короны польской служить может». Конец присяги весьма знаменателен: «Если же мы, с гетманом и со всем Войском Запорожским, кроме бунтовщиков, которых обещаемся истреблять, окажемся противным Гадячской Комиссии, то теряем все права и вольности, нам данные». Поляки сразу закладывали возможность в любой удобный для себя момент лишить казачество всех обещанных ему привилегий.

Искренность послов Выговского вряд ли была большей. Они, конечно, не были столь наивны, чтобы верить в серьезность польских обещаний, но каждый рассчитывал, что лично ему что-нибудь да перепадет. И за это готовы были пожертвовать всем, что Русский народ завоевал в кровавой шестилетней войне, войне, в которой почти все они принимали непосредственное участие и потому не могли не знать, с кем имеют дело. Не могли же они забыть, что на протяжении последних тридцати лет ляхи, принуждаемые обстоятельствами, десятки раз заключали соглашения с казаками, беря на себя обязательства выполнить те или иные их условия, и ни разу их не выполнили. Как только ситуация менялась в более благоприятную для них сторону, поляки напрочь забывали про все свои клятвы и обещания. На что же в этот раз рассчитывала старшина? Ладно Выговский, этот-то мог тешить себя надеждою урвать от Гадячской сделки что-нибудь существенное лично для себя (хотя, как мы увидим далее, сильно просчитался). А остальные? Они продавались за чечевичную похлебку. Даже современный историк-самостийник В.А.Смо-лий вынужден признать: в соответствии с достигнутыми в Варшаве договоренностями «казачья Украина должна была вернуться в состав Речи Посполитой на правах автономии, намного более ограниченной, чем та, которую предусматривали условия Зборовского договора». Утвержденные «пункты» восстанавливали в крае польскую администрацию и судебную систему, численность ка- ^; зачьего реестра отдавали на усмотрение польского правительства, кандидатуру на должность гетмана выдвигал король³⁴. За что же тогда воевали с Польшей, если теперь возвращались к положению, существовавшему до 1648 года?.. Снова мы видим, как сословный эгоизм и алчность делают действия старшины бессмысленными, лишают способности трезво оценивать реальную ситуацию. И последовавшие за Гадячской радой события продемонстрировали, насколько утопичными являлись вынашиваемые ею планы. Правда, некоторые члены посольства из числа казачьей старшины были произведены в шляхетство. Например, полковник Василий Золотаренко, шурин Богдана Хмельницкого, возведенный в дворянское звание, из Золотаренко сделался Злотаревским. Но подобной «чести» удостоились немногие и большинство старшин покидали польскую столицу глубоко разочарованными, с чувством того, что их коварно обманули.

Ну а те, кто добился вожделенного звания «пана»? Что сулило им возвращение на родину? Ведь они 'все равно не могли воспользоваться привилегиями, купленными ценой предательства, потому что народ, освободившись от ярма польской шляхты, ни за что не согласился бы на замену ее своей доморощенной. Опасно было даже признаваться, что ты шляхтич, - можно было лишиться жизни. Того же Злотаревского (Золотаренко) его дутое дворянство в конце концов и сгубило. И хотя уже в сентябре 1659 года мы увидим его в рядах тех, кто повел борьбу с Выговским и Речью Посполитой, в верности которой только что поклялся и из рук которой получил шляхетство, в искренность его не верили. Четыре года спустя войсковой суд обвинит Золотаренко в тайных сношениях с Польшей и вынесет ему смертный приговор. Приобретенное шляхетство сыграет при этом самую роковую роль, служа неопровержимым доказательством его измены. В сентябре 1663 г. в Борзне, на рынке, палач отрубит новоиспеченному шляхтичу голову. Участь других будет столь же трагична... Но все это впереди, а пока они, довольные (и не очень), возвращаются на родину.

«Так совершилось это громкое и бесплодное дело. Король и чины Речи Посполитой произносили свою страшную присягу в полной уверенности, что изменят ей. Казаки, несмотря на свои уверения, мало в сущности подавали надежды... Великое Княжество Русское пало при самом своем основании»³⁵.

Тем временем в Малороссии события двигались к решающей развязке. 24 сентября 1658 года Царь, узнав о Гадячском соглашении, издал грамоту, в которой объявил Выговского клятвопреступником и изменником и призвал население к восстанию против него. Князю Ромодановскому в октябре велено из Белгорода идти с войсками в Малороссию. Без боя вступал он в малороссийские города. К нему присоединялись казачьи полки, явился новый войсковой генеральный судья Иван Беспалый. Его и избрали казаки в конце ноября на время гетманом, «чтоб дела войсковые не гуляли». Под Лохвицей Ромодановский встал на зимние квартиры в ожидании подхода основных сил.

Выговский тоже пытался предпринять наступательные действия, но без татар силы гетмана были слишком ничтожны. Казакам он не доверял, знал, что при первой возможности они перейдут на сторону его неприятелей, а наемники годились лишь для карательных акций. 29 октября гетман подступил к Киеву, но без особых усилий был отбит Шереметевым. 16 декабря его полки подошли к Ромнам, где находился Беспалый, и, также ничего не добившись, отступили. Только в январе 1659 года, когда к нему прибыло три тысячи поляков под начальством Юрия Потоцкого и Яблоновского, а также два драгунских полка под командой Лончинского, он делает попытку установить контроль над некоторыми регионами края. У Лохвицы его в очередной раз отбили. Выговский двинулся к Миргороду и после недолгой осады 7 февраля город открыл ворота. Отсюда он пошел к Зенькову, где засел отряд запорожцев, но несмотря на численное свое превосходство, так и не смог его взять в течение шестинедельной осады и принужден был отступить.

В конце марта Выговский возвратился в Чигирин. В это время его посланцы уже отправились в Варшаву на сейм сдавать Малороссию полякам. Понимая, что рано или поздно народ все равно об этом узнает, гетман решил запустить очередную порцию дезинформации с целью оправдания совершенного предательства. Был разослан универсал, утверждавший, что во время виленских переговоров с поляками (сентябрь 1656) Царские послы постановили вернуть Малороссию под польское владычество, если Алексей Михайлович получит польскую корону. Поэтому гетман и старшина рассудили, что гораздо лучше соединиться с Польшей на правах вольной нации, чем быть отданными в неволю. «Другая причина, - писал Выговский, - побуждающая нас отложиться от державы российской, есть та, что мы осведомились несомненно, что его царское величество прислал князю Григорию Григорьевичу Ромодановскому свою высокую грамоту, повелевающую истребить гетмана со всею старшиною... а весь остальной народ сделать вечными крестьянами и невольниками»³⁶.

И этот лживый универсал не дал никакого выигрыша изменнику, а начавшиеся боевые действия только увеличили ненависть к нему. Именно гетмана и его сторонников обвиняло население в обрушившихся на край бедствиях: «Войну начали старшие и, если б царские ратные люди где-нибудь старшину нашу осадили, то мы бы ее всю, перевязавши, царскому величеству выдали; а теперь мы слушаем своих старших поневоле, боясь всякого разорения и смертного убийства». Старшина неволею выбивала казаков в полки, грозя: кто в полки не поедет, у того жен и детей поберут и отдадут татарам³⁷. В Москву одна за другой слались челобитные, умолявшие покончить с изменником и очистить Малороссию от татар.

Между тем давно ожидаемая Русская армия все еще не вступила в пределы края. Это в первую очередь объяснялось тем, что основные ее силы были задействованы на двух фронтах: польском и шведском. Отвлечение части из них в Малороссию представляло серьезную проблему и требовало времени. К тому же информация о том, что население в своем подавляющем большинстве относится враждебно к изменническим замыслам гетмана, а казаки массами покидают его лагерь и переходят на сторону Беспалого, вселяла надежду, что дело будет решено без серьезного военного вмешательства. Поэтому в течение октября-декабря Русское правительство занимало выжидательную позицию и не предпринимало наступательных действий. Лишь 15 января 1659 года пятидесятитысячная армия во главе с князем Алексеем Никитичем Трубецким выступила наконец из Москвы и, преодолев за две недели пятьсот верст, 30 января достигла Севска. Но дальнейшее ее движение было крайне медленным, и объяснялось это все тем же стремлением порешить дело миром. Трубецкому был дан наказ: «Уговаривать черкас, чтобы они в винах своих... добили челом, а государь их пожалует по прежнему. А будет добьют челом и вины свои принесут, ко кресту привесть и выбрать иного гетмана; а будет они в винах своих ему государю не добьют челом и будут непослушны, идти на них войною»³⁸.

Иллюзию мирного решения проблемы усиленно поддерживал и Выговский, отправивший в Москву посольство с уверениями в своей верности. Изменнику была выгодна затяжка времени - он ждал подхода главных сил Орды.

Переговоры с Выговским ни к какому реальному результату не повели, но движение Трубецкого сильно замедлили. Только 28 февраля выступил он из Севска, а 10 марта пришел в Путивль. Отсюда 26 числа войска направились к местечку Константинов на реке Суле.

Здесь к ним присоединились полки Ромодановского и Беспалого. 10 апреля Трубецкой вышел из Константинова к Конотопу и с 19 апреля приступил к осаде города, но велась она очень вяло. То ли Трубецкой рассчитывал, что устрашась огромного войска гарнизон быстро сдастся, то ли по-прежнему верил в возможность договориться с Выговским и уговорить «черкас повиниться», во всяком случае подготовка к решающему штурму началась только в... июне. Были сооружены батареи, и тридцать осадных орудий начали непрерывный обстрел города. К крепостной стене подвели насыпной земляной вал.

Никаких шансов отразить штурм у гарнизона не было. Уже давно в Конотопе ощущалась острая нехватка продовольствия и воды, а его население при малейшей возможности готово было сдать город осаждающим. Чтобы не допустить этого, возглавлявший оборону нежинский полковник Григорий Гуляницкий, ближайший сподвижник Выговского, жестоко терроризировал горожан, запретив им даже собираться вместе больше 2-3 человек. Нарушителей ждала смерть. Не была забыта и идеологическая обработка: Гуляницкий рисовал апокалиптические картины общей погибели в случае падения города: «Москва наступает безбожная с своевольниками... все огнем и мечом разоряют, церкви Божие жгут и монастыри, священников и монахов и монахинь всех под меч без всякого милосердия пускают, а сверх того над панянками, добрыми девицами и попадьями глум чинят, груди обрезают, и малых детей не милуют, образам святым очи выкалывают»³⁹. Но даже столь чудовищная ложь не могла обеспечить лояльности населения, а имевшиеся в распоряжении Гуляницкого силы, четыре тысячи казаков и наемников, не позволяли надеяться на длительное сопротивление. Он забрасывает отчаянными посланиями гетмана с призывами о помощи, но тот тоже ничего не может предпринять до подхода татар.

Орда явилась в июне. Хан привел с собой 40 тысяч всадников. С этим воинством и двинулся Выговский к Конотопу. Снова участие татар стало решающим фактором гетманских действий. Не с ним приходилось вести борьбу, а с приводимыми им татарскими полчищами. Сам по себе этот польский агент ничего не значил, поддержки со стороны населения не имел и удерживал власть только благодаря содействию крымского хана.

На рассвете 27 июня гетмановские сотни неожиданно атаковали лагерь Трубецкого. Нанеся потери осаждающим и отогнав их лошадей, они бросились отступать. Воеводы, думая, что имеют дело с небольшим войском Выговского, немедленно отправили в погоню большой отряд дворянской конницы во главе с князьями Пожарским и Львовым. Те настигли противника, поразили его и кинулись за отступавшими. Напрасно пленные показывали, что впереди целая орда с ханом и калгою, Пожарский ничего не слушал и шел вперед. «Давайте мне ханишку! - кричал он. - Давайте калгу! Всех их с войском, таких-то и таких-то... вырубим и выпленим». Но едва конница Пожарского переправилась через небольшую речку Сосновку, как с двух сторон на нее обрушились татары, до этого момента укрытые в засаде. Завязалась ожесточенная сеча, но силы были слишком неравны и немногим дворянам и детям боярским удалось уйти обратно за реку. Пожарский и Львов попали в плен. Пожарского привели к хану и тот стал выговаривать ему за дерзость и презрение сил татарских, но Пожарский был одинаков и на поле битвы и в плену: выбранив хана, он плюнул ему в глаза и тот велел немедля отрубить князю голову. Всех взятых в плен татары по предварительной договоренности с гетманом перерезали самым зверским образом.

Нелегко пришлось и основным силам Трубецкого. Следом за уцелевшими конниками Пожарского, буквально на их плечах, на лагерь накатывалась татарская конница. Положение спасли пешие солдатские полки и пушкари. Из острожков, которыми русские ратники по обычаю окружали свои станы, из-за обозных телег они открыли по атакующим пальбу из пищалей, картечью ударили пушки. Атака быстро захлебнулась. Но и от лагеря татары и бывшее с ними небольшое число казаков не ушли. Они подъезжали к обозам, пускали стрелы. Все дороги оказались перерезанными. Осаждать Конотоп, имея в тылу многочисленные войска неприятеля, было бесполезно. Но самое главное, татарам была открыта дорога в глубь России, ведь Белгородская защитная линия была оголена и те небольшие отряды, которые ее защищали, не смогли бы удержать набег орды. Трубецкой принял решение о немедленном отступлении.

До реки Сейм его войскам предстояло идти по открытой местности, удобной для действий татарских всадников. Поэтому Трубецкой приказал отступать «таборами», в кольце обозных телег, которые, сомкнувшись, образовывали своего рода подвижные крепости. Пешие солдаты под прикрытием обоза отражали наскоки татар ружейным и пушечным огнем. Из проемов между телегами выезжали отряды дворянской конницы, схватывались с неприятелем в рукопашной схватке и снова возвращались в «таборы» под защиту пехотинцев. Медленно, но непрерывно двигались войска Трубецкого, и татары ничего не могли поделать.

Наконец подошли к реке Сейм. Быстро навели мосты. Составленные полукругом обозные телеги стали «предмостным укреплением», под защитой которого на правый, великорусский берег реки переправили все пушки, обозы, организованно отступили солдатские и рейтарские полки, дворянская конница. Трубецкой сохранил армию и в полной боевой готовности привел ее к Путивлю. И тем не менее поражение было весьма ощутимым. Только убитыми Трубецкой потерял около пяти тысяч человек, а его поспешное отступление оставило Малороссию на произвол судьбы.

Весть о конотопской неудаче повергла Москву в настоящий шок. Неожиданный и предательский удар в спину поставил под вопрос все завоевания и успехи последних пяти лет, обессмыслил жертвы, принесенные на алтарь победы. В траурных одеждах вышел Алексей Михайлович к народу. Ждали нашествия татар в глубь страны. В Литве поляки, вдохновленные известием о поражении Русской армии, перешли в наступление. Ожидание близкого и заслуженного триумфа сменилось унынием и паникой. В августе по государеву указу люди всех чинов спешили на земляные работы для укрепления Москвы. Окрестные жители с семействами и пожитками наполнили город. Пошел слух, что Царь уезжает за Волгу, за Ярославль... Хотели обойтись малой кровью, а пришлось пролить ее целые реки.

В Малороссии между тем события развивались совершенно в ином направлении. Одержав столь важную победу, Выговский, конечно, попытался развить успех. Из-под Конотопа он сразу двинулся к Ромнам, жители которого сдались без боя. Но в Гадяче ему оказали упорное сопротивление и, потеряв только убитыми тысячу человек, гетман принужден был отступить. В довершение к этой неудаче пришло известие, что запорожцы, провозгласив молодого Хмельницкого гетманом, пошли под Крым и, разгромив четыре ногайских улуса, взяли множество пленных. Хан тут же принял решение об уходе. Двинувшись на Сумы, Хотмыл, Карпов и Ливны, татары, не тронув городов, выжгли уезды и поспешили домой. Уход орды лишил Выговского единственного боеспособного войска, сделав пассивным наблюдателем дальнейших событий, обернувшихся для него самым роковым образом.

Стремительный отход армии Трубецкого поначалу и в Малороссии вызвал всеобщую панику. А когда одновременно с этим распространились известия о заключенном в Варшаве договоре с поляками, население истолковало происходящее однозначно: поляки снова оккупируют край. Подтверждением этого явилось расквартирование в Нежине, Чернигове, Борзне и других местах гетманских наемных полков, состоявших исключительно из ляхов. Возглавил их вернувшийся из Варшавы Юрий Немирич. Оккупанты сразу повели себя по-хозяйски, как будто край уже стал их законным владением: грабили, насиловали, убивали. Но в эту решающую, критическую минуту народ снова выразил свою непреклонную волю и без всяких церемоний принялся истреблять непрошеных гостей.

Восстание охватило прежде всего Левобережье, причем во главе его оказались те, кто буквально два месяца назад торжественно присягал на верность Речи Поспо-литой. В Переяславе казаки и мещане во главе с полковником Тимофеем Цыцурой перебили польский гарнизон из ста пятьдесяти драгун, а взятых в плен ротмистра Душинского и шляхтича Саладына отправили в Киев. Вместе с поляками погибли агенты Выговского братья Сулимы, Стефан и Северин, значный казак Иван Забуй-ский. Федор Л обода скован и оставлен на войсковой суд. Освободив город, Цыцура отправил двух гонцов: одного к князю Трубецкому, другого - к Шереметеву. Киевский воевода тотчас послал в Переяслав своего представителя привести к присяге полковую старшину, казаков и мещан. 24 августа вместе с переяславцами присягнул прибывший в город черниговский полковник Иоанникий Силич со старшинами своего полка.

В Нежине борьбу с поляками возглавили протопоп Максим Филимонов и уже знакомый нам шляхтич Злотаревский или по-простому - казачий полковник Василий Никифорович Золотаренко. 19 августа они отправили посланца к кн.Трубецкому, призывая его с войсками на помощь. В городе стояло пять хоругвей польских жолнеров (около тысячи солдат) и самостоятельно справиться с ними казаки не могли. Трубецкой к Нежину не пошел, направив сюда переяславцев Цыцуры. 1 сентября те скрытно подошли к городу, а ночью местные жители открыли крепостные ворота. Застигнутые врасплох поляки были беспощадно истреблены. По примеру Нежина началось уничтожение польских гарнизонов в соседних городах и местечках. Командовавший ими Юрий Немирич бежал. Казаки поймали его близ села Сведовца и изрубили в куски.

В Остре киевский полковник Якименко вместе со своим полком перебил расположившихся в городе поляков и немцев, а на переправе через Днепр разгромил роту сербских наемников, служивших у Выговского. Ее предводитель серб Дмитрий Мигай попал в плен.

С Киева развернул наступление Василий Шереметев, доносивший в начале сентября: «Посылал он боярин и воевода товарищей своих, стольника князя Юрья Боря-тинского да Ивана Чаадаева, с государевыми ратными людьми на изменников на черкас под городы: под Гоголев, под Триполь, под Воронков, под Стайки, да под местечка: Макарова, под Быльцов, под Борозянку, под Горностаи поля, и под иные местечка посылал полковников рейтарских Семена Скорнякова-Писарева да Ивана Шепелева, и голов с сотнями, и те города с местечка взяли и выжгли, и высекли»⁴⁰.

В первых числах сентября к Трубецкому прибыли с повинной за гетманскую измену казачьи посланцы из Батурина, Глухова и Новгород-Северского. Прислал своего гонца из Прилук тамошний полковник Лазарь Горличенко.

Выговский, получив известия о всеобщем против него восстании и гибели своих наемных гарнизонов, поспешно бежал в Чигирин. Отсюда он сделал попытку нанести ответный удар, послав отряд наемников под начальством брата своего Данилы и 15 тысяч татар на левый берег Днепра, но это воинство было наголову разгромлено 22 августа вышедшими из Киева русскими войсками. После этого всем стало очевидно, что Выгов-скому уже не удастся сохранить власть. Его изменнический замысел потерпел полный крах. Коронный обозный Андрей Потоцкий, возглавлявший полуторатысяч-ный отряд поляков, неотлучно находившийся при гетмане, доносил королю: «Не изволь ваша королевская милость ожидать для себя ничего доброго от здешнего края! Все здешние жители (западной стороны Днепра) скоро будут московскими, ибо перетянет их к себе Заднепровье (восточная сторона), а они того и хотят и только ищут случая, чтоб благовиднее достигнуть же-лаемого»⁴¹. Гетмана покинули не только казаки, но и ближайшие сподвижники. Даже родной брат Данила, женатый на сестре Юрия Хмельницкого, Елене Богдановне, поспешил присоединиться к своему шурину. Из Чигирина Выговский тоже принужден был вскоре бежать, укрывшись в обозе Андрея Потоцкого, где и объявил о созыве рады под Германовкой, небольшом местечке Киевского полка. Сюда же направился Хмельницкий, уже провозглашенный запорожцами гетманом.

Выговский, конечно, понимал, что дело его совершенно проиграно, но выбор молодого Хмельницкого гетманом при полной неспособности того к власти вселял в него призрачную надежду, что, влияя на Юрия, он сможет достичь своих целей скрытым способом. Поэтому и явился на раду. Правда, помня печальную участь своего комиссара Немирича, под усиленной охраной тысячи поляков.

Рада состоялась 11 сентября. На нее прибыли посланцы как правобережных, так и левобережных полков. Выговский приказал двум своим представителям, Верещаке и Сулиме, зачитать Гадячские «пункты», утвержденные королем, но их никто не стал слушать. Собрание сразу же приняло бурный характер, поднялись шум и крики. Гетмана обвиняли в приводе татар, разорении множества городов и местечек по обеим сторонам Днепра, гибели и уводе в плен многих тысяч христианских душ. Кричали, что он продал Малороссию полякам, укоряли за клевету на Царя и приписывание ему умыслов, о которых он и не думал. Наконец, разъяренная толпа казаков, изрубив Верещаку и Сулиму, бросилась на гетмана. Тот избежал смерти только потому, что успел укрыться в обозе прибывших вместе с ним поляков. А рада провозгласила гетманом молодого Хмельницкого, но уже вступивший с войсками в Малороссию кн. Трубецкой потребовал, чтобы утверждение нового гетмана было проведено при более широком представительстве от населения края.

Трубецкой с войсками выступил из Путивля еще 5 сентября. На всем пути следования его принимали с необычным торжеством: полковники и поспольство при пушечной стрельбе присягали на верную службу великому государю. 27 числа он расположился близ Переяслава. Здесь-то и состоялась 9 октября новая рада, на которой помимо казачьей старшины присутствовали делегации малороссийских городов и местечек. Именно по их настоянию рада не только подтвердила Мартовские статьи 1654 года, но и внесла в них дополнительные пункты: казакам ни с кем не воевать без разрешения Царя; посылать войска по его требованию туда, куда он сочтет нужным; не смещать гетмана; очистить казачьи войска и администрацию от сторонников Выговского; установить постоянные гарнизоны правительственных войск, кроме Киева, в Чернигове, Нежине, Переяславе, Умани и Брацлаве. В этом видели малороссы защиту от татарских набегов и возможной измены казаков, в клятвы которых уже никто не верил.

По окончании рады гетман, старшина и казаки отправились в церковь и принесли присягу на верность великому государю. Для большинства из них это была уже третья присяга: в 1654 клялись они в верности Царю, в мае 1659 - королю, и вот снова Царю. Будущее покажет: и эта присяга не была последней. Недаром же современник из всех злодеяний этих деятелей на первый план выдвинул именно клятвопреступление. Утвержденные на раде статьи были записаны в книгу, к которой гетман и старшина приложили руки. Неграмотными оказались: обозный Носач, судьи- Беспалый (что был наказным гетманом), Кравченко, есаулы- Ковалевский и Чеботков, полковники - черкасский Одинец, каневский Лизогуб, корсунский Петренко, переяславский Цецура, калницкий Серко, миргородский Павел Апостол, лубенский Засадка, прилуцкий Терещенко, нежинский Золотаренко⁴². Такие вот были «шляхтичи»: не умели ни читать, ни писать, но страстно, до зуда хотели пановать.

Правительство, впрочем, очень лояльно отнеслось к их вероломству. Все они сохранили свои должности и полагавшиеся к ним маетности. Да и те, что не полагались, тоже сохранили. Даже такой одиозный деятель как Григорий Лесницкий не понес никакой ответственности, оставшись старшиной миргородского полка. Принадлежа к числу немногих избранных, кто удостоился в мае 1659 года шляхетского звания, он и в последующем будет участвовать в организации казачьих измен. А вот Филон Джеджалий бесследно исчез и после апреля 1658 г. уже не упоминается в источниках. Покушение на Выговского было последним его подвигом. Он, как и Пушкарь, входил в когорту выдающихся героев Освободительной войны. Участник всех ее крупнейших сражений, ближайший сподвижник Хмельницкого, которому тот доверял исполнение важнейших дипломатических поручений. В 1648 году Джеджалий был назначен прилуцким, потом ичнянским полковником. В ходе битвы под Берестечком (1651) именно ему доверили пост наказного гетмана (Хмельницкий был задержан ханом). И вот теперь он исчез. Сходили с исторической сцены подлинные герои, а на смену им спешили деятели совсем иного толка. Война внешняя вытеснялась войною внутренней.

Так завершилась эпопея польского агента Выговского. Два года его гетманства, начиная с отстранения от власти Юрия Хмельницкого, представляли собой непрерывную цепь преступлений против собственного народа, коварных попыток лишить его плодов победы в Освободительной войне 1648-1654 годов, снова восстановив в Малороссии польский оккупационный режим. Ради достижения этой цели Выговский не брезговал никакими средствами, прибегая к самой разнузданной лжи и циничному обману народа, стремясь скрыть свои истинные намерения и оправдать готовившуюся измену. Кульминационной точкой этой лжи и явился так называемый «Гадячский договор», призванный юридически оформить передачу Малороссии Польше. Зная, как воспримет народ его планы, Выговский прибегал к жестокому террору, сознательно идя на уничтожение десятков тысяч ни в чем не повинных людей. Только в результате Полтавского погрома погибло 50 тысяч малороссов. А сколько их было порублено и угнано в неволю татарами за два года его гетманства, просто невозможно подсчитать.

Такова была цена предательства этого польского агента. И надо обладать действительно недюжинной фантазией или совсем уж черной душой, чтобы преобразить череду неслыханных преступлений и циничного обмана в некие политические «устремления». Впрочем, для тех, кто сделал предательство своей профессией и даже смыслом жизни, иначе, конечно, и не может быть. «Правда» предателя - всегда ложь и ничего кроме лжи в себе не содержит, поэтому и преображает кровавого палача собственного народа в просвещенного и прогрессивного «европейца»: «Иван Выговский и его ближайшее окружение искренне хотели создать из Украины государство европейского образца... под протекторатом польского короля»⁴³... Вот, оказывается, какой грандиозный замысел таили в себе Гадячские «пункты». Но гетману явно не повезло с народом, который не был способен осознать всей важности «европейского выбора» и по своему невежеству предпочитал «варварскую Россию». Это тем более удивительно, что Выговский «просвещал» его самыми доходчивыми средствами -татарскою саблей, арканом да неволей - и все равно «убедить свой народ, что хочет ему добра, не смог». Даже казачество «отбросило от себя И. Выговского с его проектами, а заодно, как ребенка с грязной водой, выплеснуло и величественную идею вписывания в европейскую государственную систему»⁴⁴.

Не удалось гетману, даже при помощи орды, загнать народ в Европу, но числится за ним еще одна немеркнущая заслуга - победа под Конотопом, где «украинская армия нанесла сокрушительное поражение российской армии»⁴⁵. (Тот факт, что «украинская армия» на три четверти состояла из татар не портит в глазах самостийника ее этнической чистоты)...

Все вышеизложенное не подлежит сегодня сомнению и внесено в качестве окончательной исторической истины в учебные программы всех ступеней украинской системы образования, начиная с младших классов школы и заканчивая университетами. Здесь Выговский выступает в еще более возвышенном виде как государственный деятель, осуществлявший политику, «направленную на достижение абсолютной независимости Украинского государства», что и обеспечивал заключенный с поляками «Гадячский договор». Согласно ему «Украина, Польша и Литва образовали федерацию трех самостоятельных государств, объединенных лишь сообща избранным королем». Что касается Конотопской виктории, то эта битва «была и остается одним из славных символов национально-освободительной борьбы украинского народа, она засвидетельствовала чрезвычайный героизм и высокий уровень военного искусства вооруженных сил Украины»⁴⁶.

Так гласит Украинская Легенда. В какой степени ее версия соответствует исторической реальности, мы проследили на конкретных исторических фактах. Они дают объективную картину подлинных «заслуг» Выговского перед своим народом, который сразу же удостоил их справедливой и непредвзятой оценки: братоубийство, клятвонарушение, привод татар на уничтожение народа малороссийского, продажа Руси католикам и ляхам, сребролюбец велий. И ничего уже к этому не добавишь. И ничего уже не изменишь, хоть тысячи томов напиши. История не терпит сослагательного наклонения, а приговор народа обжалованию не подлежит.

Да и судьба по заслугам воздала этому иуде. Сохранив за собой звание польского сенатора и титул киевского воеводы, Выговский и после своего бегства из Малороссии продолжал работать над тем, чтобы вернуть ее под власть Польши. В течение еще пяти лет поляки пытались использовать бывшего гетмана для достижения этой цели, но скоро должны были убедиться, что возможности его уже не те и он мало чем может им помочь. Отношение к нему сразу переменилось, с ним перестали церемониться и, наконец обвинив в измене (!), расстреляли в 1664 году. Интересно, что приговор Выговскому был вынесен и приведен в исполнение без всякого суда и следствия, с грубейшим нарушением законов Речи Посполитой, лишний раз показав, что «шляхетская вольность» признает права только за поляками, не распространяя их на Русских, даже когда они представлены такими высокопоставленными предателями, как бывший гетман Войска Запорожского, сенатор польский и «воевода киевский». Так бесславно закончил свое поприще кумир нынешних «украинцев».

И последнее замечание. Сам факт того, что самостийники зачисляют Выговского и его единомышленников в число «украинцев», нельзя не признать странным. Как мы могли убедиться, действовали они от имени «русской нации», «русского народа» и понятия не имели о народе «украинском». Конечно, они были вырожденцами и утратили большую часть своих национальных качеств, но при всем том сохраняли сознание того, что они - Русские. И поляки совершено не затруднялись в определении их национальности: «Русь», «русский народ», «русские» - они прекрасно знали, с кем имеют дело. До «украинцев» они додумаются только через 200 лет. Пора бы уже и самостийникам оставить в покое русскую историю и заняться поиском украинских «героев» в более близкие к нам времена: предателей и здесь хватает, но они, по крайней мере, выступают под своим фирменным названием - «украинцы» - и самостийники обладают на них абсолютно бесспорными правами.

{mospagebreak title=Оборотни Малороссийской войны (1660-1665)}

Глава 11.
Оборотни Малороссийской войны (1660-1665)

Мы не сможем в полной мере оценить значение деятельности героев нашего изложения без реконструкции той исторической эпохи, в которую им выпало жить и действовать. Малороссийская война, составлявшая ее центральный стержень и нерв, до сих пор принадлежит к малоизвестным страницам русской истории. Переяславская рада (8 января 1654), юридически оформившая воссоединение Малороссии с Россией, все еще остается в нашем сознании итоговым актом Освободительной войны против Польши, начатой в 1648 году. В реальности же это событие обозначило лишь завершение ее первого этапа. Боевые действия с небольшими перерывами длились до 1667 г., когда было заключено наконец Андрусовское перемирие сроком на тринадцать лет. Причем поляки отклонили предложение русского посольства о заключении вечного мира, показав, что не признают присоединения левобережной Малороссии, Смоленска и Киева к России окончательным. В знак этого польские короли демонстративно продолжали титуловаться князьями смоленскими и черниговскими. Были также сохранены сенаторские звания епископа «смоленского», смоленских и черниговских воевод и каштелянов. Уступленные воеводства были представлены и на шляхетских сеймиках особыми послами, именовавшимися «смоленскими», «стародубскими», «черниговскими».

Обладание русскими территориями, пусть даже чисто виртуальное, не только тешило польское самолюбие, но и питало несбыточные иллюзии о грядущем историческом реванше. Польский государственный организм уже агонизировал, а польская шляхта, невзирая ни на что, продолжала мечтать о возвращении утраченных маетков и дармовой рабочей силы. Поэтому и по прошествии тринадцати лет (1680) Польша опять согласилась только на перемирие, в ожидании удобного момента для возвращения потерянного. Но время шло, а момент все не наступал, и пришлось полякам согласиться на заключение «вечного мира» (1686), признав наконец за Россией левобережную Малороссию и Киев. При этом, чтобы удержать последний за собой, Русским пришлось вдобавок к 200 тыс. рублей, уплаченных в 1680 г., заплатить еще 146 тысяч руб. Сумма по тем временам гигантская.

Но и перемирные годы с Польшей не положили конца войне: явился еще один претендент на обладание Малороссией - Турция. И с ней пришлось на протяжении 70-х годов вести затяжные боевые действия, завершившиеся заключением Бахчисарайского мира (1681), по которому Россия уступала султану все Правобережье, за исключением Киева. Таким образом Малороссийская война фактически длилась тридцать (!) лет, потребовав беспримерного напряжения сил всей России, и Переяславская рада, если и была наиболее значительным событием ее, то далеко не завершающим.

Несмотря на жесточайшие поражения, понесенные Польшей в течение 1648-1653 гг., она не смирилась с потерей южной Руси. Зимой 1654 года боевые действия снова возобновились. И хотя война длилась уже шесть лет, ожесточенность обеих сторон нисколько не ослабевала, сопровождаясь тотальным уничтожением не только неприятельских войск, но и мирного населения. В марте, выйдя из лагеря под Межибожьем, поляки обрушились на Немиров и полностью вырезали его население. Улицы города покрылись трупами, спаслась лишь малая часть жителей. Они укрылись в большом каменном подвале. Их стали выкуривать дымом, и все они задохнулись, числом до двух тысяч человек, но не дались врагам живыми.

Истребив Немиров, поляки двинулись дальше. «Мы, -пишет участник похода, - разошлись по разным путям отрядами и где только встречали местечко, слободу, деревню - истребляли в них все хлопство; остальное доканчивал огонь». Но тактика «выжженной земли», применяемая неприятелем, не устрашила Русских. В апреле польские войска подступили к местечку Ягубец. Здесь население решило сражаться до последнего человека и принялось отчаянно защищаться: «Наделали нам вреда, - сообщает очевидец, - тому из наших пронизали щеку стрелою, другому задели косою, а больше всего допекли нам дубьем и колодами». Понятно, что с такого рода вооружением трудно было противостоять регулярной армии. Поляки ворвались в город: «Тут, -продолжает тот же очевидец, - у нас просто руки утомились от рубки их!»¹. До пяти тысяч Русских полегло в неравном бою, но ни один не сдался, не попросил пощады. «Свобода или смерть!» - таков был лозунг народной войны.

В начале осени огромная польская армия, в которой только конницы было 20 тысяч, во главе с коронным гетманом Потоцким и польным Ляндскоронским двинулась на Подолье. Здесь центром сопротивления стало небольшое местечко Буша, расположенное неподалеку от Днестра. За его стенами укрылись шесть тысяч казаков Брацлавского полка и около двенадцати тысяч окрестных жителей, давших клятву умереть, но не сдаваться на поругание врагу. Город находился на горе и был хорошо укреплен. Оборону возглавил сотник Гречка. Польские жолнеры бросились на штурм. В одном месте им удалось, преодолев яростное сопротивление защитников, ворваться через ворота в город. Но когда торжествующие враги двинулись в глубь городских улиц в предвкушении жестокой расправы над жителями, у них за спиной внезапно вспыхнул сильный пожар, а спереди бросились на них осажденные мужчины и женщины с оружием, косами, рогатинами и дубинами. Поляки обратились в бегство, и многие из них нашли смерть в огне. Сам начальник отряда, коронный обозный Чарнецкий, с простреленной ногой, едва успел выскочить.

Гетманы, видя такое упорство и желая сохранить своих солдат, послали в город трубача с предложением милости, прощения и совершенного забвения мятежа, но осажденные с поруганием расстреляли посланца в виду неприятеля. Взбешенный Потоцкий приказал идти на генеральный штурм всему войску. Ляндскоронский заставил даже конницу спешиться и тоже лезть на стены. Но тщетны были все усилия. Нападавших встречали градом пуль, спускали на них огромные бревна и колоды. Польские потери росли, а Буша продолжала стойко держаться. Наконец, Чарнецкий предложил спустить воду из пруда, который примыкал к городу в самом доступном для приступа месте. Быстро воздвигли плотину, уровень воды упал и польская конница, побросав коней, перешла через пруд и бросилась на штурм слабо укрепленной стены. Долгое время защищавшие ее казаки успешно отражали атаки противника, но число их было невелико, а поляки бросали в бой все новые и новые силы и, несмотря на огромные потери, яростно шли вперед. Защитникам неоткуда было ждать помощи: по всему периметру укреплений уже много часов шел непрерывный штурм. Поляки смогли сделать в стене пролом и ворвались в город. Взошли они на стены и в других местах. Невозможно было устоять против такого огромного войска. Гречка пал в битве, но сопротивление не прекратилось. Русские зажгли Бушу и продолжали сражаться на улицах до последнего человека. Рядом с мужчинами бились их жены, сестры, матери. Жена погибшего сотника Завистного подожгла бочку с порохом со словами: «Не хочу после милого мужа достаться игрушкою солдатам!» Сотни поляков погибли от взрыва. Ободренные ее примером женщины вместе с детьми бросались в пламя пожара, чтобы не попасться в руки врагам. Шестнадцать тысяч Русских полегло в Буше и ни один не попросил о пощаде. Семьдесят женщин успели укрыться в пещере, укрытой густым терновником, неподалеку от местечка. Поляки обнаружили их укрытие и предложили сдаться, обещая сохранить жизнь. В ответ прозвучали выстрелы. Полковник Целарий, не желая губить понапрасну солдат, приказал отвести протекавший поблизости источник И направить его воды в пещеру. Все женщины потонули, но ни одна не отдалась в руки победителей. На месте Буши осталась выжженная пустыня, и долго еще на этом месте, обильно политом кровью, не смели селиться люди.

В декабре 1654 поляки осадили Демовку, местечко, принадлежавшее князю Вишневецкому. Сюда тоже сбежалось множество Русских крестьян с семьями, спасаясь от польского террора. Многие из них были вооружены. Кроме того, город защищал отряд казаков под начальством сотников Зарудного, Яковенко и Юркевича. Первый приступ был отбит с большим уроном для неприятеля. Тогда на помощь осаждавшим прибыли свежие полки пехоты, драгунов и артиллерия. Поляки зажгли город гранатами и, преодолевая отчаянное сопротивление защитников, ворвались в него. Все, кто находился в нем, были истреблены без различия пола и возраста. Но укрепленный замок продолжал держаться. Его гарнизон нанес большие потери противнику и прекратил сопротивление лишь после того, как погибли практически все его защитники. Оставшиеся в живых несколько человек, в их числе и три казачьих сотника, здесь же были казнены. Город предан сожжению.

Вслед за бойней в Демовке последовало полное разорение соседних местечек и сел. «Горько будет вашему величеству уведать, - писал королю Потоцкий, - о разорении вашего государства; но иными средствами не может усмириться неукротимая хлопская злоба, которая до сих пор только возрастает»².

Таков был характер народной войны. Неслыханное самопожертвование, непримиримость, священная ненависть к оккупантам и готовность сражаться до последнего человека отличали ее. Победить Русских в такой войне поляки не могли, разве что истребив все население Малороссии. Но рядом с этой народной войной шла иная война, в которой народное чувство принуждали следовать обманчивым политическим расчетам и зыбким выгодам момента. И в этой войне у поляков шансы на успех уже были.

В октябре 1653 года Земский Собор, заседавший в Москве, объявил о начале войны против Польши. А в мае следующего года Русская армия во главе с самим Царем вступила в Белоруссию. Здесь сразу же вспыхнуло народное восстание против поляков. «Мужики очень нам враждебны, - отмечает польский очевидец, - везде на царское имя сдаются и делают больше вреда, чем сама Москва; это зло будет и дальше распространяться; надобно опасаться чего-нибудь вроде казацкой войны»³. Поддержка населения обеспечила быстрые успехи русских войск: в течение июня были взяты Дорогобуж, Невель, Белая, без боя сдался Полоцк с его сильнейшей крепостью. 28 июня Русские осадили Смоленск. Сейм в Варшаве объявил посполитое рушение (всеобщее вооружение шляхты). Но и эта чрезвычайная мера не могла остановить русских успехов. В июле-августе пали Мстиславль, Орша, Друя, Гомель, Могилев, Шклов, Витебск, Пропойск, Новый Быхов и еще множество городов и местечек. Держался только Смоленск. На помощь ему поспешил литовский гетман Радзивилл. Но в пятнадцати верстах от Борисова на реке Шкловке наткнулся на Русскую армию под начальством князя Алексея Никитича Трубецкого и 12 августа был наголову разгромлен. Литовцы, побросав оружие, обратились в паническое бегство. 15 полковников, 270 других чинов, гетманские знамя и бунчук достались победителям. Сам Радзивилл, раненый, едва ушел с немногими людьми. Но Смоленск не сдавался. Приступ в ночь на 16 августа был отбит с большими потерями для Русских. И все же его гарнизон был слишком малочислен, чтобы выдержать долгую осаду. В конце сентября город пал. Так успешно завершились боевые действия русских войск в Белоруссии в 1654 году.

Совсем иначе шли они на юго-западе, где действовали Хмельницкий и боярин Бутурлин. В то время как поляки жгли и разоряли Подолье, жители которого сражались до последнего человека, гетман с армией находился в полном бездействии под Белой Церковью и, несмотря на движение противника, ничего не предпринял для оказания помощи героическим защитникам Буши, Ягубца и других городов. Только в августе, понуждаемый указами Царя, он двинулся наконец к театру боевых действий, но дойдя до Бердичева, совершенно покинутого жителями, снова остановился и, простояв здесь до 15 сентября, поворотил назад. Бутурлин убеждал Хмельницкого идти на Волынь для соединения с основными силами Русской армии, но тот отговаривался опасением нападения татар на Малороссию и продолжал стоять в бездействии. Тем временем поляки, подавив сопротивление разрозненных повстанческих отрядов на Брацлавщине, в начале 1655 г. осадили Умань. К ним примкнула и татарская орда.

Еще в июне 1654 г. польский король заключил союз с крымским ханом, который был очень недоволен присоединением Малороссии к России, понимая, насколько сложнее теперь будет добывать ясырь в русских областях. Речь Посполитая с ее анархией и неспособностью к эффективной защите своих границ была намного предпочтительнее с татарской точки зрения. И если в ходе Освободительной войны задача татар состояла в том, чтобы максимально ослаблять обе противоборствующие стороны, поочередно оказывая поддержку то полякам, то Русским с тем, чтобы ни те, ни другие не могли одержать решающей победы, то теперь хан однозначно принял сторону Польши...

Оборону Умани возглавил подольский полковник Иван Богун, один из самых знаменитых полководцев Освободительной войны. В его распоряжении было до 12 тысяч казаков, а также большое число вооруженных мещан и окрестных жителей. Город был обнесен тремя высокими валами и тремя сухими рвами. Богун приказал полить валы водой и, покрытые льдом, они превратились в серьезное препятствие для противника. На предложение сдаться гарнизон ответил пушечной пальбой. Тогда Потоцкий приказал начать обстрел города с целью поджечь его, но и это не удалось. Жители покрывали крыши домов мокрыми кожами и полотнами, к тому же погода была влажная. Следом был объявлен генеральный штурм. Неприятель под ураганным огнем осажденных овладел первым валом и стал уже спускаться в ров, когда Богун совершил неожиданную вылазку и, нанеся удар с тыла, обратил поляков в бегство. В это время Потоцкому донесли, что на помощь Умани движется Русская армия под руководством Хмельницкого и В.Б.Шереметева. Поляки срочно снялись и отправились ей навстречу. Пройдя тридцать верст, они столкнулись с отрядом под начальством полтавского полковника Пушкаря, посланного на разведку. Пушкарь, ввиду подавляющего превосходства неприятеля, немедленно начал отступление и укрылся в небольшом местечке Охматове. Поляки тут же осадили его и на рассвете 29 января начали обстрел города, готовясь к штурму. Они полагали, что именно в Охматове укрылись те русские силы, что шли на подмогу Умани.

Хмельницкий находился неподалеку, в десяти верстах. С ним было только 25 тысяч войска, остальное оставалось под Белой Церковью. Гетман не предполагал, что у поляков такая большая армия и, услышав канонаду под Охматовым, приказал немедленно выступать. Польские разъезды сообщили об этом движении, и главные силы Потоцкого двинулись навстречу Русским. Оба войска встретились на закате солнца в поле у речки Бавы. Началась жестокая, упорная битва, которая длилась пять часов в темную морозную ночь. Пушечная и ружейная пальба была так часта, что стало ясно как днем. Перевес клонился на сторону поляков. Им удалось захватить господствующую над местностью высоту и, установив на ней батареи, нанести большой урон Русским. Те пришли в смятение и стали пятиться под напором превосходящих сил противника. Казалось, еще немного и они обратятся в бегство. Но в решающий момент положение спас Иван Богун.

Как только поляки ушли от Умани, подольский полковник вышел из нее и, благополучно преодолев польские разъезды, в самое тяжелое время для своих появился в тылу неприятеля и атаковал его. Это внезапное нападение смешало польские ряды и вызвало панику. Поляки не знали, откуда взялось новое войско и какова его численность. Оставив Хмельницкого, они бросились на отряд Богуна. Завязалась отчаянная сеча. В кромешной темноте трудно было разобрать, где свои, где чужие, рубили направо и налево, нередко наугад. Три тысячи жолнеров погибли в этой сечи, но не смогли остановить Богуна, сумевшего прорваться к основным силам. Между тем Хмельницкий, воспользовавшись заминкой, сумел огородиться бывшим при нем обозом и приготовиться к защите. Казаки собрали тогда замерзшие трупы и сделали из них вал. За этим устрашающим укреплением они и отбивали атаки многочисленного неприятеля. Но силы были слишком неравны. Надо было пробиваться к основной армии, стоявшей под Белой Церковью под начальством Бутурлина. Русские устроили тройной ряд саней, соединенных цепями, расположили на них пехоту и артиллерию, в середину поместили конницу и таким образом на следующий день двинулись напролом. Поляки напирали со всех сторон, Русские отчаянно отбивались, защищаясь не только выстрелами, но и оглоблями от саней, дубинами, рукопашным боем. В одной из таких схваток полностью полегла наемная прусская пехота, одетая в панцири и прикрытая медными щитами. Конные наскакивали на сани и теряли лошадей. Так прошло два дня. Ударил страшный мороз. Воины с трудом могли держать в руках мушкеты и окоченевали от стужи. Поле битвы превратилось в Дрыжи-поле, как метко окрестили его казаки. Поляки, выбившись из сил, оставили наконец преследование. С обеих сторон пало в сражении до пятнадцати тысяч человек.

Русские отступили к основному лагерю, а поляки продолжали уничтожать население и местечки края. Им усердно помогали татары, беря, где только можно, полон. Охотой за живым товаром занялись и польские жолнеры, выменивая затем русских пленников у татар на необходимые им припасы. К весне орда набрала такое огромное число ясыря, что польский современник оценивал его число в 200 тысяч. В апреле 1655 г. татары оставили Малороссию и погнали свою добычу в Крым. Выдохлось и польское наступление. Яростное сопротивление русского населения вело к большим потерям, немалый урон наносили и сложные погодные условия. «Особенно пострадала пехота, - говорил участник похода, - одни замерзли, другие побиты, третьи померли, четвертые убежали, а остальные терпели нужду, потому что имущества русских доставались огню, а не им»⁴. Обескровленная польская армия отступила на запад, расположившись в Бельзском воеводстве, Червоной Руси и на Волыни.

Продолжение боевых действий в 1655 году ознаменовалась тем, что положение Польши стало критическим. Русские войска продолжали успешно наступать в Белоруссии. В июне были взяты Велиж и Минск. 29 июля князь Черкасский при поддержке наказного гетмана Ивана Золотаренко (брата уже знакомого нам Василия Золотаренко) напал на обоз Радзивилла неподалеку от Вильны, столицы Великого княжества Литовского. Неприятель потерпел сокрушительное поражение, остатки его бежали за реку Вилию. Русские подступили к городу и взяли его. В августе пали Ковно и Гродно. Вся Литва оказалась в русских руках.

Но ситуация осложнилась вступлением в войну Швеции. В июле к Царю в Смоленск прибыл шведский посланник Розенлинд и подал грамоту, в которой король Карл X Густав извещал о начале неприятельских действий против Польши и просил, чтобы его Царское величество указал своим боярам и воеводам со шведскими генералами не враждовать. Алексей Михайлович отвечал: «Дал Бог нам взять всю Белую Русь и многие воеводства, города и места с уездами Великого княжества Литовского, да наш же боярин Бутурлин с запорожским гетманом Хмельницким в Короне Польской, на Волыни и в Подолии побрал многие воеводства, города и места, и мы учинились на всей Белой Руси, и на Великом княжестве Литовском, и на Волыни, и на Подолии великим государем»⁵. Шведам ясно давалось понять, на какие именно территории они не вправе претендовать, ибо они уже завоеваны Россией. Но те проигнорировали предостережение.

Летом Карл Густав вступил в Великую Польшу. По-сполитое рушение великопольской шляхты у реки Но-тец, несмотря на свое численное превосходство, капитулировало и присягнуло на верность шведскому королю, выговорив себе свободу вероисповедания и неприкосновенность шляхетских привилегий. Без боя сдалась Варшава. Присягнула Мазовия. Король Ян Казимир бежал в Силезию. Краков, защищаемый Стефаном Чар-нецким, держался до 7 октября, но затем сдался. Таким образом вся Польша оказалась захваченной шведами. Крупнейшие магнаты в обмен на обещание сохранить их привилегии перешли на сторону Карла Густава. В их числе был и литовский гетман Радзивилл. Потеряв Вильну, он, вместе с другими вельможами, обратился за помощью к шведскому королю. Это было тем легче сделать, что Радзивилл являлся протестантом, приверженцем господствующей в Швеции религии. Король пообещал литовским магнатам вернуть владения, захваченные Русскими.

Шведы, несмотря на русский ультиматум, вступили в Литву и в сентябре захватили Друю, занятую еще в 1654 году нашими войсками. Так как большая часть шляхты признала Карла Густава польским королем, возникала реальная угроза соединения сил Польши и Швеции в войне против России. В Москве не забыли тяжелое Смутное время, когда одновременное нападение этих двух государств едва не привело страну к катастрофе, и стали думать, как избежать грозящей опасности. Именно в это время прибыли послы австрийского императора Фердинанда III, предложившего свое посредничество для заключения мира с Яном Казимиром. 20 декабря Царь дал согласие на мир с Польшей и начало переговоров о его условиях. В апреле 1656 года было объявлено о прекращении неприятельских действий с обеих сторон. Польша получила необходимую ей передышку. В мае русские войска начали боевые операции против шведов, вторгшись в Ливонию. Удача была на их стороне. 31 июля пал Динабург. Царь немедленно велел построить в городе церковь св. Бориса и Глеба и наименовать его Борисоглебовом. Следом был взят Кокенгау-зен. Этот старинный русский город Кукейнос переименован был в «Царевичев Димитриев град». О нем Алексей Михайлович писал: «Крепок безмерно, ров глубокий, меньшой брат нашему кремлевскому рву, а крепостию сын Смоленску граду; ей, чрез меру крепок; а побито наших 67 да ранено 430»⁶. 23 августа сам Царь осадил Ригу. С 1 сентября шесть русских батарей повели обстрел города, не прерывавшийся ни днем, ни ночью. Но несмотря на это, рижский губернатор граф Магнус Делагарди не сдавал города. Рига была окружена мощными укреплениями, пробить бреши в городских стенах не удавалось. Кроме того, гарнизон имел возможность получать все необходимое морем, на котором господствовали шведы. В середине сентября король Карл Густав на многих кораблях прислал в Ригу подкрепления, боеприпасы, продовольствие. К этим трудностям добавились измены иноземных офицеров, находившихся на русской службе, которые перебегали к неприятелю и сообщали о намерениях осаждавших. Холодная, дождливая осень, враждебность местного населения создавали серьезные трудности для обеспечения армии всем необходимым. Не хватало продовольствия. После прибытия к шведам подкреплений некоторые воеводы предлагали снять осаду, но Царь был непреклонен: только штурм! Была назначена и дата приступа- 2 октября. Однако шведы, предупрежденные перебежчиками-иноземцами, опередили. Рано утром 2 октября они устроили неожиданную вылазку, точно направив удары своих солдат и рейтар на полки, которыми командовали иностранцы.

Успех был ошеломляющим. Разбитыми оказались полки Циклера, Ненарта, Англера, Юнгмана. Большие потери понес кинувшийся им на выручку «приказ» стрельцов. Шведы взяли семнадцать русских знамен и, хотя их удалось загнать обратно в город, штурм был сорван. 5 октября Алексей Михайлович приказал снять осаду Риги и отступить в Полоцк. Дерпт сдался Русским, но этим и кончились их приобретения в Ливонии.

Пока шли боевые действия против шведов, царские уполномоченные в Вильне вели переговоры с поляками. Достигнуть взаимоприемлемых условий не удавалось. Русские представители настаивали, чтобы Ян Казимир признал присоединенными к России уже завоеванные ею территории: Малороссию, Белую Русь, Литву, а также заплатил военные убытки, которые в 1654 году простирались до 800 тыс. рублей, а в 1655 - до 500 тыс. Поляки отметали финансовые претензии, а уступить готовы были только Смоленск. В свою очередь они предлагали объединить усилия в борьбе со Швецией и на это время заключить перемирие. В целях же укрепления союза двух государств обещали после смерти бездетного Яна Казимира избрать королем Алексея Михайловича или его сына. На том и остановились. В октябре 1656 года послы разъехались. Главным итогом Виленских договоренностей стало приостановление боевых действий между Польшей и Россией. Решение существенных вопросов стороны откладывали на будущее.

Когда Царь уведомил Хмельницкого о результатах Виленской комиссии, тот в своем ответе (9 декабря 1656) предупредил: поляки обманут. «Как верные вашего царского величества слуги, о неправдах и хитростях ляцких ведомо чиним, что они этого договора никогда не додержат. Теперь они этот договор для того сделали, чтоб, немного отдохнув и наговорившись с султаном турецким, с татарами и другими посторонними, на ваше царское величество снова воевать»⁷.

Опасения Хмельницкого, конечно, имели свои резоны. Но вряд ли Алексей Михайлович нуждался в такого рода предостережениях. Он и сам не хуже гетмана знал, что его избрание в польские короли более чем сомнительно. Оно могло состояться лишь при условии новых побед русского оружия, но именно малороссийский гетман, саботируя общий план ведения боевых действий, усиливал ляхов, к которым питал такое нерасположение. Именно Хмельницкий в 1655 году, в момент наибольших успехов Русской армии в Литве и Белоруссии, ничего не сделал для развития этих успехов на юго-западном театре войны. В его распоряжении находилось, вместе с корпусом Бутурлина, до 80 тысяч войска, но он под самыми разными предлогами избегал активных боевых действий. Отступив в январе из-под Охматова, гетман до самого июля простоял под Белой Церковью, а когда наконец выступил, так и не предпринял ничего решительного. Вначале его армия приступила к сильной польской крепости Каменцу, но, простояв под нею около трех с половиной недель, отошла. Отсюда двинулась в Червоную Русь. Потоцкий, услыхав о приближении Русских, стал отступать в направлении Львова. Хмельницкий шел за ним. Поляки не решились дать сражение у самого города и расположились в Слонигородке, всего в четырех милях от русских войск. Коронный гетман рассчитывал угрожать осаждающим с тыла, нарушая их коммуникации и снабжение. Поэтому Хмельницкий, осадив Львов, направил против Потоцкого сильный отряд во главе с Григорием Ромодановским и миргородским полковником Лесницким. Русские нанесли неприятелю сильное поражение и принудили к отступлению.

Победа под Слонигородком открывала возможность полного очищения от поляков Подолья и наступательного движения на Волынь, чего давно требовал Царь от Хмельницкого. Но гетман и на этот раз не изменил своей тактики, саботируя активные наступательные действия. И это в тот самый момент, когда Польша окончательно пала под ударами шведов и русского наступления в Литве. Оставалось сломить ее сопротивление на юге. Однако Хмельницкий этого не сделал. Он продолжал осаду Львова, ничего не предпринимая для его взятия. Даже артиллерийский обстрел был прекращен. Весь октябрь гетман вел совершенно бесплодные переговоры о сдаче города. Наконец, получив от горожан смехотворный выкуп в 50 тысяч злотых, 8 ноября снял осаду и двинулся обратно в свой старый лагерь. Так был потерян уникальный шанс окончательно повергнуть Польшу и навсегда освободить от ее владычества всю Малороссию.

Весть об уходе Хмельницкого вдохновила поляков. Они получили возможность сосредоточить все свои силы на борьбе со шведами. Коронный гетман Потоцкий в конце 1655 г. провозгласил конфедерацию с неподчинением шведскому королю. Те, кто еще вчера присягал Карлу Густаву, теперь возвращались к Яну Казимиру, который прибыл на родину и возглавил борьбу с завоевателями. Нападение шведов на Ченстоховскую обитель, предмет всеобщего религиозного поклонения, подняло против них всю Польшу. Поведение Хмельницкого под Львовом даже породило у польского короля иллюзии о возможности использовать казаков в собственных интересах. В мае 1656 года Ян Казимир послал в Чигирин к гетману своего посла, коронного обозного Ляндскоронского, с предложением выступить сообща против шведов. Но Хмельницкий не поддался на уловку: «Пусть знает Польша, что мы не войдем с ней в дружеские договоры, пока она не откажется от целой Руси. Пусть поляки формально объявят русских свободными, и тогда мы будем жить с ними, как друзья и соседи, а не как подданные и рабы, и тогда напишем клятвенный договор на вечных скрижалях. Но я знаю, пока в Польше будут властвовать паны, - не быть миру между русскими и поляками»⁸.

Посольство не удалось, но упущенные возможности кампании 1654-1655 гг. наложили свой отпечаток на общий ход событий. Стремясь избежать войны на два фронта, Царь вынужден был пойти на заключение перемирия с Польшей. Но и война со Швецией, как мы видели, не привела к успеху. Следствием неудачи под Ригой стала приостановка боевых действий Русской армии в Ливонии, а тревожные вести, приходящие из Малороссии, вынудили Алексея Михайловича принять решение (февраль 1657) о начале мирных переговоров с Карлом Густавом.

Что же беспокоило русское правительство? А все та же странная, непонятная политика, которую проводил Хмельницкий. В декабре 1656 года киевский воевода Андрей Бутурлин доносил, что гетман обещал Рагоци (правителю венгерской области Семигра-дье) содействовать в овладении польским престолом, для чего отправляет ему в помощь 20-тысячный корпус казаков под начальством Антона Ждановича. Он же, Хмельницкий, постоянно сносится с Царским неприятелем, шведским королем. Кроме того, посылал к волошскому и молдавскому владетелям, крымскому хану, призывая, чтоб были с ним в соединении. Понятно, что подобные известия внушали самые серьезные опасения, тем более, что события подтверждали их верность. В январе 1657 года Рагоци, действительно, вторгся в Польшу в качестве претендента на польскую корону и корпус Ждановича стал действовать совместно с его войсками.

Казаки с самого начала были недовольны походом, не понимая его цели, а когда осознали, что происходит, немедленно взбунтовались и самовольно приняли решение о возвращении домой. В это время им навстречу шел новый отряд, посланный Хмельницким под наказным гетманством своего сына Юрия. Здесь также не знали, куда и зачем идут. Сказали: против татар, но на самом деле и это войско шло на помощь Рагоци. Когда это стало известно, и в нем начались волнения. Казаки из разных полков явились к гетманскому стану и стали

кричать: «Мы думали, идем оборонять государеву Украину, вы же тянете нас Польшу воевать! Не пойдем без государева указа!» Есаулы стали было прогонять толпу и требовать, чтобы все собирались в дальнейший поход по приказу гетмана. Но казаки не подчинились: «Мы крест целовали великому государю, а до сего дня служили только на вас: вы нашими головами себе корысть получаете! Теперь мы хотим служить не вам, а тому государю, которому крест целовали. Вашу правду к государю мы рассмотрели: как вам тесно приходилось от ляхов, в ту пору вы преклонились к государю, а как за государевой обороной увидели себе простор и многое владенье и обогатились, так захотели быть самовластными панами и обираете короля неверного! Нам же, мимо великого государя, никакой король не надобен и отсюда, из стана, мы без государева указа не идем воевать Польши».

После этого казаки пришли к царскому посланнику Желябужскому и заявили: «Ты царский посол и едешь к великому государю; извести царскому величеству, доведи до него все нужи наши, что ты сам видел и слышал -отчего мы без государева указа не идем на Польшу»⁹.

Но Алексей Михайлович уже знал о двурушнической политике старшины. 3 июня 1657 года в Чигирин к Хмельницкому прибыл специальный посланник окольничий Федор Васильевич Бутурлин. Старый гетман был болен и уже едва вставал с постели. Только на следующий день состоялся разговор с ним. На упреки посла, что гетман и Войско Запорожское без воли и повеленья великого государя сносится и чинит всякое вспоможе-нье царским неприятелям и разоряет Корону Польскую, на которую избрали великого государя, Хмельницкий отвечал: «Уверяю, что ни я, ни кто другой из живущих в Малой России от высокой руки царского величества не отступен; а что мы прибрали к себе в товарищество шведа и Рагоци, не обославшись с великим государем, то это сделали мы для того, чтоб ляхи не соединились со шведом и Рагоци».

Но посла подобные речи не убедили. Он напомнил Хмельницкому странные его поступки во время похода против поляков: «Когда подо Львов подошли государевы ратные люди и хотели над ним чинить промысл, то ты, гетман, промысла никакого чинить не дал». Хмельницкий оправдывался: «Мыслили мы, войска кварця-ные и гетманов побивши, идти далее в Польшу, и там добывать коронных городов, в которых ляхи живут. Но этому нашему замыслу послушными быть не захотели, пошли за грабежом и гонялись за корыстью»¹⁰. И это оправдание вызывало мало веры. После разгрома польского войска под Слонигородком, Хмельницкому никто не мешал идти «добывать коронных городов, в которых ляхи живут», но он вместо того повернул назад и продолжал держать свои войска в совершенном бездействии, что дало возможность полякам не только оправиться от поражений, но и приготовиться к возобновлению борьбы за Малороссию. Так выглядело дело в реальности. Объяснения Хмельницкого воспринимались как пустые отговорки.

В последние три года политика гетмана утратила цельность. Да, на словах он по-прежнему декларировал свое заветное желание- освободить всю Малороссию от польской оккупации, однако предпринимаемые им действия не только удаляли от решения этой задачи, но зачастую и прямо ей вредили. Что же служило причиной столь вопиющего противоречия? Объяснение может быть только одно: механизм принятия решений в последние годы правления Хмельницкого существенным образом изменился. И совсем не случайно вырвалась у него фраза: «...этому нашему замыслу послушными быть не захотели». Создается впечатление, что уже не гетман диктует условия своему окружению, а наоборот, окружение именем гетмана вершит политику, граничащую с прямым предательством первоначальных целей Освободительной войны. И мы видим, что простые казаки вполне ясно сознавали, в чем заключалась суть новой политики старшины: «захотели быть самовластными панами и обираете короля неверного».

В гетманском окружении действует ряд влиятельных польских агентов. Действует практически открыто. Во время осады Львова, когда Хмельницкий вел переговоры о сдаче города, Выговский слал горожанам послания с призывом не сдаваться на имя Царя. И войсковой писарь был не одинок. Показательна в этом плане старшинская рада, прошедшая в мае 1657 года. Хмельницкий, чувствуя, что жить ему осталось недолго, хотел, чтобы еще при его жизни новым гетманом избрали его шестнадцатилетнего сына. Для того и собрал раду. Но каждому было понятно, что юный Хмельницкий, не представляя самостоятельной политической величины, мог править лишь с согласия и при поддержке старшины. Поэтому старый гетман и принужден был заискивать перед ней. На раде это проявилось вполне очевидно.

Начал ее Хмельницкий такой речью: «Бог знает, братья, чье это несчастье, что не дал мне Господь окончить этой войны так, как бы хотелось: во-первых, утвердить навеки независимость и вольность вашу; во-вторых, освободить также Волынь, Покутье, Подолье и Полесье, и так избавить оружием нашим от ига польского народ русский благочестивый, принуждаемый к унии, - словом, все земли, которыми владели великие русские князья наследственно, преклонить под высокую руку всероссийского монарха. Богу иначе было угодно. Не успел я окончить своего дела, умираю с величайшим прискорбием; но не знаю, что будет после меня. Прошу вас, братья, пока я жив, изберите себе при моих глазах нового гетмана вольными голосами. Если я буду знать отчасти будущую судьбу вашу, то спокойнее сойду в могилу».

Никто не отвечал на предложение Хмельницкого. Старик подождал немного и сам прервал молчание: «Есть между вами люди опытные и искусные; изберите себе, братья, либо Антона Ждановича полковника киевского, или полковника переяславского Тетерю, или полковника полтавского Мартына Пушкаренка, но, по моему мнению, я бы советовал вам избрать Ивана Выговского: он был все время при мне писарем, знает всю политику и умеет управлять войском».

Для казаков не было секретом, в чем состоит истинное желание гетмана, и поэтому в ответ на его речь все дружно закричали: «Нет, нет! За твои знаменитые заслуги перед Войском Запорожским, за твои кровавые труды, за твой разум и мужество, с которыми ты избавил нас от ярма ляхскогр, прославил перед целым светом и устроил свободным народом, мы должны и по смерти твоей оказывать честь твоему дому. Никто не будет у нас гетманом, кроме Юрия, твоего сына»¹¹.

Кандидаты, предложенные Хмельницким, в свою очередь отказались от гетманства в пользу Юрия. Желание старого гетмана восторжествовало, но, как мы уже знаем, только до той поры, пока он был жив. После его смерти Юрий был отстранен от власти и гетманом стал польский агент Выговский. Было ли это случайностью? Нет. Достаточно глянуть на остальных кандидатов, предложенных Хмельницким. И Тетеря, и Жданович являлись активными участниками заговора Выговского, ставившего своей целью возвращение Малороссии Польше, а после его разгрома открыто перешли на сторону врага. Пушкарь составлял исключение и поэтому был убит. Таким образом, в последние годы жизни Богдана Хмельницкого решающее влияние на вершине малороссийской власти приобрели польские ставленники, нанесшие после смерти гетмана непоправимые удары по делу освобождения Русского народа от польской оккупации.

Измена Выговского (1657-1659), по сути, привела к открытию нового фронта против Русской армии, вынудило еще более распылить ее силы и, в конечном счете, привела к совершенному изменению стратегической ситуации и хода войны. В начале 1658 года Царь вынужден был пойти на перемирие со Швецией, которое было подтверждено в конце 1659 года в местечке Валиесаре на 20 лет, причем Россия удержала свои завоевания -Дерпт и другие места. Но в 1661 году был заключен вечный мир в Кардисе, по которому все эти завоевания уступлены Швеции. В эти же годы Польша повела успешную борьбу со шведским вторжением. Австрийский император двинул ей на помощь 12-тысячный корпус (1657), следом войну Швеции объявила Дания. В итоге Карл Густав принужден был очистить Польшу от своих войск, а его смерть (1660) побудила Швецию к мирным переговорам. Заключенный в Оливе мир предусматривал отказ Яна Казимира от притязаний на шведский престол и уступку Швеции части Ливонии. Теперь Польша могла все силы обратить против России. Об избрании Алексея Михайловича в польские короли уже никто не вспоминал.

1660 год ознаменовался возобновлением боевых действий на русско-польском фронте. Завершив войну со шведами, поляки немедленно начали наступление в Белоруссии. В середине июня недалеко от Ляховичей они разбили пятитысячный отряд воеводы Хованского и принудили его отступить к Полоцку. Стремясь развить свой успех, осадили Борисов, два раза штурмовали город, но русский гарнизон отбился. Тогда войска под начальством Сапеги и Чарнецког.о, переправившись через Березину, направились дальше на восток и в августе осадили Могилев. На помощь осажденному городу из Смоленска была отправлена армия во главе с воеводой Юрием Алексеевичем Долгоруким. В течение сентября-октября она нанесла полякам несколько чувствительных поражений и принудила их снять осаду с Могилева. Наступившая зима прервала военные действия. Планы короля Яна Казимира отбросить Русских хотя бы до Смоленска провалились, но стратегическая инициатива перешла к полякам.

Боевые действия на южном театре войны еще больше укрепили их преимущество. В августе 1660 г. из Киева в направлении Волыни к городу Чуднову двинулись войска под начальством боярина Шереметева. В том же направлении, но отдельной дорогой следовал со своими полками Юрий Хмельницкий, избранный, наконец, гетманом. Им навстречу выступили Потоцкий и Любомирский, стремившиеся не допустить соединения Русской армии. С ними шли татары. В середине сентября у местечка Любара это войско столкнулось с армией Шереметева. В течение нескольких дней Русские, окопав свой лагерь, отбивали атаки превосходящих польских сил, но затем решили прорвать кольцо окружения и идти на соединение с Хмельницким. 26 сентября под защитой обозных телег они двинулись в путь. Идти приходилось под непрерывными атаками неприятеля, но Русские мужественно защищали свою передвижную крепость. Вместе с ними сражались и два казачьих полка под командованием Тимофея Цыцуры.

Наконец удалось достигнуть Чуднова. Шереметев, не надеясь удержать город, приказал его сжечь. Услыхав, что Хмельницкий недалеко, он стремился как можно быстрее с ним соединиться. Но поляки решили любой ценой не допустить этого. Они взяли русский лагерь в плотное кольцо, рассчитывая, что недостаток фуража и продовольствия принудит Шереметева к капитуляции.

Так прошло время до 7 октября. И здесь поляки получили известие, что приближается Хмельницкий. Потоцкий с артиллерией и пехотой остался осаждать лагерь, а Любомирский с конницей двинулся навстречу казакам. Их лагерь он нашел у разрушенного местечка Слободище, в нескольких верстах от Чуднова, и с ходу попытался его атаковать. Но казаки отбили приступ. А старшина тем временем тайно обсуждала вопрос о переходе на сторону врага. На молодого гетмана никто не обращал внимания. Тон задавали уже знакомые нам лица: герой «конотопского сидения» Гуляницкий, после бегства Выговского перешедший на службу к Хмельницкому, не менее известный предатель Лесницкий, калницкий полковник Сербии и еще ряд старшин, сочувствующих им. В ультимативной форме они потребовали от Юрия немедленно объявить себя на стороне поляков. Пришло письмо и от их патрона Выговского, обретавшегося в стане неприятеля в ранге «русского воеводы». Тот манил милостью польского короля и очередным обещанием «привилегий». Борьба разгорелась нешуточная. Все понимали: рядовое казачество на предательство не пойдет, да, пожалуй, еще и старшину перебьет, узнав о ее замыслах. Измену следовало до поры маскировать и объявить, как только обстоятельства тому будут благоприятствовать. Поэтому решили направить двух посланцев одновременно: к Шереметеву с известием, что на казаков напали поляки, и просьбой о срочной помощи, а в польский лагерь - обговаривать условия, на которых казаки предаются королю.

Шереметев тем временем, получив призыв о помощи, 14 октября оставил свой лагерь и с боем стал прорываться к Слободищу. На пути его следования поляки успели выстроить шанцы, но Русские под градом пуль и ядер неприятеля бесстрашно атаковали их до тех пор, пока не прорвались дальше. Каждый шаг вперед давался с огромным трудом и кровавыми потерями, но Шереметев упорно шел к цели. А враги уже наседали со всех сторон. На пути Русских встретилась разоренная деревушка, рядом с которой находился пруд. Плотина была прорвана. Вода разлилась по лугу. Грязь стояла такая, что телеги приходилось тащить вручную. В этом месте атаки неприятеля еще более усилились. Русский обоз стал сходить вправо, к лесу, чтобы выбраться на более сухое место, но здесь появились татары. С диким гиком бросились они на Русских, осыпав их градом стрел. Поляки беспрерывно палили из орудий и ружей в обоз и, наконец, ворвались внутрь. Татары понеслись вслед за ними, как вороны на добычу, и кинулись грабить все, что ни попадалось. Русские, собрав последние силы, выбили неприятеля с обоза. Часть его досталась полякам, но остальная сомкнулась и под выстрелами польских пушек достигла опушки леса, начав окапываться. Татарам досталась карета Шереметева, и они набрали вдоволь соболей, золота и серебра. Успех был на стороне поляков, хотя и они понесли тяжелые потери.

В стане Хмельницкого слышали гул артиллерийской канонады, но никто не двинулся на помощь Шереметеву. Здесь думали не о сражении, а об условиях сдачи. Их обсуждение заняло несколько дней. Постановленные статьи почти дословно повторяли Гадячские «пункты», только всякие упоминания об автономном «княжестве Русском» были опущены. Наконец 19 октября в польском лагере состоялась обоюдная присяга. Потоцкий и Любомирский присягнули коротко - соблюдать договоры, постановленные в гадячской комиссии 6 сентября 1658 г. и чудновской 17 октября 1660 года. Юрий Хмельницкий в своей присяге обещал со всем Войском Запорожским быть в послушании у польского короля и отречься от подданства Царю. Еще обязывался не поднимать рук против Речи Посполитой, не иметь сношений с посторонними государствами, не принимать ниоткуда и не отправлять никуда посольств без ведома короля; также быть готовым идти на войну против всякого неприятеля Речи Посполитой. Ближайшим обязательством Хмельницкого стало обещание обратить оружие на поражение Шереметева. Уже на следующий день от его имени переяславскому полковнику Тимофею Цыцуре, находившемуся с двумя полками в лагере Шереметева, было отправлено приказание немедленно перейти на сторону поляков. 21 октября Цыцура с развернутой хоругвью вышел из обоза. За ним устремилось до двух тысяч казаков. Трудно даже определить: понимали ли они, что происходит. Татары, хотя и предупрежденные поляками о возможности такого движения, не стали разбираться, за кого казаки, и немедленно ударили на них. Погибло до двухсот человек. Многие были взяты в плен. Остальные, видя подобный прием, повернули обратно в обоз. Только Цыцура с горстью своих сторонников сумел добраться до польского лагеря.

А положение Шереметева после перехода Хмельницкого на сторону неприятеля стало просто отчаянным. Со всех сторон он был окружен неприятелем. Против него стояло 30 тысяч пеших и конных поляков и 40 тысяч орды. Вокруг русского лагеря поляки насыпали вал, установили на нем пушки и повели непрерывный обстрел. Не было выхода на выпас лошадей. Вонь от людских и конских трупов скоро наполнила воздух таким смрадом, что тяжело было дышать. Не хватало продовольствия, заканчивался порох, да и тот, что был, отсырел. Дожди лили день и ночь, грязь и навоз доходили до колен, людям негде было укрыться от ненастья и неприятельских пуль и ядер. Дальнейшее сопротивление стало невозможным. Шереметев капитулировал. Русские должны были сдать все оружие, но поляки гарантировали им жизнь и обещали отправить на родину.

4 ноября осажденные отворили обоз и чахлые, голодные, больше похожие на привидения, чем на живых людей, стали выходить из окопов и сдавать оружие. Шереметева с другими военачальниками отправили в польский стан. Но здесь татары потребовали, чтобы обоз и пленные были отданы им в качестве вознаграждения. Хотя это противоречило заключенным условиям капитуляции, Потоцкий и Любомирский дали согласие, подло нарушив свои обещания. Татары со всех сторон бросились на обоз. Началось всеобщее разграбление и убийство безоружных. Поляки безучастно наблюдали за этой жуткой расправой и ничего не сделали для спасения тех, кому гарантировали жизнь. А на следующий день татары потребовали, чтобы им выдали и Шереметева. И это требование было исполнено. Воеводу заковали и отправили в Крым. Несчастный боярин провел в неволе двадцать два года. Остальных русских военачальников отправили к королю. Так погибла армия Шереметева.

...Весной 1661 года в Варшаве собрался сейм, на который прибыли и казачьи посланцы. Сейм утвердил заключенные в Слободище договоренности. Ряд старшин были нобилитованы в шляхетство, в их числе: Чигиринский полковник Петр Дорошенко, Юрий Сербии, Михаил Ханенко, Евстафий Гоголь и некоторые другие. Иуды получили свои 30 серебренников.

Чудновское несчастье потрясло Москву. Разгром Шереметева полностью изменил стратегическую ситуацию. Правобережная Малороссия была потеряна и, как оказалось, безвозвратно. Без всякой защиты осталось Левобережье, южные уезды Великороссии. Опасались движения татар и поляков прямо на Москву. Поэтому спешили заключить мирный договор с Швецией, даже ценой уступки всех завоеванных в Ливонии городов. Но, самое печальное, очередное предательство казаков ставило под сомнение весь смысл войны. Ради чего было вести ее, идя на неслыханные жертвы, если те, кто за несколько лет до того молил о спасении и помощи, страшными клятвами клялся хранить верность присяге, теперь раз за разом наносили подлые удары в спину. Во имя чего гибли Русские люди?.. Чуть больше года минуло с той поры, как Тимофей Цыцура поднял в Переяславе восстание против поляков, а затем торжественно поклялся в церкви на Библии хранить верность Царю. И вот он уже сражается на стороне поляков и снова клянется в верности, только в этот раз - польскому королю. И остальные ему под стать - настоящие оборотни. Что же это за люди, и есть ли для них что-нибудь святое!.. Трудно было вынести подобное вероломство и продажность. Даже Царь начал колебаться. Торопя Ордин-Нащокина заключать мир с Швецией, он писал ему: «На черкас надеяться никак невозможно, верить им нечего: как трость ветром колеблема, так и они: поманят на время, а если увидят нужду, тотчас русскими людьми помирятся с ляхами и татарами».

Но если Алексей Михайлович только колебался, то многие в правительстве уже открыто предлагали предоставить Малороссию своей судьбе. Ордин-Нащокин был в их числе. Он писал Царю: «Теперь, пока перемирье с шведами не вышло, надобно поскорее промышлять о мире с польским королем. А не уступивши черкас, с польским королем миру не сыскать. Прежде, когда они были от великого государя неотступны, уступить их было нельзя, потому что приняты были для единой православной веры; а теперь в другой раз изменили без причины: так из чего за них стоять?.. Как заключен будет мир с польским королем, так и татары отстанут»¹²...

Ближайшим военным следствием чудновского поражения стало вторжение поляков на Левобережье. Зимой 1661 года, едва на Днепре стал лед, на левом берегу явился польский отряд под начальством Чарнецкого. С ним были татары и казаки во главе с Гуляницким. Это войско пробовало взять Козелец, но было отбито. Неудачно завершился и приступ к Нежину. В самом польском войске, не получавшем жалованья, началось возмущение и оно покинуло Левобережье.

Зимой же Хмельницкий прислал в Москву Михаила Суличенко с объяснением, что переход на польскую сторону под Слободищем случился поневоле и присягу польскому королю он учинил по принуждению полковников, изменников, которые «по ляцкому хотению ищут погибели всего Войска Запорожского». Юрий клялся быть в подданстве и послушании его Царского величества и добывать ему заднепровскую Малороссию. Возможно, это намерение и было искренним со стороны Хмельницкого, но осуществить его он не имел возможности. Всеми делами при гетмане заправлял Павел Тетеря, определенный поляками на должность войскового писаря. Этому человеку они могли вполне довериться.

Павел Иванович Тетеря (1620-1670) происходил из переяславских мещан. Настоящая его фамилия Моржковский. Трудно установить его национальную принадлежность: поляк? еврей? или все-таки Русский, ополячивший свою фамилию и ополячившийся сам?.. Свою карьеру Моржсковский начал подписком в Луцком гродском суде. Здесь, кстати, могло начаться его знакомство с Выговским, работавшим юристом в том же суде. И далеко не случайно в первом своем браке Моржсковский был женат на сестре Выговского. В Освободительную войну он становится писарем переяславского полка, тогда же обретает и прозвище - Тетеря. С 1653 года он - переяславский полковник. Лично встречал посольство В.Бутурлина в январе 1654 года, возглавлял казачью делегацию, подписавшую в Москве Мартовские статьи. В 1658 г., как мы знаем, по поручению Выговского вел переговоры с польскими комиссарами, завершившиеся подписанием Гадячского соглашения. В конце этого же года Тетеря перебирается в Варшаву. Ведет жизнь при дворе, получает жалование от короля и титулы: королевского секретаря, мельниц-кого подчашего (на Подляшье), полоцкого стольника. За годы своего полковничества Тетеря сумел сколотить немалое состояние, чем и объясняется его доступ к вершинам польской власти. А женитьба на дочери Б.Хмельницкого Елене (1660), вдове Данилы Выговского, умершего в 1659 году, сделала его настоящим богачом.

Тетеря принимал участие в подписании Слободищенского трактата с польской стороны. С 1660 года он - полномочный посол короля и сената при Ю.Хмельницком и по совместительству - писарь Войска Запорожского. Польский интерес был в надежных руках.

Сами поляки не смогли в должной степени использовать чудновскую победу. Коронное, а затем и литовское войско, не получая жалования, взбунтовалось и объявило о своем неподчинении королю. Этот конфликт на время прервал польское наступление в Малороссии, хотя боевые действия здесь не прекратились. Место поляков заняли татары и свои же изменники. В октябре 1661 года от имени Хмельницкого было заключено соглашение с крымским ханом, который обязался участвовать в завоевании Левобережья. 21 октября Мехмет-Гирей и Хмельницкий переправились через Днепр и стали разорять села и местечки левой стороны, но так и не смогли взять ни одного укрепленного города. Ничего не добившись, они в январе 1662 года ушли обратно. Часть казаков, оставшуюся под начальством Цыцуры в Ирклееве, разгромил воевода Ромодановский. Цыцура был взят в плен и отправлен в Москву.

В течение всего 1662 года характер боевых действий не изменился: татары с небольшим числом правобережных казаков по-прежнему вторгались на Левобережье, пытаясь закрепиться здесь, но терпели неудачу. В июле Ромодановский нанес неприятелю сокрушительное поражение под Переяславом и, переправившись на правую сторону Днепра, захватил Канев и Черкассы, но уже в августе принужден был отступить, понеся большие потери. Осенью татары снова вторглись на восточную сторону - и снова были отбиты. Проклятья по адресу гетмана, наводившего на край басурман, не стихали среди малороссов. Доходили они и до Хмельницкого. И вот наконец в декабре Юрий отказался от гетманства. Он и сам видел, что служит только ширмой, прикрывая популярной в народе фамилией преступления изменников и отщепенцев, и давно уже хотел уйти. В январе 1663 года его постригли в монахи в Чигиринском монастыре под именем Гедеона.

Неудачи постигли Русскую армию и в Белоруссии. Осенью 1661 года Хованский вместе с Ордин-Нащо-киным потерпел страшное поражение при Кушликах. Из 20 тысяч Русских не более тысячи спаслось в Полоцк вместе с Хованским и раненым Нащокиным. Победителям досталось много пленных, в том числе сын Хованского, девять пушек, знамена. В результате этой неудачи были потеряны Гродно, Могилев и Вильна.

Поражения 1660-1661 годов тяжелым бременем легли на страну. Войне не было видно конца, тяжелые подати пали на народ, торговые люди истощились. Только за два года (1654-1555) военные затраты составили один миллион 300 тысяч рублей, сумму по тем временам громадную. Уже в 1656 году казны не хватало на выплату жалования ратным людям, и Царь велел выпустить медные деньги, которые должны были ходить по одной цене с серебряными. Года два они как платежное средство вполне себя оправдывали, но потюм резко начали падать в цене, когда в Малороссии после измены Выговского перестали их брать и когда в большом количестве появились фальшивые медные деньги. Наступила страшная дороговизна, резко возросло недовольство населения. В июле 1662 года в Москве вспыхнул мятеж, так называемый «медный бунт». Непосредственным поводом для него стало появление «воровских писем», расклеенных во многих местах столицы, которые обвиняли в измене родственников Царя Милославских, Ртищева (ему приписывалась мысль о медных деньгах), богатого купца Шорина. Мятежники двинулись в село Коломенское, где находился тогда Алексей Михайлович, и потребовали выдачи этих лиц. На увещание Царя разойтись и предоставить дело ему толпа кричала: «Если добром не отдашь тех бояр, то мы станем брать их у тебя силою». Тогда придворные и стрельцы по приказанию Государя ударили по мятежникам и больше семи тысяч их было перебито и переловлено.

Бунт удалось подавить, но экономические трудности продолжали нарастать. К ним добавились и военные угрозы. Снова опасность исходила из Малороссии.

В январе 1663 года поляки провозгласили гетманом, вместо ушедшего Хмельницкого, своего ставленника Тетерю. Тот сразу стал звать короля с войсками в Малороссию для завоевания левой стороны. Поляки откликнулись не сразу. Приведя в порядок внутренние дела, выплатив жалование войску, они наконец в середине сентября во главе с самим королем двинулись на восток. Официально объявленной целью похода являлось не только завоевание Левобережья, но и полный разгром Русского государства, «изгнание московитов в Сибирь». Нашествие вдохновлялось католической церковью, которая в ряде европейских стран провела соответствующую агитацию. Благодаря ей к польским войскам присоединилось множество немцев и представителей других западных государств. Даже далекая Франция отрядила волонтеров, в их числе уже знакомого нам герцога Грамона (впоследствии маршала Франции), оставившего описание этого похода.

По данным Грамона, армия Яна Казимира состояла из 70 тысяч отборного польского войска, 10 тысяч немцев, 20 тысяч татар и 10 тысяч казаков, подчиненных Тетере. 8 октября король был уже в Белой Церкви. Сюда явились к нему на поклон Тетеря и правобережные полковники, среди них: Ханенко, Богун, Гоголь, Гуля-ницкий. 13 ноября поляки переправились через Днепр у Ржищева, татары переплыли через него под Трипольем своим обычным способом - держась за хвосты лошадей.

Русских войск в тот момент мало было в Малороссии, в основном в гарнизонах укрепленных городов, поэтому и придерживались они строго оборонительной тактики. Первым местечком, захваченным неприятелем, стал Воронков: поляки ограбили его и сожгли. Барыш-поль оказал сопротивление, но затем принужден был сдаться. 6 декабря войска Яна Казимира, преодолевая осеннюю распутицу, подошли к Остру. В течение целого дня гарнизон при поддержке жителей отбивал приступы неприятельской пехоты, но, понеся большие потери, ночью оставил город.

Вместе с поляками действовали казаки под начальством полковников Богуна и Гуляницкого. Иван Федорович Богун, прославившийся в годы Освободительной войны успешными действиями против польских войск, теперь активно помогал неприятелю завоевывать малороссийские города. Трудно понять, что двигало им и насколько комфортно чувствовал себя подольский полковник в роли иуды. Активный участник заговора Выговского, он вслед за ним отправился искать удачи в Польше, но даже удостоившись шляхетства, так и не сумел стать своим для бывших врагов. В 1662 году поляки заточили его в крепость Мариенбург. Ян Казимир освободил Богуна и поручил ему командование правобережными казачьими полками. Планируя вторжение на Левобережье, король рассчитывал использовать моральный кредит ближайшего сподвижника Хмельницкого в польских интересах и не ошибся. С помощью Богуна удалось принудить к сдаче жителей Ромен, Борзны и других городков. Авторитет прославленного полководца все еще действовал на соплеменников неотразимо, правда, теперь деморализующим образом. Поляки должны были бы благодарить Богуна за оказанные услуги, но вместо того... казнили, так же неожиданно и позорно, как и его собрата по ремеслу - Выговского. Таким было воздаяние за иудино служение...

В первых числах января 1664 года Ян Казимир оставил Остер и двинулся в направлении Нежина. Штурмовать город поляки не отважились ввиду сильных укреплений и многочисленного гарнизона. Обогнув его, они продолжили движение в направлении великороссийских уездов. Последним укрепленным пунктом на этом пути был Глухов. Оттого, будет ли он взят, зависел весь дальнейший ход кампании.

Город был опоясан двойным валом и двумя рвами. Его гарнизон составляли казаки во главе с киевским полковником Дворецким и ратные люди под начальством Авраама Лопухина. И гарнизон, и жители решили сражаться до последнего человека и категорически отклонили предложение о сдаче. Поляки начали готовиться к приступу. Наскоро насыпав шанец против городских ворот, они установили на нем пушки и принялись беспрерывно палить по городу. Под прикрытием этих выстрелов пехота бросилась на вал, но глуховцы отбили приступ, а затем и сами совершили вылазку, нанеся большие потери неприятелю. Так неудачно окончился приступ в первый день. Но король решил любой ценой взять город. Падение Глухова открывало польской армии беспрепятственный путь в глубь России, прямо на Москву.

Город был взят в осаду, под его валы повели подкопы, а чтобы осажденные не догадались об этом, пехота продолжала делать беспрерывные приступы. Наконец подкопы были готовы и в них закатили несколько десятков бочек пороха, а затем подожгли. Произведенный взрыв образовал проем в крепостном валу, и сюда немедленно устремились войска неприятеля. Даже королевская гвардия, схватив мотыги и топоры, бросилась в дело, стараясь как можно быстрее увеличить проем. Все силы гарнизона также устремились в это опасное место. Завязалась отчаянная схватка. Поляки влезали на вал и водружали свои хоругви как знак победы, но тут же откатывались назад, теснимые Русскими. Так происходило несколько раз в течение дня, успех клонился то в одну, то в другую сторону. Штурм продолжался до самых сумерек, но Русские устояли. Поляки только убитыми потеряли тысячу человек, в том числе много офицеров.

Неудачей завершались и все последующие приступы. Причем, как отмечает в своих записках герцог Грамон, «во время этих штурмов защитники Глухова показали чудеса храбрости и большое знание военного дела, и при каждом штурме наносили нам большие потери»¹³. Положение королевской армии день ото дня ухудшалось. Зимняя стужа, недостаток продовольствия уносили не меньше людей, чем неудачные приступы. Провалом завершилась и попытка литовского гетмана Сапеги привести на помощь королю свежие подкрепления. Русские войска под начальством князя Борятинского перехватили его отряд под Брянском. Произошедшее сражение никому из противников не дало решающего перевеса, однако гетман должен был отступить.

Но самые ощутимые потери поляки несли в результате развернувшейся против них народной войны. Посылаемые за сбором продовольствия и фуража команды подвергались нападениям вооруженных ватаг местных жителей и немилосердно истреблялись. Польское войско из-за этого не получало самого необходимого: сперва пехота стала терпеть голод, за нею конница. Из-за бескормицы начался массовый падеж лошадей. Нападениям подвергались и оставленные в уже взятых городах гарнизоны. У оккупантов не было тыла, смертельная опасность грозила каждую минуту. Коронный канцлер Пражмовский, ехавший с важными бумагами и множеством дорогих вещей, расположился ночевать в местечке Сосницы. Об этом проведал конотопский сотник Нужный и ночью со своими казаками ворвался в городок. Канцлер едва успел выскочить и спастись от полона, сопровождавший его отряд погиб, казаки захватили все канцлеровы бумаги, серебряную посуду королевского буфета и даже канцлерскую серебряную чернильницу...

Прошло чуть больше месяца с начала осады Глухова, когда было получено известие о приближении русских войск под начальством левобережного гетмана Брюховецкого и воеводы Ромодановского. Это вынудило польское командование отказаться от дальнейших попыток овладеть городом. Готовясь к битве, оно устроило обоз свой к боевому походу и приказало день и ночь держать запряженными лошадей. Ждать пришлось недолго. Русским не удалось застать неприятеля врасплох, но они нанесли ему серьезное поражение. С наступлением сумерек польская армия стала отступать к Новгороду-Северскому. Русские преследовали ее и настигли у Пироговки, на переправе через Десну. Поляки с большим трудом сумели переправиться через реку, понеся большие потери от наседавшего на них неприятеля.

Наконец добрались до Новгорода-Северского. Здесь-то и была решена участь Ивана Богуна. Наказного гетмана, командовавшего несколькими тысячами казаков, прикомандированных к королевскому войску, обвинили в том, что он тайно передавал глуховцам известия о движениях и намерениях поляков, а его подчиненные во время приступов стреляли не в неприятеля, а в воздух. Правда это или нет, никто особо не выяснял. Полякам требовался козел отпущения, на которого можно было бы свалить вину за бесславный исход кампании, и он был найден. Военный суд приговорил Богуна к смертной казни, и его с несколькими другими старшинами 17 февраля расстреляли. Так бесславно завершилось поприще легендарного героя Освободительной войны. Вообще 1664 год был не очень удачным для польских прихлебателей. Участь Богуна, спустя месяц, разделил Выговский. И тоже по совершенно надуманному обвинению. Небезызвестный Григорий Гуляницкий был заключен в крепость Мальборк (Пруссия). Туда же упекли митрополита Тукальского и Юрия Хмельницкого. Гуляницкого, правда, через три года выпустили (1667) и он прибился к очередному соискателю на роль малороссийского «гетмана», Дорошенко, а после краха последнего вернулся в польскую службу (1675). Но ненадолго: в том же году поляки казнили его в Белой Церкви. Это, впрочем, впереди. А пока...

Под Новгород-Северским польское командование решило разделить свое войско: одна часть во главе с королем должна была следовать в Литву, другая под начальством Собеского и прибывшего ему на подмогу Тетери - на правый берег Днепра, для усмирения вспыхнувшего здесь антипольского восстания.

Обратное движение польской армии ознаменовало ее фактическую гибель. «Отступление это длилось две недели, - свидетельствует Грамон, - и мы думали, что погибнем все. Сам король спасся с большим трудом. Наступил такой большой голод, что в течение двух дней я видел, как не было хлеба на столе у короля. Было потеряно 40 тысяч коней, вся кавалерия и весь обоз, и без преувеличения три четверти армии. В истории истекших веков нет ничего, что можно было бы сравнить с состоянием такого разгрома»¹⁴.

С не меньшими потерями пробивалась назад и вторая часть войска. Вооруженные толпы местных жителей наскакивали на нее с самых разных сторон, каждым местечком приходилось овладевать с бою. Близ Сосницы напал на Собеского со своей ватагой Скидан, но был разбит, схвачен и посажен на кол. Это, однако, не остановило других. На пути до самого Днепра дейнеки преследовали королевское войско и сзади, и с боков, особенно когда приходилось преодолевать леса и переправляться через водоемы. В селах и деревнях жители не давали жолнерам хлеба и лошадям корма. Потеряв верховых лошадей, польские конники вынуждены были идти пешком и тащить на себе свои седла, а между тем от изнеможения сами чуть двигали ногами.

Поляки достигли Днепра в самое неудобное время: лед на реке уже тронулся, поэтому переправа стала еще одним суровым испытанием для отступавшего войска. С большим трудом и риском для жизни переправлялись на лодках между плывущими по реке льдинами или пробирались на санях в тех местах, где лед был еще крепок. Многие нашли смерть в холодной воде, но и те, кто благополучно переправился, с ходу должны были вступать в бой, потому что все Правобережье было охвачено массовым народным восстанием против оккупантов. Его организатором и вдохновителем стал кошевой атаман Запорожской Сечи Иван Серко. В письме к Царю (март 1664) он сообщал о своем походе: «Исполняя с Войском Запорожским службу вашему царскому пресветлому величеству, я, Иван Серко, месяца января 8 числа, пошел на две реки, Буг и Днестр, где Божиею милостью и предстательством Пресвятой Богородицы и вашего великого государя счастьем, напав на турецкие селения выше Тягина города, побил много бусурман и великую добычу взял. Оборотясь же из-под турецкого города Тягина, пошел под черкасские города. Услыша же о моем, Ивана Серка, приходе, горожане сами начали сечь и рубить жидов и поляков, а все полки и посполитые, претерпевшие столько бед, неволю и мучения, начали сдаваться. Чрез нас, Ивана Серка, обращена вновь к вашему царскому величеству вся Малая Россия, города над Бугом и за Бугом, а именно: Брацлавский и Калницкий полки, Могилев, Рашков, Уманский повет, до самого Днепра и Днестра; безвинные люди обещались своими душами держаться под крепкою рукою вашего царского пресветлого величества до тех пор, пока души их будут в телах»¹⁵.

Движение, поднятое Серко, с каждым часом разрасталось. Поляков выбили из Смелы, Умани, Лисянки, Ставищ и многих других городов. Не удалось взять только сильно укрепленные Чигирин и Белую Церковь. Тетеря, задачей которого было подавление восстания, ничего не мог поделать. Несмотря на громкий титул «гетмана», присвоенный ему оккупантами, сам по себе он никакой силы не представлял и держался только с помощью польских войск. Все, что он мог сделать, это обвинить в причастности к восстанию... Выговского! Трудно сказать, что не поделили между собой бывшие под ельцы. Возможно, Тетеря страшился участи Богуна и решил обезопасить себя от недовольства поляков, предложив им очередную жертву на роль «изменника». Поляки не противились и, несмотря на всю нелепость выдвинутого обвинения, приговорили «воеводу русского» к смертной казни, расстреляв 17 марта близ Корсуна...

Король тем временем прислал на помощь Тетере войска под начальством Стефана Чарнецкого. 7 апреля у Бужина они вступили в схватку с отрядами Серко и стольника Косагова, принудив их к отступлению. Чарнецкий захватил Бужин и Субботов и сжег их. В последнем он выбросил из могил кости Богдана Хмельницкого и сына его Тимоша и сжег их на площади. Совершив это кощунственное надругательство над останками великого гетмана, Чарнецкий двинулся к Черкассам, где засел Серко, но так и не смог взять города. Столь же безуспешно завершились попытки захватить Смелу,

Умань и Канев, занятый гетманом Брюховецким. Между тем к Тетере и полякам подошло 20 тысяч буджак-ской орды, и сразу же стали расходиться отдельными загонами, разоряя поселения и угоняя их жителей в полон. Но и это нашествие не прекратило сопротивления Русских.

На целые полгода увязли польские войска под Ставищем. Чарнецкий особенно зол был на жителей этого города. Еще в январе 1664 г. здесь вспыхнуло восстание. Причем ставищане, перебив польский гарнизон, не пощадили даже раненых, находившихся в устроенном для них госпитале. Кроме того, разобрали по рукам свезенные сюда припасы для польских войск, отправившихся в поход на Левобережье, и разорили близ Ставища имение, пожалованное Чарнецкому в ленное владение. Подойдя в июне к городу, Чарнецкий прежде всего послал татар сжечь все близлежащие деревни и хутора, истребить и угнать в неволю их население, приказав без всякой пощады убивать женщин, детей и стариков, потому что многие жители этих селений укрылись в Ставище. «Есть не буду, спать не буду, пока не добуду это гнездо бунта, этот вертеп разбойников», - поклялся польский полководец.

В городе заперлось большое число повстанцев. Начальствовал над ними полковник Дачко, бывший долго в турецкой неволе на галерах. Приступы начались 4 июля, но были очень неудачны для поляков. Дачко, отбивши их, приказал копать еще один ров. Из высыпной земли этого рва образовался новый вал, так что теперь Ставище оказалось защищено двумя рядами земляных укреплений. Восставшие с валов издевались над врагами. Когда Чарнецкий объезжал свое войско, одетый в бурку из леопардовой шкуры, осажденные кричали ему: «Ото ряба собака!» Между тем поляки, подвезя артиллерию, начали беспрерывный обстрел города, истребив большую часть его строений. Дачко был убит и на его место выбрали сотника Чопа, также оказавшегося дельным и отважным предводителем. Поляки продолжали приступы, неся огромные потери. Погибла вся пехота, уцелевшая после зимней кампании, и польские ряды настолько умалились, что, где прежде были тысячи, теперь едва набирались сотни. Тогда решено было на военном совете обложить Ставище кругом, чтобы ни в город, ни из города не могло пройти ни одно живое существо. Так минуло еще несколько месяцев. Наступила осень. В городе начался голод, а усиленная пальба из польских орудий обратила в пепел почти все его жилища. Приходилось в осеннюю непогоду оставаться без крова под непрерывным неприятельским огнем. В таком отчаянном положении 8 октября осажденные приняли решение о капитуляции. Чарнецкий принял ее и даже оставил в живых уцелевших жителей, но в наказание за долговременное упорство велел им заплатить за свою жизнь выкуп татарам. Кроме того, расположил в Ставище на постой два полка на все время, пока будет идти война, и снял с храмов колокола - в наказание за то, что в них звонили в набат, созывая поспольство к битвам против поляков.

В то время как Чарнецкий держал в блокаде Ставище, Тетеря с татарами приводил в покорность население Брацлавского полка. Разорение многих поселений ордой принудило жителей Брацлава, Ладыжина, Бершада и других местечек признать польскую власть. Но пожар народной войны не угас, а с началом нового, 1665 года разгорелся с еще большей силой. Вновь восстали жители Ставищ и прогнали польский гарнизон. Узнав об этом, Чарнецкий отправил к городу отряд под начальством Маховского, но ставищане встретили его с оружием в руках. Потеряв до двухсот человек убитыми, поляки отступили. Тогда сам Чарнецкий поспешил к непокорному местечку и внезапным ударом овладел им. Все его жители были поголовно истреблены, город сожжен дотла. Та же участь постигла Боярку. И здесь жолнеры вырезали население, не пощадивши даже малых детей. Но эти свирепые расправы не изменили общего хода дел. 4 апреля отряд, посланный Брюховецким и воеводой Протасьевым, внезапным ударом атаковал Корсун и уничтожил расположенный в городе польский гарнизон. Погибло до 700 человек. Живьем был схвачен Тимофей Носач, бывший при Хмельницком генеральным обозным, а теперь находившийся в Корсуне наказным гетманом от Тетери. В этот же день казачий сотник Дрозденко близ Брацлава наголову разгромил и самого Тетерю. Тот едва успел спастись бегством и, оставив Чигирин, ушел в глубь Польши, где отрекся от гетманства. Эпопея еще одного изменника завершилась полным крахом.

Поляки оказали Тетере совсем не тот прием, на который он рассчитывал. Бывший гетман представлял уже отработанный материал, и с ним перестали церемониться. Не помогло даже его необъятное состояние. Скорее, навредило. Неожиданно для самого себя Тетеря оказался под прессом постоянных судебных преследований со стороны шляхты, требовавшей компенсации за нанесенные ей во время его гетманства материальные убытки. Даже принятие католицизма не помогло. Особенно осложнилось положение «полоцкого стольника» после отречения от престола его патрона короля Яна II Казимира (1669). В 1670 под угрозой судебного приговора о ба-ниции (изгнании) Тетеря принужден был бежать в Молдавию, оттуда в Адрианополь, пока наконец не добрался до Стамбула, где снова предложил свои услуги предателя, только теперь туркам. Султан Мухаммед IV принял его и даже провозгласил «гетманом» в благодарность за то, что Тетеря указал слабые места Польши и гарантировал туркам полный успех в случае нападения на нее. Но то ли время похода еще не созрело, то ли по каким другим причинам, однако в апреле 1671 г. Тетеря был теми же турками... отравлен. По другим известиям ему отрубили голову. Успел ли он «обасурманиться» -неизвестно...

Излишне прибавлять, что подобный исторический персонаж, а попросту говоря холуй, готовый в зависимости от обстоятельств менять не только хозяев, но даже веру и национальность, вызывает у «украинцев» самое неподдельное восхищение. В их глазах он - средоточие великих достоинств, благородных замыслов и даже... жертвенной любви к Родине (какой только?). Украинские историки, обогатившие мировую околонаучную беллетристику поистине сказочными сюжетами, и здесь не ударили лицом в грязь: открыли, например, что у Тетери имелся «хорошо продуманный план», в центре которого лежала «идея соборности казачьей Украины»¹⁷. Ради этой «соборности» он, по-видимому, и помогал полякам да татарам завоевывать Малороссию, превращать в руины ее села и города, уничтожать ее население и пополнять ее жителями невольничьи рынки Крыма. Ради нее же, «соборности», чинил зверские расправы над соотечественниками. Так, после поражения повстанцев под Белой Церковью в марте 1664 года, когда в плен к неприятелю попало полторы тысячи человек, именно Тетеря отдал приказ о поголовном их истреблении: рядовых вырезали в поле за городом, а старшин кого посадили на кол, кого повесили.

Так любил свой народ этот украинский «герой». Так его и надо любить, считают «украинцы», горестно вздыхая о неудавшейся миссии Тетери и несчастном завершении его карьеры изменника: «...трагично оборвалась жизнь политика, стремившегося обеспечить национальные интересы Украины в составе Речи Посполитой»¹⁷. В очередной раз народ не пожелал оценить всех выгод жизни под иноземным ярмом и сорвал замыслы предателей, желавших любой ценой это ярмо на него водрузить. Не повезло «украинцам» с историей, не повезло...

.{mospagebreak title=Эпилог: гетманство Дорошенко (1665-1676)}

Глава 12.
Эпилог: гетманство Дорошенко (1665-1676). Когда все разрушено...

После бегства Тетери в Польшу сразу же нашлись претенденты на его место. Время было смутное, и всякий авантюрист, набравший достаточное количество

вооруженных сторонников, имел полную возможность провозгласить себя верховной властью края. А уж если ему удавалось найти иноземных покровителей, шансы на успех многократно возрастали. Наиболее удачливым из таких соискателей на первых порах оказался Степан Опара, носивший звание Медведовского полковника. Этот решил прямо отдаться татарам. 11 июня 1665 года с шайкой своих сторонников он подошел к Умани и уверил ее жителей, что два крымских султана, его союзники, стоят неподалеку от города. Этим он так напугал уманцев, что те беспрекословно отворили ворота. Здесь-то Опара провозгласил себя гетманом и послал посольство к крымскому хану, прося утвердить его в гетманском звании. Взамен же обещал отдавать татарам в плен всех непокорных ему жителей Малороссии. Полагая, что в достаточной степени заинтересовал потенциальных союзников, он двинулся на Мотовиловку, грозя захватить сам Киев, и распустил слух, что за ним идет тридцать тысяч орды с двумя мурзами.

Апелляция к крымскому хану очередного соискателя гетманской булавы была далеко не случайной. До середины XVII века татары рассматривали Малороссию только как источник живого товара, поставку которого обеспечивали более или менее частые набеги. Причем такого рода разбойные нападения таили в себе известные опасности и сопровождались неминуемыми потерями, а со временем стали вызывать и ответные вторжения запорожских казаков в Крым, доставлявших немало хлопот самим татарам. В этой вековой степной войне успех был достаточно переменчив, клонился то в ту, то в другую сторону, и хищные устремления орды в какой-то степени сдерживались защитными мерами противной стороны. Однако со времен Освободительной войны ситуация изменилась самым парадоксальным образом. Явились новые руководители Малороссии, которые сами зазывали орду, сами предлагали ей грабить, разорять и уводить в полон. Так поступали Выговский, Юрий Хмельницкий, Тетеря.

В Крыму не могли нарадоваться нежданному появлению новых «союзников», добровольно отдававших извечному неприятелю то, что раньше приходилось брать с боем. И стали мечтать о большем: полном подчинении богатой и людной области своему контролю, превращению Малороссии в еще один улус Крымского ханства. Тем более что изменники указали и путь для достижения этой цели. Достаточно было провозгласить любого авантюриста «гетманом», помочь ему в борьбе с конкурентами и можно, прикрываясь его именем, без всяких усилий черпать из края рабов и материальные ресурсы. А претендентов на роль ханского наместника Малороссии в тогдашнее смутное время вполне хватало. Медведовский полковник был из их числа.

Но дело его не выгорело. Орда действительно вступила в Малороссию, но совсем не для того, чтобы поддержать притязания Опары. Бедняга не догадывался, что для осуществления своих планов хан нашел более подходящую кандидатуру. 18 августа близ Богуслава, когда новоявленный «гетман» явился в татарский лагерь, его схватили, повесили на шею цепь, а ноги заковали в железные кандалы. Вслед за этим татары бросились на опаринский табор и угнали всех лошадей. Находившееся в нем воинство даже не пыталось оказать сопротивления - силы были слишком неравны. Оставалось одно: пассивно ожидать решения своей участи. На следующее утро татары снова приблизились к табору и стали кричать: «Хотите взять себе гетманом Петра Дорошенко? Мы его даем вам в гетманы. Если его возьмете, не станем вас трогать»¹...

Петр Дорошенко (1627-1698) был известной фигурой в Малороссии. Сын полковника реестрового казачества, он в 20-летнем возрасте бежал на Сечь вместе с Хмельницким. В Освободительной войне принимал участие вначале как рядовой казак, затем писарь Чигиринского полка. В 1657 был назначен прилуцким полковником, в 1660-м - Чигиринским. Был среди тех, кто обеспечил переход на сторону поляков под Чудновым и

подписал Слободищенские статьи. Король удостоил его шляхетства. В 1663-1664 гг. Дорошенко- генеральный есаул у Тетери, с 1665-го- черкасский полковник. После бегства Тетери ему удалось убедить хана, что именно при его содействии орда сможет сохранить решающее влияние в Малороссии и все связанные с этим выгоды, прежде всего бесперебойное поступление ясыря. Хан согласился поддержать притязания Дорошенко на власть и свое обещание выполнил.

Мы, татары, даем вам его в гетманы - выбор очередной иноземной марионетки был предрешен, и все же, вероятно по просьбе самого Дорошенко, решили разыграть фарс «народного избрания». Татарский ставленник приехал в табор. «Сотники» и «атаманы» опарин-ской ватаги провозгласили его своим вождем и присягнули польскому королю, против которого подняли восстание, в верности и послушании. Присягать королю татары их заставляли потому, что крымский хан был союзником Польши в войне ее против России, а кроме того, являясь вассалом султана, он не мог претендовать на непосредственное владение чьей-либо территорией без соизволения сюзерена. Впрочем, орде это и не нужно было. Беспрепятственный угон ясыря ее вполне устраивал. Поэтому Дорошенко тут же поклялся добывать левобережную Малороссию, хотя бы пришлось всех тамошних казаков отдать татарам. Опару и еще двух старшин он отправил в подарок королю, препроводив в Белую Церковь, польский комендант которой переправил их в оковах в Варшаву.

Теперь татарскому гетману предстояло привести в подчинение Правобережье. В сопровождении нескольких тысяч наемников и присланных ханом татар он направился к Ладыжину, жители которого сдались без сопротивления. Отсюда двинулся на Брацлав, где находился продолжавший сохранять верность России брацлавский полковник Дрозденко. После падения Опары это был единственный противник Дорошенко на правой стороне.

Тем временем на Правобережье продолжали прибывать свежие татарские силы, которые тут же расходились загонами в разные стороны и под предлогом приведения селений и городов в покорность Дорошенко жгли и грабили их без всякого милосердия. Так были опустошены Лесовичи, Ковшовата, Звенигородка и Конская. Всех тамошних жителей татары угнали в неволю. Эти набеги нагнали такой страх на местное население, что многие признавали Дорошенко «гетманом» только для того, чтобы избежать страшного разорения от орды. Держался лишь Брацлав. Двадцать дней осаждал его Дорошенко, пока голод не принудил большую часть защитников сдаться. Наконец, видя себя малолюдным и малосильным, сдался и Дрозденко, но не Дорошенко, а татарскому мурзе, объявив, что у него есть скарб (казна) в Рашкове, где находится его жена. Туда под охраной он и отправился, но устремившийся следом Дорошенко овладел казной и арестовал Дрозденко. Заплатив мурзе 30000 денег в качестве отступного, Дорошенко отправил брацлавского полковника в Чигирин и там приказал расстрелять.

С этих пор на долгих одиннадцать лет Дорошенко утвердился на правой стороне Днепра в качестве «гетмана», превратив жизнь ее жителей в сущий ад. Татары не давали им работать на полях, сжигали жилища, уводили в полон семьи. Таким было начало правления этого татарского наймита, таким было и его завершение. И только такого рода «подвигами» и «свершениями» отмечены все годы его «гетманства», кровавого, мрачного и беспросветного, когда десятки тысяч малороссов погибли, отправились в рабство или бежали куда глаза глядят только потому, что этот кровавый упырь желал во что бы то ни стало властвовать над ними...

В начале следующего 1666 года Дорошенко отправил королю письмо, в котором убеждал его, что именно теперь самое удобное время для захвата левобережной Малороссии: войска в ней не много, да и то разбросано. Просил также присылки подкреплений. Король ответил, что с Царем начались переговоры о мире и что война приостановлена. Приказывал и Дорошенко воздержаться от боевых действий. Но мир не входил в планы крымского ставленника: он мечтал распространить свою власть на всю Малороссию и когда понял, что поляки ему в этом не помогут, решил переменить хозяев. В феврале под Лысянкою он собрал старшинскую раду и объявил, что следует отложиться от Польши, а самим со всеми заднепровскими городами приклониться к крымскому хану и по весне идти с ордой на восточную сторону. Следом Дорошенко дал знать в Константинополь и Крым, что Малороссия в полной воле султана и хана.

С этого момента он связывает осуществление своих честолюбивых замыслов с подчинением края Османской империи и в расчете на турецкую помощь предпринимает неоднократные попытки распространить свою власть и на Левобережье. Весной, присоединив к своим наемникам поляков Чигиринского гарнизона, состоявших под командой Жебровского, а также постоянно находившихся при нем татар, он переправился через Днепр и сделал попытку овладеть Кременчугом. Казаки Брюховецкого и отряд стрельцов во главе с Косаговым отбили его и принудили уйти. Но Дорошенко не отказался от своего намерения. В июне и июле разноплеменной сброд, толкущийся возле него, совершил несколько набегов на Левобережье, уводя пленных из сел и деревень. Однако эти мелкие рейды не могли обеспечить потребностей его крымских хозяев в ясыре, а на большее сил не хватало. Поляки в помощи отказывали. Рассчитывать можно было исключительно на бусурман. В сентябре Дорошенко посылает очередное письмо хану, в котором уговаривает его двинуться со всей ордой в Малороссию для полного подчинения ее верховной власти падишаха. К тому времени хан Адиль-Гирей уже получил от Порты приказ идти воевать польского короля и по этому приказу отправил к Дорошенко тридцать тысяч всадников.

Татары пришли в Чигирин 1 октября. Вместе с ними явились турецкие аги и янычары. С подачи Дорошенко султанат уже воспринимал Малороссию как свое будущее достояние. По прибытии орда разделилась на две части: одна отправилась за Днепр, вторая оставалась в Чигирине. Число отправленных на левую сторону доходило до пятнадцати тысяч всадников. Переправившись через Днепр, татары пустились в разные стороны: одни бросились к Голтве, другие опустошали окрестности Переяслава, третьи напали на Прилуки. Взять город им не удалось, но они безнаказанно опустошили селения Прилуцкого полка и даже доходили до Нежина и Борзны. Набрав до пяти тысяч пленников, пограбив все, что попадалось, татары погнали ясырь к Днепру и переправились с ним на правый берег.

Вторая часть орды тем временем отправилась в направлении Брацлава и открыла неприятельские действия против недавних союзников - поляков. Разбив отряд полковника Стралковского, она обрушилась на Подолье. Здесь действовали войска под начальством Маховского с намерением принуждать к повиновению Польше непокорный край. Татары атаковали и разбили их. Маховский попал в плен вместе с большей частью своего отряда. В Крым было угнано до сорока тысяч жителей. Дорошенко действовал в составе этой орды и рассылал повсюду универсалы с агитацией в пользу турецкого подданства. В городке Торговице он даже раздавал казакам деньги, прельщая перспективой счастливой жизни под властью турок, хотя формально все еще являлся подданным польского короля.

Новый 1667 год ознаменовался подписанием Андрусовского перемирия между Россией и Польшей. Обе стороны были недовольны его условиями, но уже не имели сил для дальнейшей борьбы. Провал наступательного похода Яна Казимира в 1664 году ясно показал, что вернуть Левобережье под свою власть полякам не удастся. А вспыхнувшее на правом берегу антипольское восстание, подавленное лишь с помощью татар да еще предательства Дорошенко, показывало, что и контроль над Правобережьем вряд ли удастся сохранить. И в самой Польше было неспокойно. Против короля поднялось сильное движение шляхты, требовавшей его отречения. В таких условиях дальнейшее продолжение войны было невозможно. Россия также была истощена и спешила с заключением мира в опасении очередных малороссийских смут, втягивавших ее в нескончаемую борьбу против новых неприятелей. Перемирие было заключено на тринадцать лет, до июня 1680 года. В королевскую сторону отходили города: Витебск и Полоцк с уездами, Динабург, Лютин, Резица, Мариенбург и вся Ливония, также Малороссия на западной стороне Днепра. Киев на два года сохранялся за Россией. Кроме того, к ней отходили: воеводство Смоленское со всеми уездами и городами, повет Стародубский, воеводство Черниговское и вся Малороссия по левому берегу Днепра. Также Россия обязывалась уплатить Польше 200 тысяч рублей. Запорожские казаки оставались в обороне под послушанием обоих государей и должны были быть одинаково готовы на службу против неприятелей королевских и царских. 13 января 1667 года послы утвердили условия перемирия.

Да только не перестала литься кровь в Малороссии, не установилась мирная тишина в ее полях и селениях, особенно на Правобережье. И вновь заслуга в этом принадлежала исключительно Дорошенко. В мае к нему прибыло несколько тысяч татар, и вместе с дорошенковыми наемниками они вторглись в Летичевский повет Подольского воеводства, затем на Волынь, захватив многочисленный ясырь. В июне чамбул Элле-мурзы прошел через Подолье до Тернополя, сметая все на своем пути. Очередные тысячи невольников отправились в Крым. В течение июля-августа новые шайки татар нагрянули к Дорошенко и под предлогом оказания «помощи» совершили опустошительные рейды к Староконстантинову, Межибожью, Острогу, Заславу, Збаражу, Вишневцам и Дубнам. Эти набеги окончательно сделали Дорошенко врагом Польши. Теперь он мог делать ставку исключительно на татар, что нисколько его не смущало: деятели такого рода готовы брататься с кем угодно, лишь бы сохранить в своих руках вожделенную власть. В середине августа он завладел Чигиринским замком и отправил очередное посольство в Стамбул просить султана о подданстве.

Киево-печерский архимандрит Иннокентий Гизель, услышав, что Дорошенко готов отдаться туркам, отправил ему письмо. В нем он указывал на всю пагубность подобного замысла: «Бусурмане, по закону своему, должны искоренять христиан, и оттого-то христианские народы греческие, словенские и многие выгубле-ны, и самый народ русский во все концы земли в неволю запроважен и без милости мучим». Архимандрит призывал изменника склониться по-прежнему под державу и оборону православного Царя: «Умилитеся над христианами, не отдавайте их и самого себя в работу бусурманам»².

Дорошенко «умилился». В начале сентября по его приглашению в Малороссии появилась шестидесятитысячная орда под начальством калги Крым-Гирея. Татары снова обрушились на Подолье. У Подгайца их встретили польские войска под командованием коронного гетмана Яна Собеского. Вместе с двадцатью тысячами жолнеров в их составе было восемнадцать тысяч подольских, волынских и галицких крестьян и мещан. Забыв былую вражду, поляки и Русские выступили сообща отражать смертельную угрозу. Бой длился целый день и никому не дал победы. Татары понесли большие потери. После солнечного заката они собрали трупы убитых, свезли в деревню и, положивши в хатах, подожгли, чтобы не оставлять своих мертвых на поле боя без погребения. Поляки укрылись в городе, орда решила их осаждать. Отдельные ее отряды, как всегда, рассыпались по окрестностям для ловли ясыря. Прошло несколько дней. Никто не хотел вступать в бой. Но в это время к осаждающим пришло известие, что запорожцы под началом Серко ворвались в Крым, разорили множество селений и взяли огромную добычу. Сам хан бежал из Бахчисарая со всем своим двором и гаремом. Тотчас множество татар спешно устремились домой. Мурзы стали подозревать Дорошенко: не в сговоре ли с ним действовали запорожцы. Хотели даже его казнить, но заступничество калги спасло татарского прихлебателя от смерти. Однако в своем будущем он уже не мог быть уверен: орда запросто могла договориться с поляками, выдав им инициатора набега.

В общем-то, так и вышло. Татары и поляки примирились, возобновив прежний союз. Договорились о размене пленными. Дополнительный пункт соглашения предусматривал, что весь захваченный ясырь будет угнан в Крым. Поляки не очень этим огорчались, ведь речь шла исключительно о Русском населении. Поэтому на возвратном пути домой орда только в Покутье полностью опустошила триста сел. По приказу Крым-Гирея Дорошенко поклялся в верности польскому королю. Подписанные условия, так называемые «Подгаецкие статьи», ничем не отличались от проектов, разработанных Выговским, Тетерей и другими изменниками. Результаты Освободительной войны аннулировались. Войско Запорожское обязывалось служить польской короне, шляхта возвращалась в свои поместья и приобретала прежние права над крестьянами. В Варшаву должно было направиться посольство, чтобы в очередной раз выпрашивать куцые казачьи «вольности». Таким образом, восстанавливалось положение, существовавшее до 1648 года.

Но этим не исчерпывались несчастья, обрушившиеся по вине Дорошенко на население западной стороны.

Прошло чуть больше двух лет его «гетманства», а правобережная Малороссия уже лежала в руинах. Беспрестанные татарские набеги опустошали ее, села и деревни лишались своих жителей, десятками тысяч уводимых в плен. Не меньшее число было вырезано или изувечено. Но и те, кто чудом спасся, влачили самое жалкое существование: они не успевали отстраиваться и поправляться, как снова подвергались прежним набегам и разорениям. Земледелец трудился, не зная, кому достанутся плоды его тяжкого труда. Даже богатый урожай не радовал: поля вытаптывались татарскими конями, сжигался его двор, и он шатался, не зная, куда преклонить голову, и если не убегал куда-нибудь, то умирал с голоду.

Все это вызвало массовое бегство жителей на левый берег Днепра. В сентябре 1665 г. из Лисянки в два приема перешли на левую сторону в Переяслав толпы с семействами, покинув родной очаг. Перебежчики говорили: «Все наши местечки в тревоге, все жители хотели бы на левую сторону перебраться; у нас татары весь хлеб на поле потравили и народ питается только дикими грушами». Поставленные в Каневе казачьи полковники, сообщали: «Бедные люди от мучителей беспрестанно, как овцы, на левую сторону бегут. Посылаем каждый день подъезды, да видим, что и посылать-то уж будет скоро не для чего: в городках счетом люди остались; толпами бегут пешие на левую сторону в наши городы и все наги, от неприятелей в конец обнажены»³. Ушел в Переяслав овручский полковник Децик, а за ним и весь его Полесский полк перешел на левую сторону Днепра, расположившись в Остре, Козельце, Бобровице и Гоголеве. В 1666 г. новые партии беженцев устремились на Левобережье. Так совершенно опустели городки Богу-слав, Синица и Ольшанка. Некогда благодатный край, удивлявший своим изобилием, пришел в полное обнищание и запустение. А тот, чье предательство обрекло на тягчайшие страдания сотни тысяч соотечественников, не только не каялся, но упрямо продолжал следовать прежним путем и готов был принести в жертву своему отвратительному честолюбию новые и новые жизни соплеменников.

Однако положение его ухудшилось: татары уже не так к нему благоволили, посадив его послов в Крыму под домашний арест. В то же время хан с почестями принял посольство короля и согласился освободить часть польских пленников, в их числе и Маховского. Встревоженный таким поворотом событий, Дорошенко в срочном порядке отправляет очередное посольство в Стамбул, умоляя султана взять Малороссию в свое владение. Одновременно в конце 1667-го- начале 1668 года вступает в переговоры... с русским правительством. Спекулируя на турецко-татарской угрозе, выдвигает заведомо неприемлемые требования, суть которых сводится к тому, чтобы сделать его гетманом обоих берегов Днепра. Взамен же обещает разорвать отношения с Портой и Ордой. Русские представители, видя, что никаких гарантий соблюдения взятых на себя обязательств Дорошенко давать не собирается, не клюнули на подобную уловку. И не зря.

Еще осенью 1667 года Дорошенко завязал переписку с левобережным гетманом Брюховецким, обнадеживая того, что уступит ему свою булаву и таким образом тот сделается гетманом всей Малороссии, но прежде должен он, Брюховецкий, выжить из нее царские гарнизоны и, отложившись от Царя, отдаться в подданство султана. А чтобы вернее воздействовать на Брюховецкого, Дорошенко утверждал, что Царь прислал к нему своего посланника Тяпкина с призывом на гетманство восточной стороны.

Все это, конечно, было ложью, причем совершенно несуразной. Трудно даже допустить, чтобы Брюховецкий мог в нее поверить. Тем не менее, он все же включился в задуманную Дорошенко интригу и в глубокой тайне принялся готовить путч.

В конце января 1668 года Петру Шереметеву в Киев дали знать, что в Чигирине состоялась рада, на которой присутствовали: Дорошенко, митрополит Тукальский, Гедеон Хмельницкий, полковники и старшина западной стороны, ханские посланцы, представители Запорожья и посол от Брюховецкого. На ней утвердили: по обе стороны Днепра жителям быть в соединении, жить особо и давать дань турецкому султану и крымскому хану, как дает волошский князь; турки и татары будут защищать казаков и вместе с ними ходить на московские украйны. На той же раде положили: в малороссийских городах царских воевод и ратных людей побить. Татары уже стояли под Черным лесом и обещали всемерную поддержку.

Сам Брюховецкий еще 1 января собрал в Гадяче старшинскую раду и объявил на ней, что запорожцы якобы перехватили Царские письма к крымскому хану, в которых условлено сообща с польским королем и ханом полностью разорить Малороссию, а всю старшину в полон забрать. Гетман даже уверял, что его посланцам в Москве говорили: Царю Малая Россия не надобна и он отдаст ее полякам вместе с Киевом. Старшины не поверили Брюховецкому: слишком неправдоподобно выглядели его утверждения. Тогда он снял с шеи крест, поцеловал его и стал клясться, что говорит сущую правду и предлагает потребовать от царских воевод, чтобы они с своими ратными людьми убирались из края подобру-поздорову, а не пойдут добровольно, то прогонять их и бить. Старшины были поражены не столько даже самим предложением, сколько тем, от кого оно исходило.

Гетман Иван Мартынович Брюховецкий не снискал особых лавров в ходе Освободительной войны (впервые документы упоминают его в реестре чигиринской сотни в 1650 году), но входил в окружение Хмельницкого и выполнял некоторые дипломатические поручения гетмана. В 1659 году он объявился в Запорожье и быстро сумел там завоевать себе авторитет. Вскоре его избрали кошевым атаманом, а затем и «кошевым гетманом» (1661-1663). Прекрасный оратор и политик, он проявил незаурядные способности в борьбе за гетманскую власть, сумел привлечь на свою сторону народную массу и запорожцев, овладеть доверием русского правительства и на «черной раде» в Нежине (1663) был избран гетманом. Брюховецкий, пожалуй, единственный из гетманов, кого к власти действительно привел народ. Поэтому в своей политике он поначалу стремился оправдать народные ожидания.

Неплохо разбираясь в проблемах, терзавших Малороссию, что подтверждают и его высказывания, приведенные нами в 8 главе, он сразу же предложил русскому правительству первоочередные меры, призванные улучшить ситуацию. Наиболее важные из них: поборы, собираемые с мещан и поселян, давать в царскую казну, устранив от этого дела казачью старшину; во всех важных городах Малороссии разместить царских воевод и ратных людей; прислать на Киевскую кафедру святителя из Москвы. Все эти пункты, кроме последнего, были осуществлены. Более того, для наведения порядка в сборе налогов летом 1666 года в Малороссии была проведена перепись. В инструкции, данной переписчикам, говорилось: «Великий государь по своему государскому осмотрению и по челобитью боярина и гетмана Войска Запорожского (т.е. Брюховецкого) и войтов и бурмистров и всяких чинов малороссийских жителей, указал в своей государевой искони вечной отчине, в малороссийских городех и местах и местечках, переписать всяких чинов жилецких, промышленных и тяглых людей и в селех и в деревнях крестьян и бобылей по именам, и ведать их своим царского величества боярам и воеводам и приказным людям и от старшин и от всяких чинов и от казаков оберегать, и налог и обид им никому чинить не давать, и поборов на старшину и на всяких чинов начальных людей и на казаков никаких не собирать, а обыкновенную должность хлебные и денежные поборы указал великий государь на них положить для своих великого государя ратных людей, которые ныне и впредь будут в малороссийских городех для обороны, а положить те денежные и хлебные поборы указал великий государь против их же челобитья малороссийских городов жителей, войтов, бурмистров и райцев и лавников и всяких чинов жилецких людей, против росписки, какову они подали в приказ малороссийский»⁴.

Перепись, таким образом, была предпринята по неоднократным просьбам самих жителей Малороссии, умолявших правительство избавить их от безудержного грабежа и эксплуатации со стороны казачьей старшины. Брюховецкий поначалу тоже был за ее проведение, но к 1667 году его позиция существенно изменилась. Стремясь к ничем не сдерживаемой наживе, он стал противником тех мер, которые сам же и предложил. Гетмана сгубили жадность и неограниченная власть. Влияло, конечно, и окружение. Старшина, главными вожделениями которой были обогащение любой ценой и закрепощение подневольного поспольства, встречала в штыки любые попытки по наведению порядка в Малороссии. Проведение переписи вызвало с ее стороны самое отчаянное сопротивление, а Брюховецкого она просто возненавидела как инициатора разрушения того положения, при котором только и могла достигнуть своих целей.

Гетман, конечно, не мог игнорировать ни этого сопротивления, ни испытываемой к нему враждебности. А кроме того, и сам уже оценил выгоды сложившегося порядка вещей и вовсю ими пользовался. Жалобы на гетманский произвол, жестокость и алчность стали доходить до правительства, а в народе былой его кредит исчез бесповоротно. Боясь остаться в совершенной изоляции и лишиться власти, которая давала столько важных преимуществ, Брюховецкий решил развернуть свою политику на 180 градусов и соединиться в замыслах с еще одним отступником, Дорошенко. Для этого и вступил он с последним в переговоры, принял предложенные условия и стал исподволь готовить свой путч...

Сразу после январской рады Брюховецкий отправил лубенского полковника Гамалею, генерального обозного Безпалого и канцеляриста Кашперовича в Турцию предлагать султану в подданство Малороссию. Себе он выговаривал право носить титул «князя русского» и сидеть на княжеском престоле в Киеве. Был отправлен посланец и в Крым, просить у хана военной помощи.

Тем временем, вернувшиеся с рады полковники повсюду разослали универсалы, которыми дозволялось не платить в царскую казну податей, не исполнять воеводских приказаний и посполитым по своему желанию записываться в казаки. Уже 5 января воевода Рагозин из Остра писал Шереметеву, что в козелецком повете «лучшие» (зажиточные) крестьяне не хотят вносить в казну следуемого с них хлеба и записываются в казаки. Затем прислал известие прилуцкий воевода Загряжский, что по гетманскому указу в пригородках Красном, Ичне, Карабутове, Сребном мещане и крестьяне объявили себя казаками, решительно отреклись от всяких взносов в царскую казну и хотели побить посланных для сбора государевых людей. Переяславский воевода Алексей Чириков и миргородский Приклонский сообщали о том же. Из Глухова воевода Кологривов доносил, что в город пришло 1500 конных и пеших запорожцев и сразу стали склонять жителей выгнать воеводу с ратными людьми. Из Стародуба воевода Игнат Волконский писал: стародубский полковник изменил государю, поставил из казаков стражу около города, где сидел воевода, и приказал не пропускать к нему на помощь ратных людей, хватать и приводить к себе гонцов, едущих к воеводе или посылаемых от него. Волконский извещал, что с ним всего 250 человек и пороха мало: защищаться трудно. В других городах ратных людей было еще меньше: в Прилуках у воеводы Загряжского всего 33 солдата и 23 драгуна, у Приклонского в Миргороде - 35 человек.

Когда в Москве из отписок Шереметева узнали о волнениях в Малороссии, то Брюховецкому в начале февраля пошла царская грамота: «Казаки не дают денег и хлеба на раздачу нашим служилым людям, в своих волях бесстрашно чернь пишут в казаки, а наших ратных людей голодом и всякою теснотою морят, чтобы и остальные от нужды разошлись. Знатно по таким казацким своевольным делам явное отступление не только от подданства нашего, но и от веры христианской: отступив от Бога жива и от обороны христианской, предаются бусурманам в вечное проклятство». Связывая начавшуюся смуту с распространением в Малороссии ложных слухов об условиях Андрусовского перемирия, в том числе и об отдаче Киева, указ извещал: «Послан к вам с надежным объявлением дворянин Желябужский, который прочтет вам и полковникам договорные посольские статьи с королем польским. А об отдаче Киева никакого бы смутного помышления христианские народы не имели. В войну, многие убытки приняв, Украины мы не отступились! А если малодушные волнуются за то, чтоб нашим воеводам хлебных и денежных сборов не ведать, хотят взять эти сборы на себя, то пусть будет явное челобитье от всех малороссийских жителей к нам, мы его примем милостиво и рассудим, как народу легче и Богу угоднее. Мы указали сбирать поборы с черни полковникам с бурмистрами и войтами по их обычаям, без всякого оскорбления, и давать служилым людям на корм и платье, а воеводам сборщиков от себя не посылать»⁵.

Царская грамота, отправленная 6 февраля, опоздала. Да если бы и успела, никакого действия не произвела бы. Старшина уже решилась пойти на вооруженный путч, только бы не допустить установления в крае общепринятого в государстве порядка. Она не считала зазорным даже отдаться в подданство мусульманам во имя сохранения своей «привилегии» на бесконтрольность и безнаказанность. В воскресенье 8 февраля в Гадяче Брюховецкий, пригласив к себе полковника русской службы Иоганна Гульца, объявил тому, чтобы он с воеводой и ратными людьми немедленно выходили из города, иначе всех их побьют казаки, которых к тому времени в Гадяче собралось уже несколько тысяч. «Нам нельзя противиться, - сказал Гульц, - пойдем, как прикажешь, лишь бы твои казаки нас не побивали». Брюховецкий встал, осенил себя крестным знамением и сказал: «Вот тебе крест святой, наши казаки никаких задоров не учинят, лишь бы ваши ратные люди вышли смирно из города». Гульц доложил о распоряжении гетмана воеводе Евсевию Огареву. «Нам ничего не остается, как уходить, - сказал тот. - Нас мало, всех, и конных и пеших, человек двести, а у них набралось тысяч восемь народа; крепости в Гадяче никакой нет, отсидеться и удержаться нам нельзя никак; и сами пропадем, и царскому делу никакой корысти не будет!»⁶. Ратные люди собрались и пошли. Подходят к воротам - заперты, стоят у них казаки. Брюховецкий, потребовавши, чтобы ратные ушли добровольно, вслед за тем приказал казакам не пропускать их. Гульца с начальными людьми выпустили, но стрельцов, солдат и воеводу остановили. Началась свалка. Ратные люди не нападали, а только защищались и отбивались. Предводитель казаков Иван Бугай нанес Огареву удар по голове. Раненый воевода с частью людей успел прорваться за город, зато других без пощады порубили: погибло таким образом 70 стрельцов и 50 солдат. Из тех, что успели уйти вперед, человек 30 не были настигнуты казаками, но померзли на дороге, остальных, 130 начальных и лучших людей, захватили и увели обратно в город. Раненного воеводу положили лечиться к протопопу, других пленных распределили по разным городам. Не пощадили и жену воеводы: надругавшись над ней, водили простоволосую по городу, а затем, отрезав одну грудь, отдали в богадельню.

Расправившись с государевыми людьми у себя в Гадяче, Брюховецкий разослал листы по всем другим городам с призывом последовать его примеру: «Не с нашего единого, но с общего всей старшины совета учинилось, что мы от руки и приязни московской отлучились по важным причинам. Послы московские с польскими комиссарами присягою утвердились с обеих сторон разорять Украину, отчизну нашу милую, истребив в ней всех жителей, больших и малых; для этого Москва дала ляхам на наем чужеземного войска четырнадцать миллионов денег. О таком злом намерении неприятельском и ляцком узнали мы чрез Духа Свят (?!). Мы не хотели выгонять саблею Москву из городов украинских, хотели в целости проводить до рубежа; но москали сами закрытую в себе злость объявили, не пошли мирно дозволенною им дорогою, но начали было войну; тогда народ встал и сделал над ними то, что они готовили нам: мало их ушло живых! Прошу вас именем целого Войска Запорожского, пожелайте и вы целости отчизне своей, Украине, промыслите над своими домашними неприятелями, москалями, очищайте от них свои города; не бойтесь ничего, потому что с братьею нашею той стороны желанное нам учинилось согласие, если нужно будет, не замедлят вам помочь»⁷.

Мятеж разлился по всему Левобережью. Воеводы со-сницкий Лихачев, прилуцкий Загряжский, батуринский Клокачев, глуховский Кологривов были схвачены казаками. Всех их отвезли к Брюховецкому в Гадяч. Они сидели там некоторое время в оковах, а потом были отправлены в лубенский Мгарский монастырь. В Стародубе воеводу князя Игнатия Волконского убили, когда город был взят полковниками Сохой и Бороною. Захвачены воеводы миргородский и полтавский и отосланы в Чи-гирин к Дорошенко. Еще 25 января черниговский полковник Иван Самойлович (будущий гетман) осадил с казаками в замке воеводу Андрея Толстого, покопав кругом шанцы. 1 февраля к Толстому явился священник с предложением от Самойловича выйти из города, потому что гетман Брюховецкий со всей Малороссией отложился от государя, присягнул хану крымскому и Дорошенко. В ответ Толстой сделал вылазку, побил много осаждающих и взял знамя. 16 февраля воеводе подали грамоту от самого гетмана, в которой тот предлагал ему выйти добровольно из Чернигова, оставивши наряд, по примеру воевод - гадячского (!), полтавского и миргородского. Но Толстой города не сдал. В Новгоро-де-Северском сидел воевода Исай Квашнин. Несколько раз присылали к нему казаки с предложением выйти из города. «Умру, а города не отдам», - ответил воевода. 29 февраля на рассвете к нему явились три сотника с тем же предложением: Квашнин велел убить посланных. Рассвирепевшие казаки полезли на приступ и взяли город, но воевода, прежде чем сам был сражен пулей из мушкета, отправил на тот свет более десяти казаков. Рассказывали, что Квашнин хотел убить и свою жену, ударил ее саблею по уху и по плечу, но удар был не смертельный: судьба жены воеводской в Гадяче объясняет его поступок. К Переяславлю и Нежину казаки делали по два приступа, но понапрасну. С большим уроном были они отбиты и от Остра. И все же мятежникам удалось установить свой контроль над многими городами Левобережья.

Успешно действовал Брюховецкий и в другом направлении. 2 апреля Гамалея прибыл в Адрианополь и со своими товарищами был представлен султану. Турки радушно приняли посольство, которому было заявлено: «По своему неизреченному милосердию султан принимает всех, прибегающих к его императорскому порогу, и охраняет под крылами своей обороны от всяких оскорблений»⁸. В Гадяч явилась толпа татар под начальством Челибея для принятия присяги на верность султану. Брюховецкий должен был дать гостям 7000 золотых червонных, а Челибею подарил рыдван с конями и коврами да двух русских девиц. Вместе с татарами выступил Брюховецкий против государевых ратных людей и остановился под Диканькою, ожидая подхода своих полков. Он выполнил то, о чем просил его Дорошенко, и теперь ожидал, что и тот, в свою очередь, исполнит обещанное...

Дорошенко исполнил, только на собственный манер, с присущими ему вероломством и цинизмом. В мае он двинулся на Левобережье и остановился у Опошни. Брюховецкий к тому времени расположился у Зенькова. Сюда и прислал Дорошенко десять своих сотников с требованием, чтобы Брюховецкий поклонился ему и добровольно отдал свою булаву, бунчук, знамя и всю артиллерию. За то Дорошенко обещал явить милость и оставить Брюховецкому в пожизненное владение Гадяч с пригородами. Обманутый в своих ожиданиях, Брюховецкий пришел в неописуемое бешенство и приказал немедля схватить посланцев, заковать в кандалы и отправить в Гадяч, а сам двинулся к Опошне (30 верст от Зенькова). Но здесь бывшие с ним казаки заволновались и закричали: «Мы за гетманство Брюховецкого биться не станем». Чернь бросилась грабить его возы, точно так же, как пять лет назад под Нежином бросилась на возы Сомка и Золотаренко. Брюховецкий принужден был бежать, скрывшись в своем шатре. Но здесь перед ним явился очередной посланец и опять потребовал, чтобы гетман немедленно явился к Дорошенко. Брюховецкий отказался, но в его шатер ворвалась толпа, схватила и потащила в дорошенков табор.

Дорошенко стоял на кургане, носившем название Сербиной могилы: здесь были похоронены сербы, служившие Выговскому и погибшие в битве против Пушкаря. Увидев Брюховецкого, он сказал: «Зачем ты отвечал мне грубо и не хотел добровольно отдать своей булавы, когда тебя не хочет иметь гетманом казачье товарист-во?» Брюховецкий ничего не отвечал. Тогда Дорошенко сделал знак рукой, и толпа бросилась на гетмана. Изорвали и истерзали на нем одежду до того, что он остался нагишом, били его ружейными дулами, ослопьем, чеканами, рогатинами и «убили как бешеную собаку», .бросив нагого, всего синего от побоев. В тот же день таборы обоих гетманов, недавно стоявшие друг против друга, соединились. Казаки на мировую перепились, зароптали, стали кричать, что надобно убить и Дорошенко. Тот приказал выкатить им еще несколько десятков бочек горилки, чтобы расположить к себе и, вместе с тем, напоить до полного бесчувствия. Сам же со старшиной выехал на край своего обоза и оставался там до тех пор, пока не улеглось волнение. Три дня лежало тело Брюховецкого неубранным, пока брат Дорошенко, Андрей, не приказал поднять его и положить на воз, подостлавши сена. Так довез он его в Зеньков. Там положили тело гетмана в гроб и отвезли в Гадяч. Оно было до того изуродовано, что близкие люди и сама жена едва могли узнать, чей труп привезли. Брюховецкого похоронили в Гадяче в церкви Богоявления, им же самим построенной.

Потери вследствие измены Брюховецкого составили: 48 городов и местечек, занятых Дорошенко, множество раненных, плененных и убитых ратных людей, 144000 рублей денег, 141000 четвертей хлебных запасов, 183 пушки, 254 пищали, 32000 ядер, пожитков воеводских и ратных людей на 74000 рублей.

Провозгласив себя гетманом обоих сторон Днепра, Дорошенко от Опошни направился к Котельве, которую осаждал воевода Ромодановский. Воевода отступил. Тогда Дорошенко двинулся к Гадячу и приказал по сторонам грабить маетности Брюховецкого. В Гадяче забрал пленных воевод, ратных людей, жену Брюховецкого и овладел всем движимым имуществом убитого гетмана.

Казалось, он находился в зените своего могущества и достиг всего, о чем только мог мечтать. И вдруг совершенно неожиданно, с поспешностью, смахивающей на бегство, устремился из Гадяча обратно в Чигирин. Что же случилось? Эта загадка вот уже век не дает покоя «украинским» историкам. Впрочем, ничего лучшего, чем объяснить это внезапное бегство неверностью жены, они не придумали: «...он получил из дому, из Чигирина, известие о своей жене - что она ему изменила, «через плетень скочила с молодшим»⁹. И вот пришлось со всем войском мчаться за ней в погоню. Романтично, не так ли?.. Только ничего общего не имеет с правдой. На самом деле все было намного прозаичнее.

Именно в момент своего наибольшего триумфа Дорошенко получил весть из Крыма о том, что от его услуг намерены отказаться. Крымский хан Адель-Гирей, почему-то невзлюбивший Дорошенко, стал подыскивать ему замену, остановившись наконец на кандидатуре запорожского писаря Петра Суховеенко. В сентябре 1668 года того объявили «гетманом» и с приданными ему татарами новый соискатель булавы двинулся в Малороссию. Вначале левобережную. В течение всей осени татары грабили территорию Переяславского, Полтавского, Миргородского и Лубенского полков, но так и не добились признания своего ставленника. Тогда в январе 1669 г. они переправились на Правобережье. Дорошенко срочно отправил посланца в Стамбул с жалобой на самоуправство Адель-Гирея. А Суховеенко тем временем двинулся на Чигирин. Дважды предпринимал он попытки завладеть городом, но оба раза безуспешно. Неизвестно, как развивались бы события дальше, если бы в их ход не вмешался доблестный Серко: внезапным ударом он разгромил сопровождавших Суховеенко татар, и те вместе со своим «гетманом» убрались в Крым.

А что же сталось с Левобережьем в результате мятежа Брюховецкого, закончившегося с таким явным успехом (правда, не для его инициатора)? Ровным счетом ничего. Да и могло ли быть иначе! Старшине не на кого было опереться в осуществлении своей программы, потому что противником ее выступал весь народ. Преследуемые старшиной цели не только не встречали в нем никакого сочувствия, но, напротив, наталкивались с его стороны на самое упорное сопротивление. Она, конечно, могла на время обеспечить себе если не поддержку, то хотя бы безучастность остального населения, но опять же только посредством чудовищной и кощунственной лжи, образцы которой продемонстрировал Брюхо-вецкий. Можно было прибегнуть и к такой популистской мере, как всеобщее оказачивание, одарив «привилегиями» все малороссийские сословия. Одарив, конечно, только на словах, ведь кто-то должен был работать, пахать землю, нести повинности, чтобы содержать привилегированных. Такого рода демагогия могла дать сиюминутный эффект. А дальше? Оставшись один на один с народом, старшина вообще рисковала быть уничтоженной, потому что ее политика и ее цели были ему не просто чужды, но и вызывали неприкрытую ненависть. Успешно завершившийся путч угас сам по себе. Уже несколько месяцев спустя старшина каялась в содеянном, в очередной раз просясь под «великодержавную руку его Царского величества». В очередной раз последовало прощение и присяга на верность. А в марте 1669 года левобережным гетманом был избран Демьян Игнатович Многогрешный - и все вернулось на круги своя.

Тем временем на Правобережье Дорошенко мучился страхом потерять даже то, что имел по эту сторону Днепра, на другую он уже не претендовал. Снова решил вступить в переговоры с русским правительством, убеждая его представителя, подполковника Подымова, в том, что давно хотел быть в подданстве у православного Царя. Подымов заметил, что этому мешает дружба Дорошенко с татарами. Тот оправдывался: «Была у нас прежде с ними приязнь и присяга, но с их стороны увидали мы неисправление: они брали в полон жителей малороссийского края; за это и мы станем их побивать»¹⁰. Удивительное «прозрение»: только три с половиной года спустя Дорошенко вдруг рассмотрел, что призываемые им татары угоняют ясырь. Не одного-двух ведь угнали, а десятки тысяч. Столько же порубили, пожгли, уморили голодом. И вот только теперь «заметил», когда татары нашли вместо него другую марионетку. Испугался потерять доходную должность - и прозрел. А до появления Суховеенко ничего не видел, не слышал, не знал...

Конечно, это был лишь маневр, оттяжка времени. Он готовил запасной вариант, прибегая к наглой, циничной лжи, а сам ждал ответа из Стамбула. Если султан не поддержит его в борьбе с другими претендентами на булаву, ему придется в очередной раз менять хозяев. Повезло. В марте 1669 г. в Чигирин прибыл турецкий посол с султанской грамотой, в которой падишах изъявлял свое согласие на владение Малороссией. Дорошенко и его старшина торжественно присягнули на верность султану. Так без единого выстрела и сражения исконные русские земли стали турецким достоянием. На радостях Дорошенко закатил трехдневный пир и приказал салютовать из пушек. Посол подарил ему дорогой кафтан в знак особой милости султана. Пировала и старшина, молча согласившаяся на оккупацию родины турками.

Интерес Дорошенко понятен, а что двигало остальными? Может быть, они не знали, что заключает в себе турецкое подданство? Да нет, знали: «Хорошо известные казакам отношения Турции к вассальным государствам -Молдавии и Валахии- не предвещали ничего доброго для Украины: продажа с публичного торгу господарских мест, полная зависимость участи и жизни господарей от каприза султана и его визирей и от положения партий, волновавших сераль, открытое поле для интриг, подкупов и доносов, вечное соискательство власти со стороны претендентов, добивавшихся ее в Константинополе за деньги, постоянное вмешательство турок во внутреннее управление страной, присутствие турецких пашей и гарнизонов в румынских крепостях, произвольное взимание дани и поборов, наконец, ежегодное почти требование вооруженного контингента в помощь туркам во время военных их действий против христианских государств,- вот картина, представлявшаяся казакам в придунайских княжествах как образец вассальных отношений к Порте»¹¹.

Итак, знали, на что шли, и не сопротивлялись. Свою роль играл, конечно, и страх. Собираемые Дорошенко «рады»» имели чисто декоративный характер. Откровенный обмен мнениями был на них исключен, выступивший против рисковал жизнью, и все это знали. Генеральный обозный Гулак следующим образом описывает процедуру принятия решения о турецком подданстве. Выступил Дорошенко, стал убеждать, что казакам и посполитым следует уповать только на милость турецкого султана, могущественнейшего между земными владыками, потом поставил вопрос: кого нам держаться - турок или поляков (о московском Царе даже не упомянул). «В пользу поляков не могло раздаться ни одного голоса, - замечает Гулак, - а на московскую сторону все бы склонились, только самим навязываться с этим именем было бы не безопасно... потому все на раде завопили, что лучше держаться протекции турецкого султана, и Дорошенко объявил, что таков войсковой приговор»¹². Итак, возражений не последовало не потому, что были согласны, а из опасения потерять голову. Сила Дорошенко заключалась в награбленном им скарбе, позволявшем содержать до 20 тысяч наемников. С их помощью он легко мог расправиться с любым из той кучки отщепенцев, которые находились при нем в качестве «казаков». Его боялись. Боялись его вероломства и жестокости. Но не только страх заставлял молчать.

Дорошенко прекрасно знал, что имеет дело с людьми, для которых шкурный интерес превыше всего, поэтому не только пугал, но и манил. Использовал кроме кнута еще и пряник. Обещал, например, выпросить у султана неприкосновенность «казачьих вольностей и привилегий». Действовало. Сподвижники у «гетмана» были под стать ему: за привилегии готовы были торговать родиной оптом и в розницу. Не за просто так предавали. Дорошенков генеральный есаул Яков Лизогуб размышлял, например, так: «Рад бы перейти за Днепр, в сторону царского величества со всем своим домом и пожитками, да славу свою потеряю: тут я начальным значным человеком, и все меня здесь слушают; лучше мне будет, живучи здесь, царскому величеству службу свою показать, потому что здесь все люди, видя утеснение от турок, Дорошенка и нас всех проклинают и всякое зло мыслят»¹³. Иными словами: рад бы перейти и послужить своим, но не перейду; и пусть все проклинают, ненавидят и зло мыслят, но здесь я начальный зпачный человек, тут останусь и служить буду турку. Такая вот философия. Философия наемника. На ней-то и держалась солидарность этих подельцев...

Дорошенко торжествовал - и все равно продолжал бояться. Жалкая участь любого предателя: ежеминутное ожидание неизбежной расплаты за содеянное. Его отношения с Турцией и присяга султану уже были повсеместно известны, а он продолжал лгать, хитрить, изворачиваться, пытаясь любыми способами скрыть правду, и осенью 1669 года упрекал Многогрешного в том, что тот верит дурным слухам про него: «Не обрящется того никогда, чтоб я любезную отчизну Украину турскому царю в подданство имел запродавать, и в мысли моей того никогда не бывало»¹⁴. И понимал же, что всего лишь продает «милую отчизну», как сутенер продает публичную девку. Даже признавал, что продает, но до последнего оттягивал публичную огласку этой постыдной для него правды. Отношение народа к передаче Малороссии в турецкое подданство было ему известно. За такое неслыханное предательство можно было лишиться не только власти, но и головы. Тем более в условиях, когда число претендентов на его должность не убывало.

25 апреля 1669 г. запорожцы на своей раде снова избрали Суховеенко гетманом, а посланцев Дорошенко повесили на вербах. К нему было отправлено требование сложить с себя гетманские полномочия. Крымский хан выделил Суховеенко несколько тысяч орды, и татары кинулись опустошать окрестности Чигирина. Одновременно представители большей части правобережных полков, собравшись в Умани, избрали гетманом уманского полковника Михаила Ханенко. Последний объединился с Суховеенко для совместной борьбы против Дорошенко. Во власти турецкого ставленника оставался только Чигирин. Казалось, его правление отсчитывает последние минуты. Но турки спасли своего верного холуя. В самый критический момент к нему явился турецкий чауш Али-ага, привезший султанскую грамоту на гетманство, бунчук и санджаки (знамена), а также строжайший приказ татарам немедленно прекратить боевые действия против Дорошенко и отправиться в Крым.

Татары действительно ушли в Крым, а без них Суховеенко и Ханенко сразу превратились в чисто символические фигуры и сами вынуждены были спасаться бегством в Запорожье. Ханенко однако не успокоился и в октябре 1670 года в Остроге сумел договориться с поляками. Подписанные им с королевскими комиссарами от имени Войска Запорожского статьи предусматривали амнистию казакам и обещание сохранить в незыблемости их «привилегии и вольности». Какие конкретно - предстояло выяснить на будущем сейме. В остальном же договор восстанавливал полную юрисдикцию Польши над правобережной Малороссией, включая возвращение бывших панов в свои поместья и прежнее «послу-шенство» проживающих в них крестьян. За это король одарил Ханенко званием «гетмана» и знаками гетманского достоинства - знаменем, булавой и бунчуком.

Борьба за обладание Правобережьем развернулась с новой силой. В октябре 1671 г. коронный гетман Собеский при содействии Ханенко и Серко принудил покориться Польше подольские городки Брацлав, Стену, Могилев, Ямполь, Бар, Межибож, Винницу и другие. Сдавшиеся местечки признавали над собой власть польского «гетмана» Ханенко. Напрасно Дорошенко призывал на помощь крымского хана, который как вассал Турции обязан был ему помогать. Ад ель-Гирей во исполнение приказа султана двинулся было в Малороссию, но, встретив на пути шесть тысяч запорожцев во главе с Ханенко и Серко, после небольшой стычки повернул обратно. Разгневанный султан по жалобе Дорошенко назначил в Крым нового хана - Селим-Гирея, но и тот на помощь не спешил. Собственных войск у Дорошенко никогда не было, а служившие за деньги сердюки годились лишь для грабежей да расправ над мирным населением, но не для ведения боевых действий.

Так и сидел он, запершись в Чигирине, пока не подошли к нему шесть тысяч татар и десять тысяч турок, а в ноябре по приказу султана еще и двадцать тысяч белгородской орды. Все это войско двинулось к Ладыжину, но Ханенко отстоял его. Тогда татарские чамбулы рассыпались по Подолью и занялись главным своим делом - захватом «живого товара». Дорошенко, как всегда, активно в этом участвовал, самолично осуждая на ясырь население тех городков, которые присягнули Ханенко и Собескому. Пришлось жителям слабо укрепленных Ямполя, Тульчина, Черниховцев, Винницы и других местечек присягать на верность султану и его вассалу Дорошенко. Но эти успехи не укрепили положения Дорошенко: власть его колебалась, татары были ненадежны, а сам он давно уже стал средоточием всеобщей ненависти. «Ты татарский гетман, татарами поставлен, а не войском выбран»¹⁵ - народный приговор ежечасно грозил низвергнуть его в небытие. Он висел на волоске и прекрасно это понимал. Единственным средством, которым он еще мог воспользоваться, чтобы удержать власть над краем, была открытая турецкая оккупация Малороссии.

В сущности, он добивался этого уже давно, но теперь его усилия удвоились. А на случай провала он предусмотрительно готовил и другие спасительные для себя варианты, стараясь убедить также русское правительство в своем давнем желании воссоединить Правобережье с левой стороной. В апреле 1671 г. писал, например, Царю, что как «благожелатель всему православному христианству хочет иметь православного царя за главу себе» и просил не ставить ему в вину того, что принял от султана санджаки как знак признания турецкой власти. «Я сделал это, щадя целость всей Украины, защищая от разорения церкви Божий и отводя от людей пагубу. Если бы мы не приняли знаков турецких, то пришлось бы нам творить брань с сильными бусурманами, живущими близко нас, а на это мы немощны». А еще оправдывал свою измену политикой Польши: «Да будет известно вам, православный милостивый царь, что сей российский народ, над которым я старшинствую, не хочет носить ига, которое возлагает на него Речь По-сполитая: не допускают поляки Войску Запорожскому и народу российскому иметь тех вольностей, о которых через послов своих я просил. И вот по такой причине наш народ прилепляется к братству с соседствующими бусурманами в надежде своего спасения»¹⁶.

Точно такие же уверения во всегдашней преданности и «желательстве» шли к польскому королю. А между тем через своего резидента в Стамбуле он молил падишаха немедленно начать боевые действия против Польши, указывая, что она сегодня слаба как никогда и для ее разгрома теперь самый подходящий момент. Настойчиво убеждал Порту в том, что предпринимаемые поляками попытки отринуть от власти преданнейшего слугу султана являются намеренным оскорблением его величества, наглым вызовом, требующим немедленного ответа.

Турки наконец откликнулись на этот настойчивый зов. В марте 1672 года падишах отправил королю Михаилу грамоту, в которой фактически объявлял Польше войну. По отсылке ее, не дожидаясь ответа, приказано войскам было собираться в Адрианополе к 23 апреля, а крымскому хану Селим-Гирею сразу двигаться в Малороссию.

В начале июня в Чигирине появился первый турецкий отряд, а за ним стали прибывать татары. И те, и другие сразу повели себя как оккупанты: насиловали женщин, забирали детей, грабили и жгли. Между тем основные турецкие полчища во главе с самим падишахом Мухаммедом IV, переправившись через Днестр, вступили в Подолию. 4 августа к ним присоединились татары и Дорошенко. Последний удостоился чести быть принятым верховным главой всех магометан и поцеловать полу его одежды, получив в подарок за верную службу богатый халат, булаву и коня с дорогой сбруей.

7 августа турецкая армия осадила Каменец. В течение десяти дней под непрекращающимся артиллерийским обстрелом его гарнизон и жители героически отбивали многочисленные приступы врага, но, не получив подкреплений, вынуждены были начать переговоры о сдаче. Султан обещал дать уйти из города всем желающим, а оставшимся не причинять никаких обид, сохранить христианские храмы всех вероисповеданий и свободное отправление богослужения. Многим шляхтичам и высшему духовенству действительно дали уйти, но все остальные обещания оказались обманом. Вступив в город, турки тут же стали превращать церкви и костелы в мечети. Из усыпальниц, устроенных под ними, вытащили гробы умерших и вывезли за город на свалку, а для еще большего унижения христиан на их глазах стали ругаться над иконами: кололи, рубили, жгли, топтали ногами, а те не могли ничего сделать под страхом неминуемой смерти. Иконами же мостили улицы и по ним заставляли идти христиан, а тех, кто не соглашался, тут же убивали. По такой мостовой из икон и въехал Мухаммед IV в Каменец вместе со своей свитой, в которой был и Дорошенко. В новоустроенных мечетях сразу же начались богослужения, и в первый раз в Каменце вместо колокольного звона раздался любезный мусульманскому уху голос муэдзинского изана. Колокола были спущены, падишах приказал разбить их и перелить на орудия. Тогда же поймали восьмилетнего мальчика Петра Ястржембского и, приведя в главную мечеть, в присутствии султана обрезали. Обрезали и еще восемьсот мальчиков, отобранных для янычарского корпуса. Затем кинулись хватать дам и девушек шляхетского звания и, смотря по их красоте, распределять по гаремам: одних к самому падишаху, других - верховному визирю, иных - к пашам. Султан назначил в Каменце губернатора и оставил в нем двадцатитысячный гарнизон.

Во всех «торжествах» победителей непосредственное участие принимал и Дорошенко, включая глумление над христианскими святынями. А ведь тоже был христианин. Наверное, и крест носил на груди и даже гордо величал себя «благожелателем всему православному христианству». Но остался совершенно глух к истреблению единоверцев и циничным издевательствам над ними. Даже соучаствовал в этом, приняв в подарок от султана часть колоколов, сброшенных с каменецких церквей. Такой была «вера» иуды..!

Падение Каменца предопределило исход кампании. И хотя отряды Яна Собеского и действовавшего вместе с ним Ханенко смогли нанести ряд поражений татарам и отбить у них множество пленных, в целом это не изменило положения. Польше пришлось пойти на уступку Турции всей Подолии и обязаться выплачивать ежегодную дань в 20000 червонцев. Во всех крупных городах края расположились турецкие гарнизоны.

Условия так называемого Бучачского мира (октябрь 1672) страшным бременем легли на плечи Русского населения оккупированных территорий. «Каменецкий эялет» - так называлась теперь новая провинция Османской империи. Ее губернатором (бейлербеем) был назначен Халиль-паша, который приказал немедленно разрушить все крепости, кроме тех, в которых разместились турецкие гарнизоны, разоружить население и привести его к присяге на верность султану.- Жители эялета были обложены «харачем», специальной данью для христианских подданных Османской империи, составлявшей от 20 до 50 процентов получаемых доходов, при этом для крестьян и мещан сохранялись и все обязательства к их владельцам. Сама шляхта должна была через султанских комиссаров предоставлять в казну весь собираемый с имений доход, из которого ей возвращалась определенная часть.

Печальная участь Каменца стала уделом всей Подолии: «Турские люди теперь, - писал есаул Яков Лизо-губ, - в Межибожье, Баре, Язловце, Снятине, Жванце. Во всех этих городах они церкви Божий разорили, поделали из них житницы, из других мечети, колокола на пушки перелили, жителям нужды чинят великие, малых детей берут, женятся силой, мертвых погребать и младенцев крестить беспошлинно не дают, беспрестанно кандалы куют и в Каменец отсылают»¹⁷. Число невольников было столь велико, что в Подолии железо резко вздорожало ввиду огромной потребности в кандалах. Наказывали по малейшему подозрению, ввели круговую поруку, невинный отвечал за виновного: в случае бегства одного, хватали другого и заставляли платить за освобождение огромный выкуп.

А Дорошенко торжествовал. Прибыв в главный турецкий обоз под Жванцем, он благодарил падишаха за оказанные благодеяния. Тот благодарил Дорошенко за верную службу и в знак особой милости приказал возложить на него халат, вышитый золотом. Яков Лизогуб также обратил внимание на расположение султана: «Когда Дорошенко был в походе вместе с турками, то ему честь была добрая, называли его князем; но казакам нужда была великая, турки называли их и теперь называют свиньями, где увидят свинью, называют казаком». Каждому, как говорится, свое.

Дорошенко, казалось бы, достиг того, чего желал, но предусмотрительно старался заручиться поддержкой и тех, кого уже неоднократно предавал. Тайно посылал курьеров к королю и обещал снова присягнуть на верность Польше, если сейм примет его на условиях Гадяч-ских статей. Поляки в ответ предлагали договариваться на Подгаецких - Дорошенко не соглашался, но и переговоров не прерывал. Так и водили друг друга за нос, ожидая каждый перемены обстоятельств в лучшую для себя сторону. В феврале 1673 г. Собеский предлагал королю согласиться на условия Дорошенко, чтобы поставить таким образом под сомнение условия Бучачского мира, но тот отказался.

С июля турецкоподданный возобновил переговоры и с русским правительством, по-прежнему выдвигая неприемлемые условия. Основное из них: вывод из Малороссии, в том числе и Киева, ратных людей. Выполнив это, русское правительство бросило бы край на произвол многократного изменника, уже превратившего в безжизненную пустыню Правобережье и всегда готового подвергнуть той же участи левую сторону. Самойлович совершенно справедливо указывал на истинную подоплеку замыслов турецкого прихвостня: «И Дорошенко, и Тукальский только баламутят. Умышляют они, как бы выманить у великого государя выступления царских ратных людей из Киева, чтобы Киев потом туркам отдать! Дорошенко разом и к великому государю, и к польскому королю посылает - и обоих обманывает, а дружит с одним турком. Кабы он искренно хотел поддаться, так не выдумывал то того, то другого, а просто просил бы только принять его под высокодержавную руку - и ничего больше»¹⁸.

И эти переговоры, как и все предыдущие, завершились ничем. В них справедливо усмотрели очередную коварную интригу турецкого агента, рассчитывавшего, усыпив бдительность Москвы, подготовить благоприятные условия для турецкого вторжения на Левобережье. Поражение Польши резко повышало вероятность именно такого развития событий. Ведь Дорошенко присягнул Турции от имени всей Малороссии, и падишах рассматривал как свое владение обе ее части. Бу-чачский мир развязывал ему руки для войны с Россией, и в Стамбуле уже открыто стали говорить о походе на восточную сторону, но ситуация внезапно усложнилась отказом польского сейма утвердить договор с султаном. Поляки не только не выполнили Бучачских договоренностей, но и с осени 1673 г. возобновили нападения на турецкие и татарские отряды, а коронный гетман Ян Собеский разгромил турок под Хотином и захватил эту сильную крепость. Но поляки не воспользовались одержанной победой. Приближалась зима, а кроме того было получено известие о смерти короля Михаила. Наступала пора межкоролевья, и паны рвались на выборы нового короля. Не желал зимой продолжать боевые действия и падишах.

Возникшая неопределенность в положении Правобережья давала шанс на воссоединение Малороссии. Согласно Андрусовскому перемирию Россия уступила правую сторону, кроме Киева, Польше, а теперь, когда король признал над ней турецкий суверенитет, эта уступка утрачивала юридическую силу и Россия, в свою очередь, могла с полным правом претендовать на возвращение своих исконных земель, тем более что поддержка местного населения была ей гарантирована.

В самом начале 1674 года русские войска, возглавляемые боярином Ромодановским и гетманом Самойло-вичем, переправились через Днепр. 27 января без сопротивления сдался Крылов. В последний день месяца полки стольника Скуратова, подойдя к Чигирину, выжгли посад и побили многих дорошенковых сердюков, но от попытки штурма города отказались. 4 февраля сдались Черкассы. Пять дней спустя Русские подошли к Каневу. Назначенный Дорошенко наказным гетманом генеральный есаул Лизогуб и каневский полковник Гурский тотчас вместе со старшинами явились к Ромодановскому и били челом о подданстве Царскому величеству.

Едва разнеслась весть о приходе русских войск, в их лагерь толпами повалили жители Правобережья с женами и детьми, умоляя принять их и переправить на левый берег Днепра. Дорошенко, зажатый в Чигирине, тоже не сидел сложа руки. Уже в марте на выручку ему поспешила орда, но полковник Цеев с копейщиками, рейтарами, драгунами и казаками встретили ее у Лисянки и наголову разгромили. Остатки побежденных заперлись было в городке, но местные жители поднялись против татар, большую часть их перебили, а девяносто человек взяли живьем в плен. Пленили и бывшего с ними брата Дорошенко, Григория. Вслед за этим началось восстание в Корсуне. Находившиеся там в сборе полковники и старшины открыто выступили против Дорошенко, немногочисленные сторонники которого и в их числе дорошенков брат Андрей, его тесть Яненко и поволоцкий полковник Гамалея бежали в Чигирин. Оставшиеся присягнули Царю и послали Дорошенко требование положить свой бунчук и булаву. 4 марта Михаил Ханенко, поставленный королем правобережным гетманом, написал киевскому воеводе Трубецкому следующее письмо: «Покорно молю, исходатайствуй, чтобы его царское величество, как отец щедрый, пожаловал меня своею милостью. Верою и правдою служил я королю и Речи Посполитой, без опасения оставил жену и детей в Польше, безо всякого жалованья кровь свою проливал, а теперь принужден бежать сюда по вражде и нестерпимой злобе гетмана Яна Собеского, который без вины старшего сына моего мучительски велел убить и на мою жизнь умышляет. Обещаюсь быть в подданстве его царского величества»¹⁹. Ханенко не ограничился одним письменным заявлением, но явился к Ромодановскому с двумя тысячами казаков.

Тем временем главные силы русских войск ввиду наступившей распутицы, сделавшей невозможным дальнейшее продолжение похода, переправились обратно через Днепр и расположились у Переяслава. 17 марта, в день Царских именин, здесь собралась рада. С восточной стороны на ней были полковники: киевский Солонина, переяславский Райча, нежинский Уманец, старо-дубский Рославец, черниговский Борковский, прилуц-кий Горленко, лубенский Сербии. С западной стороны: генеральный есаул Лизогуб, обозный Гулак, судья Петров; полковники: каневский Гурский, корсунский Соловей, белоцерковский Бутенко, уманский Белогруд, тор-говицкий Щербина, браславский Лисица, поволоцкий Мигалевский. Был приглашен и Дорошенко, но не явился. Перед началом рады Ханенко со всем товариществом своим положил войсковые клейноты, булаву и бунчук, полученные от короля. Ромодановский объявил: так как войско западной стороны учинилось у великого государя в вечном подданстве, то по царскому указу выбрали бы себе на свою сторону гетмана, вместо Дорошенко и Ханенко. Старшины и войско отвечали, что им многие гетманы не надобны, от многих гетманов они разорились, пожаловал бы великий государь, велел быть на обеих сторонах одному гетману. Когда же боярин просил назвать конкретные имена кандидатов, то собрание сразу провозгласило имя Самойловича, и обозный Гулак от лица всех произнес: «Желаем все, чтоб великий государь пожаловал нас, старшин и по-спольство, велел бы у нас учинить гетмана Ивана Самойловича на обеих сторонах Днепра единым гетманом над всем Войском Запорожским»²⁰. Самойлович стал отговариваться, но поднялся крик, что он люб всем, старшины схватили его, поставили на скамью и покрыли бунчуком, причем изодрали платье на гетмане. Старшину утвердили старую и били челом, чтобы гетману Самойловичу жить в Чигирине или Каневе, а если нельзя на западной стороне, то по крайней мерев Переяславе. Потом били челом, чтобы государь велел в Чигирине и Каневе быть своим ратным людям. Ханенко сделали уманским полковником.

Старшины, полковники и простые казаки левой стороны, бывшие на этой раде, стояли поодаль и не принимали ни малейшего участия во всем, что происходило на их глазах, но радость была всеобщая: разделенная Малороссия снова воссоединилась. Надеялись, что теперь уже навсегда.

После рады все пошли обедать к князю Ромодановскому, заверяли, что единодушно рады служить великому государю и промышлять над бусурманами. В самый обед доложили князю, что приехал посланец от Дорошенко, его генеральный писарь Иван Степанович Мазепа, который сообщил: «Обещался Дорошенко, целовал образ Спасов и Пресвятой Богородицы, что быть ему в подданстве под высокою царскою рукою со всем Войском Запорожским той стороны». «Скажи Петру Дорошенке, - отвечал Ромодановский, - чтобы он, надеясь на милость великого государя, ехал ко мне в полк безо всякого опасенья»²¹.

Дорошенко не поехал в Переяслав. Да он никуда и не собирался ехать, прекрасно понимая, что никто не позволит ему уже быть «гетманом». Не простит ему народ совершенных преступлений и потребует за них справедливого воздаяния. Потому мрачным было его настроение, но не покаяние терзало его сердце, а страстное желание отомстить самым ужасным способом тому народу, который единодушно и открыто отверг его притязания властвовать над собой. Залить край кровью, выжечь, разрушить, истребить все до основания, - вот о чем мечтал он, затягивая время ничего для него не значащими переговорами, а сам слал одно посольство за другим в Крым и к турецкому султану с истерически-настойчивыми призывами, мольбами, угрозами даже: приходите немедленно, грабьте, разоряйте, никого не щадите. Те, кто отверг его, должны были содрогнуться от ужаса и страха, униженно молить о спасении и пощаде, на собственной шкуре ощутить, что их благосостояние и жизнь зависели и будут зависеть только от него одного. О, надолго они запомнят Дорошенко...

Бусурман не надо было приглашать дважды. Уже в апреле 1674 г. к Чигирину явилась четырехтысячная орда и, заполучив в провожатые дорошенкова брата Андрея, диким смерчем обрушились на близлежащие городки. Вначале подступили они к Черкассам, где сидел воевода Иван Вердеревский: осажденные отбили неприятеля и гнали его пятнадцать верст до реки Тясмин. А Балаклея и Орловка сдались без боя, поверивши обещаниям помилования, но всех жителей этих местечек татары забрали в полон. Попавшим в плен старшинам даже буравили глаза. Жители Смелы не дались в обман и, отбив неприятеля, гнали его до Чигирина. Но в начале июня на помощь своему подручнику двинулось турецкое войско.

Еще в начале похода великий визирь отдал приказ «обрекать всех неверных победоносному мечу». Переправившись через Днестр, турки взяли Костницу и истребили всех ее жителей. Затем подошли к Куничному. Сюда стеклось множество людей из других городков, и в течение одиннадцати дней осажденные упорно отбивались. Наконец турки жестоким приступом взяли Куничное и все живое в нем истребили, а город сожгли. Насмерть стояли мещане Винницы, почти все погибнув при защите города. Две недели отбивались жители Стены, полностью сожженной, как и Винница.

Разорив все эти городки, турки двинулись к Ладыжи-ну, гарнизон которого составлял охотницкий полк Андрея Мурашки. Казаки заперлись в замке, а жители города, после того, как предместье было полностью сожжено в результате длительной бомбардировки, сдались на милость победителя. Вместе с ними положили оружие и 800 казаков. Турки тотчас забили их в колодки и отправили невольниками на галеры. Той же участи подверглись и мещане со своими семьями. Мурашка не захотел сдаваться. В течение нескольких дней он со своими казаками отбивался в замке, пока от непрерывных боев, зноя и безводья все не изнемогли и не полегли.

Из-под Ладыжина визирь послал войска к Умани с приказанием сжечь город и жителей увести в неволю, а если окажут сопротивление, перебить всех без разбора.

Вместе с турками к Умани прибыли дорошенковы старшины. Прекрасно зная, какая участь ожидает уманцев, они, тем не менее, предложили им сдаться, обещая милость султана. Полковник Яворский поверил лживым посулам и отправился в турецкий лагерь на переговоры, но был схвачен и закован в колодки. Той же участи подверглись явившиеся следом за ним старшины и знатные мещане. Тогда жители приняли решение умереть, но не сдаваться. Турки насыпали валы вровень с городскими укреплениями и, затащив на них пушки, повели обстрел, в то же время ведя подкопы. Взорвана была значительная часть замковой стены. Уманцы закладывали проломы возами, навозом, землею, но турки через подземный ход проникли в город. Жители продолжали отчаянно отбиваться с заборов, домовых кровель. Кровь потоками полилась по улицам. Но силы были слишком неравны. Последние защитники собрались у городских ворот и там защищались до тех пор, пока все не погибли. Некоторые заползли в погреб, но турки натащили туда соломы, зажгли и всех подушили дымом. Потеряв десять тысяч только убитыми, завоеватели устроили жестокую расправу над оставшимися в живых жителями, в основном женщинами и детьми. По словам очевидца-француза, известного под псевдонимом «Мадлен», «жестокость, которая торжествовала в этот день, дошла до того, что девушек и женщин поставили в ряд и, вместо того, чтобы обойтись с ними так, как велит долг по отношению к слабому полу, всем им жестоко срубили головы, детям распарывали животы на руках у матерей, в других детей стреляли для развлечения. К тому же огонь, охвативший все деревянные строения, поглотил множество людей... Эта катастрофа была самой большой и ужасной из всех, о которых здесь шла речь (имеется в виду сделанный автором записок перечень захваченных турками городов. - СР.), было невозможно пройти улицами этого несчастного города, не наступив на кровь или тело сорока тысяч умерщвленных здесь христиан»²².

Но и беспощадный террор завоевателей не сломил воли к сопротивлению Русского народа. Тот же автор воспроизводит интересный эпизод развернувшейся против захватчиков партизанской войны, когда отдельные казачьи сотни совершали внезапные нападения на турецкие и татарские отряды. В ходе одного из таких нападений едва не погиб сам султан Мухаммед IV. 12 августа с отборными янычарами он выехал на охоту, но в тот момент, когда падишах и свита проезжали меж двух лесов, «их неожиданно атаковал отряд казаков, которые бы убили его величество, если бы узнали; все, что он мог сделать, так это поменять коня и убежать. Охрана, сопровождавшая султана, была приведена в замешательство, пятьдесят двух драгунов казаки взяли в плен и повесили на деревьях, шестьдесят семь были убиты на месте и тридцать шесть ранены, еще у восьми по приказу султана были отрублены головы за то, что они убежали с поля боя. Эта встреча вынудила султана отказаться от охоты до конца кампании»²³.

Сам Дорошенко в это время сидел в Чигиринском замке. У него, по свидетельству попавшего в плен стрелецкого сотника Терпигорева, было до четырех тысяч войска, состоявшего из черемисов (польских татар), турецких янычар, крымских татар и наемников. 23 июля к Чигирину подступили русские войска во главе с Ромодановским и Самойловичем. Сразу же жители города начали перебегать в русский лагерь. Они показывали, что все чиги-ринцы готовы немедленно сдаться, только опасаются дорошенковских сердюков. Впрочем, и сам Дорошенко колебался, почти не надеясь продержаться до подхода крымского хана, спешившего ему на помощь. По свидетельству стрельца, ходившего в Чигорин к Дорошенко с предложением сдаться, тот, видя свой последний час, силился себя развеселить и показать всем, что ничего не боится: беспрестанно напивался пьян, ходил по шинкам, а перед ним играли волынки и скрипки.

Русское командование не решилось сразу предпринять штурм: город был хорошо укреплен, в нем было

сто орудий и достаточно боевых запасов. В течение нескольких дней, пытаясь избежать кровопролития, оно пыталось склонить Дорошенко к капитуляции, но тот только тянул время. 28 июля был отдан приказ готовиться к решающему приступу, но взятые в плен языки сообщили, что турки уже перешли Днестр и двигаются к Чигирину. Сюда же спешит хан с ордой. Борьба на два фронта могла привести к непредсказуемым последствиям, и 10 августа, после того как у города появились первые татарские разъезды, Русские сняли осаду и отступили к Черкассам. Дорошенко выехал встречать хана за десять верст от Чигирина и в качестве «подарка» тут же отдал ему двести невольников, призвав татар брать в «ясырь» всех, кто бы им ни попался. Орда устремилась за отступавшей Русской армией, но попытка атаковать ее на марше провалилась. Опасаясь вторжения турецко-татарских войск на Левобережье, Ромоданов-ский не стал задерживаться в Черкассах и переправился через Днепр, устроив укрепленный лагерь на берегу реки против Канева. Вместе с Русской армией ушли и все жители города, а сам он был сожжен.

Весть об отступлении русских войск немедленно распространилась по всей западной стороне, и тогда из сел, деревень и местечек к днепровским переправам потянулись тысячи возов, нагруженных переселенцами, их семьями и пожитками. Опустел Крылов. Двинулись на восточную сторону жители Лисянки. Город, прежде многолюдный и крепкий, дававший отпор Чарнецкому, Тетере, Суховеенко, теперь совершенно опустел. А поток беженцев все рос. Едва только до какого-нибудь городка достигал слух, что бу-сурмане где-то близко, как все его жители срывались с места и, наскоро похватав свои пожитки, немедленно отправлялись в путь. На перевозах против Черкасс и Канева каждый день с утра до вечера толпилось множество возов с беженцами, ожидая очереди для переправы. Едва успевали их перевозить. Не все добирались до Днепра. Многие погибали от нехватки пищи, отсутствия воды и крайнего утомления, идя по той безжизненной пустыне, в которую обратилось за последние несколько лет Правобережье. Покидая родные места, многие сжигали свои дворы. Так исчезали с лица земли десятки и сотни городков, где еще недавно жизнь била ключом.

Дорошенко всячески препятствовал этому исходу и даже издал универсал, в котором призывал всех оставаться на месте, не опасаясь за жизнь и имущество. Тем же, кто ослушается, грозил, что достанет и за Днепром: «Мы, не покончивши с заднепрянами, не помышляем оставить своего дела, хотя бы война и на несколько лет потянулась»²⁴. Городки и села, соблазнившиеся такими универсалами и сдавшиеся, были жестоко наказаны за свою доверчивость: все их жители были отданы татарам в неволю.

5 сентября по приглашению султана Дорошенко прибыл в турецкий лагерь, находившийся недалеко от сожженного Ладыжина. Когда он въезжал в турецкий обоз, путь ему загородила густая толпа невольников, состоявшая преимущественно из молодых парубков и девиц, униженно кланявшихся в землю и моливших о заступлении перед падишахом. На аудиенции у султана Дорошенко вспомнил об этой встрече, и по его просьбе тот предоставил свободу нескольким невольникам, ему же самому вручил за верную службу бархатный колпак, отороченный собольим мехом, золотую булаву, коня с богатым убором и халат - традиционный дар султанского благоволения. Вдохновленный милостью хозяина, Дорошенко прямо из лагеря вместе с ханом двинулся к Днепру покорять левобережную Малороссию. У Ржищева татары приказали собирать паромы, чтобы переправиться на восточный берег, но здесь хан получил известие о нападении на его владения донских казаков и калмыков. Это вынудило его тотчас отправиться в Крым, но часть орды он оставил Дорошенко и тот расположился с этим воинством близ Корсуна. Тут услыхал он, что свыше десяти тысяч беженцев следуют обозом из Побужья и Приднестровья, направляясь за Днепр. Дорошенко с татарами перегородил им путь под Смелою и предложил сдаться. Зная, какая участь их ожидает, те начали сопротивляться, и Дорошенко приказал всех их рубить, не разбирая ни пола, ни возраста.

Он уже совсем озверел, и даже ближайшие его приспешники стали в ужасе бежать от него. Полковник Федор Мовчан с пятьюстами сердюками прибыл в Канев и присягнул Царю. Его примеру последовало затем еще двести сердюков. А когда Дорошенко приказал изловить пятьсот мальчиков и девочек до пятнадцати лет и отправить в подарок султану для его гарема, от него отшатнулись даже ближайшие родственники, в их числе тесть его Яненко. Это последнее преступление так потрясло всех, что Дорошенко, опасаясь расправы, покинул Чигирин и три дня скрывался в лесу с наиболее преданными наемниками, а вернуться осмелился лишь после того, как волнения в городе улеглись.

Между тем бегство с западной стороны продолжалось, хотя турки ушли за Днестр, а татары вернулись в Крым. Зимой 1675 г. на левом берегу собралось такое множество беглецов, что Самойлович не знал, что с ними делать: «Их набралось, - писал он в Малороссийский приказ, - семей тысяч двадцать; все без приюта, лошади у них от бескормицы пропали и самим людям есть нечего»²⁵. А поток беженцев все прибывал. Ушли на левый берег жители Корсуна, Мошны, Млеева, На-сташки. Самойлович дал приказание переяславскому полковнику Войце Сербину не расселять их вблизи Днепра, а отправлять на новоселье в дальнейшие места. В начале сентября 1675 г. каневский полковник доносил Самойловичу, что атаманы ольховский и звенигородский привезли в Канев 1000 возов с переселенцами, и он всех их переправил через Днепр. А беглецам из Торго-вицы уйти не удалось. В числе трех тысяч собрались они на переселение, но Дорошенко, узнав об этом, послал против них татар и те всех захватили в полон.

Он зверствовал потому, что понимал: дни его власти сочтены. Сбежавший от него Василий Кочубей, приобретший впоследствии трагическую известность, сообщал: «Грызет сам себя Дорошенко, надеялся на турок и татар, но те и другие мало подают им надежды... а свои украинские люди, какие еще остаются в его владении, все гнушаются им от большого до малого. В самом Чигирине при нем нет ни полковника, ни обозного, ни другого кого из старшин, чтоб ему был дружелюбен, кроме разве родни его, да писаря, да судьи»²⁶.

Оставшись совсем один, прибег он к последнему средству спасения: милости русского Царя. Тем более, что бороться ему в сущности уже не за что было. То, чем удалось завладеть десять лет назад, им же самим было обращено в пепел, безжизненную пустыню, лишенную населения, мертвую зону, власть над которой не имела никакого смысла. Да и турки с татарами, взяв с его помощью все, что можно было, с правобережной Малороссии, не видели уже никакого смысла в борьбе за территорию, лишившуюся населения и всякой хозяйственной жизни, и поэтому заметно охладели к своему верному слуге. Защищать его дальше они не намеревались. А сам он и подавно не мог этого сделать. Некого было грабить, а значит, нечем платить наемникам. Если раньше мог он содержать их до двадцати тысяч, то теперь едва несколько сотен, да и те в любой момент готовы были покинуть его. Грандиозные честолюбивые планы завершились полным крахом, хотя цена за них была уплачена страшная. Никогда еще после Батыева погрома Русь не подвергалась такому опустошению. И теперь в этой пустыне он остался совсем один. Никакого другого выхода для него уже не оставалось: надо было сдаваться. А чтобы избежать справедливого возмездия за те страшные преступления, которые он совершил за время своего «гетманства», Дорошенко прибегнул к заступничеству запорожцев. 10 октября 1675 года их делегация, возглавляемая кошевым Серко, под Чигирином приняла от него войсковые клейноты, и пред св. Евангелием произнес он клятву на вечное подданство русскому Царю. Запорожцы били челом, чтобы простил Царь ему прошлые вины и обошелся с ним милостиво.

Так и вышло. Самый страшный преступник эпохи, злодей, на совести которого десятки тысяч убитых, угнанных в полон Русских людей, не только был пощажен, но еще и одарен приличным содержанием и даже прибыльной должностью. Причем все это было получено из рук правительства той самой страны, народу которой он принес неисчислимые бедствия и в теле которого оставил глубокие незаживающие раны. Кровавый упырь, превративший огромный цветущий край в ужасную безлюдную пустыню, где рос один бурьян да каркало воронье, еще четверть века наслаждался всеми благами жизни. Два года он провел в Москве на полном государственном обеспечении. Ему купили двор за 700 рублей и назначили построить новый дом о девяти покоях. Его семье, включая прислугу из двадцати четырех человек, назначили поденный корм, что составляло в год 936 рублей 16 алтын. Обещали выделить еще деревню. В апреле 1679 г. предложили быть воеводой в Вятке с жалованьем по 1000 рублей в год. Там он пробыл до 1682 года и снова воротился в Москву. Царь подарил ему из дворцовых волостей тысячу дворов в селе Ярополче в Подмосковье со всеми принадлежащими к ним угодьями. Став вдовцом, он в 1684 г. женился на Агафье Еропкиной и от этого брака имел трех сыновей и одну дочь. Умер 9 ноября 1698 г., на 71 году от рождения.

В качестве посмертной эпитафии этому украинскому кумиру приведем два свидетельства очевидцев о состоянии правобережной Малороссии в последней четверти XVII века: «И поидохом в степь глубокую; и бысть нам сие путное шествие печально и уныливо, бяше бо виде-ти ни града ни села; аще бо и быша прежде сего грады красны и нарочиты селы видением - то ныне точию пусто место и не изселяемо, не бе видети человека. Пустыня велия и зверей множество: козы дикие и волцы, лоси, медведи. Ныне же все развоевано да разорено от крым-цев. А земля зело угодна и хлебородна и овощу всякого много; сады, что дикий лес... да все пустыня; не дадут собаки татары населиться; только населятся селы, а они, собаки, пришед и разорят; а всех людей в полон поберут... И идохом тою пустынею пять дней, ничтоже видехом от человека». И еще одно путевое впечатление: «И проходя тогобочную, иже от Корсуня и Белой Церкви, малороссийскую Украину, потом на Волынь... и далее странствуя, видех многие грады и замки безлюдные и пустые; валы, негдысь трудами людскими аки холмы и горы высыпанные, и только зверем диким прибежищем и водворением сущий... Поглянувши паки, видех пространные, тогобочные, украино-малороссийские поля и розлеглые долины, лесы и обширные садове, и красные дубравы, реки, ставы и озера - запустелые, мхом, тростием и непотребною лядиною зарослые... Видех же к тому на разных там местцах много костей человеческих, сухих и нагих, только небо - покров себе имущих, и рекох во уме: «кто суть сия?». Тех всех еже рех, пустых и мертвых, насмотревшися, поболех сердцем и душою, яко красная и всякими благами прежде изобиловавшая земля и отчизна наша Украина малороссийская, в область пустыне Богом оставлена и населницы ея, славные предки наши, безвестни явишася»²⁷.

После таких зарисовок с натуры, сделанных современниками событий, дико читать украинские славословия по поводу Дорошенко: «...талантливый политик, полководец и администратор», отличавшийся «горячим патриотизмом, широким пониманием задач и перспектив борьбы за объединение всех земель Украины в границах соборной и независимой державы»²⁸. Такой хрестоматийный образ «рыцаря без страха и упрека» рисует современная украинская историография. С не меньшим пафосом восхваляет она и проводимый Дорошенко коллаборационистский курс: его внутренняя и внешняя политика «отвечала национальным интересам Украины и носила прогрессивный характер»²⁹. Само сотрудничество с оккупантами, столетиями осуществлявшими геноцид народа, к которому Дорошенко принадлежал, преподносится не только как последовательное продолжение дела Хмельницкого (?!), но и как благородная жертва во имя Отчизны. Отдача Малороссии в турецкую оккупацию как раз и была таким жертвенным подвигом: «Это был вынужденный шаг патриотично настроенной элиты, сделанный, чтобы достигнуть воссоединения украинских земель в границах единой державы и предотвратить нападение на них русских, польских, крымских и ногайских войск»³⁰. Читая подобные бредни и зная, как обстояло дело в реальности, испытываешь даже не удивление - бумага все стерпит! - а отвращение к такого рода «ученым»: до какой степени нравственного падения нужно дойти, чтобы петь дифирамбы подобному мерзавцу.

Еще большее отвращение испытываешь, когда сталкиваешься с этой подлой ложью на страницах учебников и пособий, предназначенных для детей: «Петр Дорошенко является выдающимся деятелем украинского освободительного движения, патриотом Украины, талантливым полководцем и политиком, который посвятил свою жизнь борьбе за создание независимого единого украинского государства»³¹. Такой ответ на вопрос о «заслугах» Дорошенко должен давать учащийся 9 класса на государственном экзамене по истории Украины. А для аргументации этого лживого тезиса предлагается и ряд соответствующих «исторических фактов». Таких, например: «При помощи Турции Дорошенко пытался расстроить польско-московские отношения и продолжить борьбу за объединение (!) Украины»³². Для чего и пошел на «союз (!) с крымским ханом», а затем по его инициативе «рада в Корсуне приняла решение заключить военный союз(!) с Турцией». Обзаведясь верными «союзниками», «Дорошенко... провозгласил на Правобережье независимую казацкую державу (!) под протекторатом Турции»³³.

Но кроме титанических усилий на внешнеполитической ниве, он еще предпринимал «действия, направленные на улучшение внутреннего положения», например, «всемерно поощрял заселение (?!) опустошенных южных районов Правобережья»³⁴.

До какой степени бесстыдства надо дойти, чтобы отравлять детские души ядом столь кощунственной лжи и вынуждать преклоняться перед злодеем, совершившим неслыханные преступления против своего народа и признававшего ценными только две вещи на свете - личную власть и сохранение собственной шкуры. Во имя их Дорошенко действительно готов был жертвовать и жертвовал всем: родиной, народом, честью, если вообще к такому деятелю применимо понятие «честь» да и какие-либо другие «высокие понятия».

Мы же, исходя из подлинных исторических фактов, можем признать только один реальный результат его политики: массовый исход жителей Правобережья и превращение некогда цветущего края в безжизненную пустыню. Еще одна «заслуга» Дорошенко - вовлечение Турции в войну с Польшей и Россией, что отстрочило воссоединение западной Малороссии с остальными русскими территориями на целых сто лет. Все. Этим исчерпывается его реальный вклад в историю Малороссии. И современники, в отличие от самостийников, хорошо знали подлинную цену «подвигам» Дорошенко: клятвопреступник многажды и переметчик, слуга бусурман -врагов Христовых, славолюбец и сребролюбец велип, повинный в приводе татар и турок. Но самостийникам чем подлее и низменнее исторический персонаж, тем ближе и роднее, тем больше они готовы преклоняться перед ним и возносить его. Такая вот ментальность...

ПРИМЕЧАНИЯ

Глава 1

¹ Назаров М. Историософия Смутного времени. Избранные статьи 1989-1992. М.: 1993, с. 54.

² Там же, с. 49. ³Там же, с. 47-50.

⁴ Там же, с. 49.

⁵ Там же, с. 66.

⁶ Там же, с. 55. ⁷Там же, с. 55-57.

⁸ Интересно отметить, что в своей недавно вышедшей книге (Тайна России. Историософия XX века. М.; «Русская идея», 1999, с. 212-240) М. Назаров воспроизводит данную концепцию решения «украинской проблемы» без каких-либо изменений, дословно. Минувшие десять лет, по-видимому, ничем новым его историософского багажа так и не обогатили.

10. Осипов В. Русское поле. Сборник статей и очерков 1989- 1996 гг. М.: «Десница», 1998, с. 66. ., ¹⁰Там же, с. 67.

¹¹ Там же, с. 153.

¹² Там же, с. 162.

¹³ Там же, с. 65.

¹⁴ Там же, с. 66.

¹⁵ Там же, с. 65.

¹⁶ Вернадский Г.В. Россия в средние века. М.: «Аграф», 1997, с. 186-187.

¹⁷ Там же, с. 8.

18 Там же, с. 191, 202-203, 283, 282, 263, 281, 304, 296. ^!9Тамже,с. 104, 103,233, 179,180, 171. ²⁰Там же, с. 185, 203, 202, 305,259, 274. ²'Там же, с. 78, 104, 105.

²² Кожинов В. История Руси и русского Слова. Современный взгляд. М.: «Чарли», 1997, с. 380.

²³ Там же, с. 383.

²⁴ Там же, с. 384.

²⁵ Там же, с. 383.

²⁶ Там же, с. 386.

²⁷ Назаров М. Историософия Смутного времени. С. 51-52.

²⁸ Ульянов Н.И. Русское и великорусское. «Свободное слово Карпатской Руси», Нью-Йорк: 1960, с. 20.

²⁹ Там же, с. 20-21.

³⁰ Там же, с. 22.

³¹ Кожинов В. История Руси и русского Слова. С. 383.

³² Там же, с. 383-384.

Глава 2

¹ Кожинов В. История Руси и русского Слова. С. 385.

² Железный А. Происхождение русско-украинского двуязычия в Украине. Киев: 1998, с. 82.

³ Там же, с. 29-30.

⁴ Там же, с. 64.

⁵ Там же, с. 83.

⁶ Там же, с. 47.

⁷ Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М.: 1998, с. 332-333.

⁸ Срезневский И.И. Мысли об истории русского языка и других славянских наречий. СПб.: 1889, с. 34-35.

⁹ Украинский сепаратизм в России. 389.

¹⁰ Украинский язык для начинающих. Киев: 1992. "Гнаткевич Э. От Геродота до Фотия. «Вечерний Киев»

26 января 1993.

²Чепурко Б. Украинцы. «Основа» №3. Киев: 1993.

¹³Плачинда С. Словарь древнеукраинской мифологии. Киев: 1993.

¹⁴ Кратко-Кутынский А. Феномен Украины. «Вечерний Киев». 27 июня 1995.

¹⁵ «Вечерний Киев» 9 декабря 1994.

¹⁶ Там же, 21 декабря 1994.

¹⁷ Украина - это Русь. Литературно-публицистический сборник под ред. М.И. Туряницы. СПб.: 2000, с. 29.

Глава 3

¹ Кожинов В. История Руси и русского Слова. С. 383.

² Щегол ев С.Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. Киев: 1912, с. 477.

³ Украинский сепаратизм в России. С. 287.

⁴ Там же, с. 295.

⁵ Там же, с. 328.

⁶ Там же, с. 318.

⁷ Там же, с. 326-327. ⁸Тамже, с. 109-110. ⁹Тамже, с. 91.

¹⁰Там же, с. 25.

¹¹ Там же, с. 250-251.

¹² Там же, с. 136. ¹³Тамже, с. 142-143.

¹⁴ Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М.: «Индрик», 1996, с. 5-6.

¹⁵ Там же, с. 4-5.

¹⁶ Там же, с. 272-276.

¹⁷ Грушевский М.С. Иллюстрированная история украинского народа. СПб.: 1913, с. 5.

¹⁸ См. Украинский сепаратизм в России. С. 82.

¹⁹ Очерки истории исторической науки. М.: «Наука», 1960, т. 2, с. 146.

Глава 4

¹ В феврале 2001 г. правительство Украины приняло решение о внесении очередных нововведений в украинское правописание. Одни из них уже использовались в УССР в 20-е годы, однако, решающим фактором их нынешнего внедрения стало то, что все они являются нормой языка украинской диаспоры. Вот лишь некоторые перлы этой «модернизации»: писать «ия» в середине слов иностранного происхождения («гениялъ-ный», «матэриял»); передавать иностранный дифтонг «аи» через «ав» («авдыт», «авдытория»,. «авкцион», «инавгура-ция»); употреблять как нормативные параллельные формы «эфир» - «этэр», «кафэдра» - «капгэдра», «марафон» - «мара-тон»; склонять заимствованные слова на «о» («пальто» -«палъта» в родительном падеже, «кино» - «кина» и т.д).Толь-ко массовые протесты, в том числе и со стороны так называемых «украинских националистов», вынудили правительство временно приостановить данную языковую «рэхворму», но отказываться от нее оно не намерено.

² Обман века. Документы и материалы. К проблеме ратификации «Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве» между Россией и Украиной. М.: Институт стран СНГ, 1999, с. 193-194.

³ «Донецкий кряж» 12 марта 1993.

⁴ Кстати, все мои попытки разыскать книгу в Москве завершились безрезультатно. В издательстве объяснили, что весь тираж (1000 экз.) был передан в распоряжение автора. А куда он исчез после убийства В. Масловского, неизвестно.

⁵Чебаненко СВ. Политические партии Украины. Политические партии Луганщины. Луганск: 1997, с. 114.

⁶ «Донецкий кряж» апрель 1993.

⁷«Укра'ша молода» август 1992.

⁸ «Украшсью обри» №1, январь 1993.

⁹ Чебаненко СВ. Политические партии Украины. С. 213-214. ¹⁰«Галичина» 20 ноября 1999, официальный орган Ивано-

Франсковского областного Совета.

¹¹ Мисбан В. Рассказы по истории Украины. Киев: «Гене-за», 1997. Утвержден Министерством образования Украины как учебник для 5-го класса средней школы, с. 48.

¹² Там же, с. 69. ¹³Тамже, с. 118-119.

¹⁴ Там же, с. 119-121.

¹⁵ Там же, с. 125. ¹⁶Тамже, с. 168. ¹⁷Тамже, с. 171.

¹⁸ Мороко В., Турченко Ф. История Украины. Запорожье: «Просвета», 1999. Рекомендовано Министерством образования Украины как учебник для 9-го класса средней школы, с. 358

¹⁹ Там же, с. 80-85. ²⁰Там же, с. 373.

²¹ «Братья Славяне», май 2001.

²² Бжезинский 3. Великая шахматная доска. Господство Америки и его геостратегические императивы. М.: Между-нар. отношения, 1999, с. 179.

²³ Там же, с. 134.

²⁴ Гумилев Л.Н. Этносфера. История людей и история природы. М.: «Экопрос», 1993, с. 493-532.

Глава 5

1. Драгоманов М. Шевченко, украшофши i сощал1зм. Яъвхъ-1906, с.57-58.

2. Tфремов С. IcropiH украшського письменства. Кшв: 1911 с 117.

³ Шевчук В. Козацька держава. Стюди до icropiT украшського державотворення. Кшв: «Абрис», 1995, с. 333.

⁴ Там же, с. 346. ⁵Тамже,с. 335, 337.

⁶ История Русов или Малой России. Репринтное воспроизведение 1846 года. Киев: РИФ «Дзвш», 1991, с. III.

⁷ Шевчук В. Малороссизм - воскресшая старая социо-па-тологическая болячка. «Вечерний Киев». 31 января 1995.

⁸Шевчук В. Козацька держава... с. 345-346.

⁹ История Русов или Малой России. С. 94-95.

¹⁰ Там же, с. 204.

¹¹ Там же, с. 82, 171, 177,87,88.

¹² Там же, с. 98-99.

¹³ Там же, с. 255-256, 145.

"Там же, с. 204, 206-207, 212-213, 209, 207.

¹⁵ Там же, с. 7, 28, 86, 35-36, 8, 28, 36, 32, 40.

¹⁶ Цит. по Назаров М. Историософия Смутного времени. С. 66.

¹⁷ История Русов или Малой Росси. С. 204,208-209,198-199.

¹⁸ Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 136.

¹⁹ Карпов Г. Критический обзор разработки главных русских источников до истории Малороссии относящихся. М.: 1870.

²⁰ Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 178.

²¹ Костомаров Н. Руина. Исторические монографии и исследования. М.: «Чарли», 1995, с. 577,455, 514, 640, 584.

²² Там же, с. 731, 515, 594, 565, 567, 662.

²³ Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 184-184,179 .

²⁴ Костомаров Н. Богдан Хмельницкий. М.: «Чарли», 1994, с. 6.

²⁵ Там же, с. 554-555, 588.

²⁶ Костомаров Н. Руина. С. 25, 24, 113.

²⁷ Там же, с. 670, 636, 92, 136, 225, 86.

²⁸ Украина - это Русь. С. 61, 58, 63, 67.

²⁹ Костомаров Н.И. Исторические произведения. Автобиография. Киев: изд-во Киевского университета, 1989, с. 591.

³⁰ Украина - это Русь. С. 22-23. ,

Глава 6

¹ Яворницький Д.1. 1стор!я запорозьких козаюв. В 3-х тт. Кюв: «Hayкова думка», 1990-1991, т.З, с. 8.

²Там же, т. 2, с. 28. ³Там же, с. 45-46.

⁴ Субтельный О. Украина. История. Кшв: «Либщь», 1994, с. 85, 93, 94-95, 89, 90-91, 317-318, 406-407, 433.

5 Там же, с. 538, 539, 470, 552, 488, 480, 497, 490-491, 533, 513,536,541-543,569,619.

⁶ Ильин И. Наши задачи. Исторические судьбы и будущее России. В 2-х тт. М.: «Рарог», 1992, т. 1, с. 115-117.

⁷ Щербаювський В. Формування украшсько! наци. Прага: 1941, с 6.

⁸ Петров В. Походження украшського народу. Кшв: МП «Феникс», 1992, с. 23-24.

⁹ Там же, с. 19.

¹⁰ Субтельный О. Украина. История. С. 14.

¹¹ Петров В. Походження украшського народу. С. 47, 52.

¹² Субтельный О. Украина. История. С. 17.

¹³ Петров В. Похождения украшського народу. С. 72, 78.

¹⁴ «За вшьну Украшу» 31 августа 1996. ¹⁵«Лггературна Укра'ша» 25 октября 1990.

¹⁶ «Украшська культура», 1997, № 1.

¹⁷ Украина - это Русь. С. 27.

¹⁸ Монографию А. Дикого я обнаружил в Интернете, сайт «Украинские страницы». Насколько знаю, в России она не издавалась, а заграничного издания в моем распоряжении нет. Поэтому ограничиваюсь только ссылкой на интернетовский адрес: UKR. Stor.-com.

¹⁹ Железный А. Происхождение русско-украинского двуязычия в Украине. С. 78.

²⁰ Украина - это Русь. С. 130.

Глава 7

'Шевчук В. Козацька держава... С. 192.

² Ефименко А.Я. История украинского народа. Киев: «Лы-бидь», 1990, с. 277.

³ Костомаров Н.И. Казаки. Исторические монографии и исследования. М.: «Чарли», 1995, с. 49.

³ Соловьев СМ. История России с древнейших времен. 1657-1676. Кн. VI, тт. 11-12. М.: ООО «Издательство ACT»; Харьков: «Фолио», 2001, с. 132.

⁴ Там же, с. 190-191

⁶ Там же, с. 553.

⁷ Там же, с. 544.

⁸ Там же, с. 555-556.

9. Там же, кн. VII, тт. 13-14, с. 525-530..

10. Там же, с. 265-271, 274-275.

¹¹ Костомаров Н.И. Мазепа. М.: «Республика», 1992, с. 47-48.

12.Соловьев СМ. История... Kh.VII, тт. 13-14, с. 651.

¹³ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 54.

14Соловьев СМ. История... Kh.VII, тт. 13-14, с. 652-653.

15 Костомаров Н.И. Мазепа. С. 29.

16Там же, с. 268.

17Соловьев СМ. История... Kh.VI, тт. 11-12, с. 632-635.

18Там же, kh.VIII, тт.15-16, с. 44.

¹⁹Ефименко А.Я. История украинского народа. С. 286.

²⁰ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 144.

²¹ Соловьев СМ. История... Kh.VIII, тт. 15-16, с. 312.

²² Там же, с. 273.

²³ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 189.

²⁴Соловьев СМ. История... Kh.VI, тт. 11-12, с. 165-166.

²⁵ Там же, с. 246.

²⁶Там же, с. 633.

²⁷ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 117.

²⁸Тамже,с. 119.

²⁹Соловьев СМ. История... Kh.VI, тт. 11-12, с. 565-566.

³⁰ Там же, с. 641-642.

³¹ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 33.

³²Костомаров Н.И. Руина... С. 151.

³³ Антонович В.Б. Моя сповщь. Вибраш icTopinm та публщистичн! твори. Кшв: «Либщь», 1995, с. 269.

³⁴Соловьев СМ. История... Кн. VII, тт. 13-14, с. 793.

³⁵ Там же, с. 841.

³⁶ Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 296.

Глава 8

¹ Ширяев Б. Вызволение хлопской Руси. сб. «Путями истории», изд-во Карпаторусского литературного общества. Нью-Йорк, 1974, с. 166.

² Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 266-268. ³Заборовский В.Л. Католики, православные, униаты.

Проблемы религии в русско-польско-украинских отношениях конца 40-х - 80-х гг. XVII в. Документы. Исследования. Часть 1: Источники времени гетманства Б.М. Хмельницкого. М.: «Памятники исторической мысли», 1988, с. 191.

⁴Соловьев СМ. История... кн. VI, тт. 11-12, с. 462.

⁵ Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 268.

⁶ Грушевский М. Иллюстрированная история Украины. Донецк: ООО ПКФ, 2002, с. 436-437.

⁷ Костомаров Н.И. Мазепа. С. 68. "Костомаров Н.И. Казаки. С. 269.

⁹Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 199,201.

¹⁰ Там же, с. 499-500.

¹¹ Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 269. ¹²Костомаров Н.И. Мазепа. С. 104-106. ¹³ Там же, с. 40-41.

¹⁴Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 295.

¹⁵Соловьев СМ. История... Кн. VII, тт. 13-14, с. 792-793.

¹⁶ Там же, кн. VI, тт. 11-12, с. 566.

¹⁷ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С. 741.

¹⁸Соловьев СМ. История... кн. VI, тт. 11-12, с. 207. ¹⁹Яворницький Д.1. iсторiя запорозьких козаюв. Т. 2, с. 276, 278; Костомаров Н.И. Руина. С. 62-63.

²⁰Соловьев СМ. История... Kh.VI, тт. 11-12, с. 563.

²¹ Там же, с. 508.

²²Там же, кн. IX, тт. 17-18, с. 690.

²³ Там же, с. 687-688.

²⁴Яворницький Д.1.iсторiя... Т. 2, с. 191.

²⁵ Грабеньский Влад. История польского народа. СПб.: 1910, с. 161-163.

²⁶ Коялович М.О. Чтения по истории Западной России. С.-Петербург: 1884, с. 46-47.

²⁷ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С. 26-27. ²⁸Соловьев СМ. История... Kh.V, тт. 9-10, с. 553.

²⁹ Гоголь Н.В. Тарас Бульба. М.: «Русская книга», 1992, с. 102.

³⁰ Субтельный О. Украина. История. С 161.

³¹ Коялович М.О. Чтения по истории Западной России.

³² Протоиерей Лев Лебедев. Великороссия: жизненный путь. СПб.: 1999, с. 338.

³³ Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: «Мысль», 1988, ч. II, с. 276.

³⁴ Ключевский В.О. Курс русской истории. М.: Государственное издательство политической литературы, 1957, ч. III, с. 185.

³⁵ Ключевский В.О. Курс русской истории. Ч. II, с. 293.

³⁶Соловьев СМ. История... Кн. V, тт. 9-10, с. 425. ³⁷Солоневич И. Народная монархия. М.: 2002, с. 540-541.

³⁸ Коялович М.О. История русского самосознания. По историческим памятникам и научным сочинениям. Минск: «Лучи Софии», 1997, с. 412-413.

³⁹ Платонов С.Ф. Лекции по русской истории. М.: «Высшая школа», 1993, с. 630.

⁴⁰ Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.: 1992, с. 365-366.

⁴¹ Протоиерей Лев Лебедев. Великороссии... С. 239-240.

⁴² Грабеньский Влад. История польского народа. С. 279.

⁴³ Острецов В.М. Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки. М.: Издательское общество ООО «Штрихтон», 1998. С. 36.

⁴⁴ Там же, с. 462-463.

⁴⁵Тарле Е.В. Северная война и шведское нашествие на Россию. М.: ACT, 2002, с. 276.

⁴⁶ Ефименко А.Я. История украинского народа. С. 313.

⁴⁷ Грушевский М. Иллюстрированная история Украины. С. 376.

⁴⁸ Власов В. История Украины. 8 класс. Киев: «Издательство А.С.К.», 2002, с. 267-269.

⁴⁹ Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. С. 91.

⁵⁰Тамже,с.133-134. ⁵¹Тамже,с.135-139. «Там же, с. 145-146.

Глава 9

1 Соловьев СМ. История... Kh.VII, тт. 13-14, с. 792-793.

² Костомаров Н.И. Руина. С. 387.

³ История Русов или Малой России. С. 120.

⁴ Там же, с. 121.

Костомаров Н.И. Казаки. С. 372-373.

⁶ Ширяев Б. Вызволение хлопской Руси. С. 166.

'Соловьев СМ. История... Кн.VI, тт. 11-12, с. 490.

⁸ Костомаров Н.И. Казаки. С. 77.

⁹Соловьев СМ. История... Kh.VI, с. 496.

¹⁰ Там же, с. 539.

¹¹ Там же, с. 489-490.

¹² Там же, с. 485-496.

¹³ Там же, с. 488.

¹⁴ Антонович В.Б. Моя сгювщь... С. 375-376. ¹⁵СоловьевСМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 499-500.

¹⁶ Там же, с. 496-497.

¹⁷ Костомаров Н.И. Руина. С. 161.

¹⁸Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 146-149. ¹⁹ Там же, с. 461. ²⁰Тамже,с. 458.

²¹ Там же, с. 480-482, 471-472.

²² Там же, с. 567-568.

²³ Там же, кн.VIII, тт. 15-16, с. 322.

²⁴ Костомаров Н.И. Казаки. С. 116-117.

²⁵Заборовский Л.В. Католики, православные, униаты... Ч. 1,с. 31-33.

²⁶Соловьев СМ. История... Кн. V, тт. 9-10, с. 792.

²⁷ Костомаров Н.И. Руина. С 193, 165.

²⁸ Заборовский Л.В. Католики, православные, униаты... Ч. 1, с. 205, 116.

Глава 10

^I www.ukrstor.com/dikij/.

²Шевчук В. Козацька держава... С. 115 .

³ Там же, с. 190.

⁴ Там же, с. 88.

⁵ Грушевский М. Иллюстрированная история Украины. С 337-338.

⁶Соловьев СМ. История... Kh.V, тт. 9-10, с.732.

⁷ Там же, с. 767-768.

⁸ Там же, с. 732.

⁹ Там же, с. 780.

¹⁰Тамже, кн. VI, тт. 11-12, с. 9.

^II Там же, кн. V, тт. 9-10, с. 771. ¹²Там же, кн. VI, тт. 11-12, с. 9-10. ¹³ Там же, с. 16.

¹⁴Там же, kh.V, тт. 9-10, с. 892.

¹⁵ Там же, кн. VI, тт. 11-12, с. 17.

¹⁶ Там же, с. 16-17.

¹⁷ Костомаров Н.И. Казаки. С. 69.

¹⁸ Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 27.

¹⁹ Там же, с. 30.

²⁰ Там же, с. 31.

²¹ Яворницкий Д.1.1стор1я запорозьких козаюв. Т. 1, с. 335.

²² Там же, с. 326.

23 www.ukrstor.com/dikij/.

²⁴Яворницкий Д.1. Icropin запорозьких козашв. Т. 1, с. 333.

²⁵ Костомаров Н.И. Казаки. С. 83-84.

²⁶Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 33-34.

²⁷ Смолий В.А., Степанков B.C. Украшська национальна револющя XVII ст. (1648-1676). Кшв: Видавничий д1м «Аль-тернативи», 1999, с. 226-227.

²⁸ www.ukrstor.com/dikij/.

²⁹Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 38 .

³⁰ Костомаров Н.И. Казаки. С. 106.

³¹ Там же, с. 112.

³² Беднов В.А. Православная Церковь в Польше и Литве (по Volumina Legum). Минск: «Лучи Софии», 2002, с. 255-258.

«Костомаров Н.И. Казаки. С. 148-159.

³⁴ Смолий В.А., Степанков B.C. Украшська национальна револющя... С. 227.

³⁵ Костомаров Н.И. Казаки. С. 160. ³⁶Там же, с. 139.

"Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 60.

³⁸ Каргалов В.В. Полководцы XVII века. М.: «Патриот», 1990, с. 314-315.

³⁹ Смолий В.А., Степанков B.C. Укра'шська нацюнальна револющя... С. 232.

'«'Каргалов В.В. Полководцы XVII века. С. 318.

⁴¹ Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 66-67.

⁴² Там же, с. 73.

⁴³Шевчук В. Козацька держава... С. 103.

⁴⁴ Там же, с. 104.

⁴⁵ История Украины с древнейших времен до начала XX века. Справочное пособие. Луганск: 1999, с. 149.

⁴⁶ Власов В. История Украины. 8 класс. С. 157, 159, 161.

Глава 11

¹ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С. 659.

² Там же, с. 679.

³Соловьев СМ. История... Кн. V, тт. 9-10, с. 827. ⁴ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С. 683. ⁵Соловьев СМ. История... Кн. V, тт. 9-10, с. 855. ⁶Там же, с. 868.

⁷ Там же, с. 886.

⁸ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С. 708.

⁹ Там же, с. 738-741.

'«Соловьев СМ. История... Kh.V,tt. 9-10, с.889-890. ¹¹ Костомаров Н.И. Богдан Хмельницкий. С.722 . ¹²Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с.93-94.

¹³ www.ukrstor.com/dikij/.

¹⁴ www.ukrstor.com/dikij/.

¹⁵Яворницький Д.1. 1стс^я запорозьских козаюв. Т. II, с. 262-263.

¹⁶ Смолш В. А., Степанков B.C. Украшська нацюнальна револющя... С. 258.

¹⁷ Там же, с. 277.

Глава 12

¹ Костомаров Н.И. Руина. С. 53.

² Там же, с. 107. ⁵ Там же, с. 58. "Там же, с. 80.

⁵Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 477-478.

Костомаров Н.И. Руина. С. 123.

⁷Соловьев СМ. История... Kh.VI, тт. 11-12, с. 280.

⁸ Костомаров Н.И. Руина. С. 126.

⁹ Грушевский М. Иллюстрированная история Украины. С 357.

¹⁰ Костомаров Н.И. Руина. С. 141-142.

¹¹ Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 253-254.

¹² Костомаров Н.И. Руина. С. 271.

¹³Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 593.

14♦Костомаров Н.И. Руина. С. 177.

¹⁵Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 231.

16 Костомаров Н.И. Руина. С. 193-194.

¹⁷Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 593-594 .

¹⁸ Костомаров Н.И. Руина. С. 269.

¹⁹Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 615.

²⁰ Костомаров Н.И. Руина. С. 274.

²¹ Соловьев СМ. История... Кн. VI, тт. 11-12, с. 616.

²² Смолш В.А., Степанков СВ. Украшська нацюнальна револющя... С. 326.

²³ Там же, с. 325.

²⁴ Костомаров Н.И. Руина. С. 287.

²⁵ Там же, с. 289.

²⁶ Там же, с. 292.

²⁷ Антонович В.Б. Моя сповщь... С. 263-264.

²⁸ Смолш В.А., Степанков СВ. Укра'шська нацюнальна револющя... С. 278.

²⁹ Там же, с. 309.

³⁰ Там же, с. 304.

³¹ История. Вопросы и ответы: выпускной экзамен, 9 класс. Харьков: «Мир детства», «Торсинг», 1999, с. 56. В пособии приведены ответы к вопросам экзаменационных билетов по истории, утвержденным Министерством образования Украины на 1999 год. В ответах использованы материалы учебника и дополнительной литературы. Пособие согласовано с материалами информационных сборников Министерства образования Украины: 1999, № 2-4.

³² Турченко Ф.Г., Турченко Г.Ф. История. Государственная аттестация в вопросах и ответах. 9 класс. Запорожье: «Просв1та», 2002, с. 52.

³³История: вопросы и ответы... С. 56.

³⁴ Власов В. История Украины. 8 класс. С. 173.

Недостаточно прав для комментирования