Российско-украинские отношения после полутора лет упадка начинают постепенно восстанавливаться. Количество, а главное, качество контактов официальных лиц России и Украины за последние 3 месяца выросло на порядок по сравнению со всем предыдущим периодом президентства В.А.Ющенко. Однако, несмотря на декларируемое начало сближения, восстановление прежнего «домайданного» формата взаимоотношений уже не представляется возможным ни Киеву, ни Москве: тот выбор, который сделала Украина в 2004 году, нельзя отменить. И выбор этот до сих пор является во многом болезненным для Кремля.
Если до событий «оранжевой революции» российско-украинские отношения были иллюзорно дружескими, то с момента Майдана все более и более начинали становиться иллюзорно вражескими. В этих иллюзиях дружбы или вражды и кроется главный смысл взаимоотношений между Россией и Украиной.
Исторически наши отношения всегда были наполнены гигантским числом мифов, которые плодились историками в бессчетном количестве. Начиная с сомнений о существовании украинской нации и языка с российской стороны, заканчивая «правдой о героических подвигах УПА» и первых украинских «патриотах», которые, не жалея живота своего, освобождали «рідну Україну» от «клятых москалей» с другой. Мифы эти как с одной, так и с другой стороны, как правило, сильно отличались от событий, произошедших на самом деле. Однако именно они формировали повестку дня отношений между нашими странами.
Основные темы повестки дня российско-украинских отношений не претерпели существенных изменений с 1994 по 2004 год. Таковыми всегда были темы русского языка, НАТО и Крыма. Одним словом, выбор вектора развития Украины - западного или восточного. В 2004 году к этим темам добавилась тема «экспорта цветных революций на постсоветском пространстве», следствием развития которой стало повышение цены на газ до искомых 130 долларов. Определяющим в политике Кремля в российско-украинских отношениях стал, безусловно, Майдан. Это был тот Рубикон, после которого Москва вспомнила о «газовом вентиле».
Майдан как главный фактор российско-украинских отношений
До Майдана на постсоветском пространстве (разве что уже за исключением Грузии, где за год до этого произошла, так называемая, «революция роз») субъект влияния был один - Кремль, который задавал повестку дня, в то время как остальные государства были объектами влияния последнего. Никакой ГУУАМ образца 1997 года не повлиял на распределение ролей на пространстве бывшего СССР. Майдан же стал тем вызовом Кремлю, который нарушил сложившуюся за десятилетие практику, попыткой перевести Киев из разряда «объектов влияния» в категорию субъектов. И, как бы данный факт не хотелось бы проигнорировать, Майдану это удалось осуществить: инерционную повестку Кремля, у которого отсутствовала стратегия внешней политики в отношении стран СНГ, поломала активное позиционирование Украины после Майдана. Киев стал законодателем мод в отношениях с Москвой. Вся последующая политика Кремля была нацелена на минимизацию последствий «оранжевой революции» как в контексте постсоветского пространства, так и в контексте поиска «оранжевых агентов» и предотвращения «оранжевой революции» уже внутри страны. Майдан стал главным фактором не только во внешней, но даже во внутренней политике России. Шаблонные стереотипы России в отношении Украины получили новый стимул к развитию.
Российские стереотипы в отношении Украины были ясны и практически не менялись в зависимости от политической ситуации: мнение о том, что Украина - искусственно созданное образование бывшей Российской империи, появившееся на свет благодаря недальновидной политике проведения федерализации, давно и прочно господствовало в умах российского общества. Равно как и суждение, вытекающее из предыдущего, относительно надуманности существования украинской культуры и языка. Аналогичные примеры мифотворчества можно привести и с украинской стороны: «Россия - это страшный гегемон, порабощавший Украину на протяжении многих веков, эксплуатирующий украинцев и забирающий лучшие умы нации для того, чтобы использовать их потенциал в собственных интересах, а сегодня еще и душащий ценами на газ и различными экономическими блокадами» - до сих пор проповедуют некоторые украинские политики.
В нынешнем году россияне, в большинстве своем, стали прагматиками и рационалистами. Это показывают исследования, проведенные ВЦИОМ. Собственно экономические интересы людей стали куда важнее любых неоимперских, панславянских, советско-реставраторских теоретических конструкций. Причем в защите своих материальных интересов россияне скорее предпочтут отгородиться от остального мира и не готовы добиваться усиления международного влияния России ценой экономических жертв.
Бурное развитие ситуации в Украине, которому была посвящена в последнее время немало новостных материалов российских СМИ (большей частью негативного характера), серьезного интереса в России не вызывало. По опросам ведущих социологических центров России (ВЦИОМ, ФОМ) доля россиян, которая не знает внутреннюю политику Украины, наиболее высока (38-53% - ФОМ, исследование «Оценка популярности украинских политиков», январь 2006 г.) По мнению социологов, сказывается разочарование, неверие в возможность радикальных перемен к лучшему в братской стране. Только 14 процентов опрошенных (здесь и далее -ВЦИОМ, В.Федоров, февраль 2006) следили за развитием событий на Украине внимательно, тогда как гораздо больше - 41% - не следили вообще и 43% - от случая к случаю. А около трети респондентов - 32 процента - вообще не смогли дать оценку тому, что происходило в соседнем государстве в последние месяцы.
По мнению относительного большинства опрошенных ВЦИОМом (41%), Россия в отношениях с Украиной должна исходить только из своих долгосрочных интересов. И никоим образом не ставить эти интересы в зависимость от того, кто сегодня возглавляет украинское правительство. Причем россияне выступают против попыток «купить любовь за деньги», конвертировать экономические уступки в усиление влияния России на свою «восточнославянскую сестру». Лишь 11 процентов россиян поддержали бы немедленные «дружеские действия» России навстречу новому «пророссийскому» премьеру, включая и наиболее болезненный для обеих сторон вопрос о цене на поставляемый российский газ.
Не так много (26%) и тех, кто допускает возможность смягчения позиции России по экономическим аспектам сотрудничества, при условии, что эти уступки будут идти в связке с реальной политикой нового правительства Украины.
Характерно, что наиболее жестко настроены именно элитные слои общества - то есть хорошо обеспеченные россияне. Среди тех, кто оценивает свое материальное положение как хорошее и очень хорошее, 47% считают, что вне зависимости от того, кто находится у власти в Украине, Россия должна исходить только из собственных экономических интересов.
Прагматизм, граничащий со скептицизмом, определяет теперь отношение россиян и к самому Януковичу. Большинство россиян не верят в то, что этот политик претворит в жизнь свои нынешние декларации. Только 15 процентов респондентов считают, что его приход к власти позволит переориентировать Украину на сближение с Россией, последовательный учет интересов русскоязычного населения. Еще четверть из числа опрошенных (25%) уверены, что украинское руководство, как и при Кучме, будет вынуждено балансировать между прозападной и пророссийской политикой, но более или менее последовательно не сможет реализовать ни тот, ни другой вектор. А 23% опрошенных считают, что «прозападный» курс, характерный для первых полутора лет оранжевой революции, сохранится без существенных изменений. Или, сохранившись в целом, несколько смягчится. Как видим, россияне, уже не верят словам. Им, как людям все более рациональным и прагматичным, нужны реальные доказательства пророссийской политической линии нового украинского правительства, реальные экономические выгоды от сотрудничества с ним, либо действия в фарватере российских интересов.
Выводы российских социологов таковы: чем дальше, тем более становится ясно, что лелеемые и распространяемые частью интеллектуального сообщества идеи «славянского союза», евразийской интеграции, воссоединения постсоветских государств могут находить последователей в широких слоях общества. Но это только до тех пор, пока они не затрагивают материальных интересов россиян! То есть на духовном, интеллектуальном, религиозном уровне объединение крайне желательно, но серьезных усилий к этому прилагать никто не собирается.
Если внимательно анализировать результаты исследований украинских социологических центров, то не трудно заметить, что данный прагматичный подход вполне присущ и гражданам Украины. Так, по данным исследовательского центра «София», объединения Украины и России в единое государство хотят лишь 14 процентов граждан Украины, тогда как 53 процента считают, что Украина и Россия должны быть независимыми дружественными государствами. В то время, как, по данным Фонда «Общественное мнение» на начало 2005 года, 44% россиян считали, что Россия и Украина должны объединиться в одно государство; 31% считал, что отношения должны быть, как у двух независимых государств, но с открытой границей, без виз и таможен; и только 18% настаивали на том, что отношения с Украиной должны быть такими же, как со всеми другими странами.
Согласно опросу Фонда свободы, 42,9% опрошенных граждан готовы проголосовать за вступление Украины в Европейский союз, 28,3% против, а 17,7% затруднились с ответом на вопрос. Рассматривая ожидания и перспективы евроинтеграции Украины, по данным исследования центра «Социс» 2005 года, 31% опрошенных считают, что Украину примут в ЕС в течение ближайших 5 лет, еще 28% предполагают, что это случится в течение десяти лет.
Таким образом, сегодня нужно признать, что «ПРАГМАТИЗМ», экономическая целесообразность, наконец, просто житейский здравый смысл в межгосударственных отношениях являются базовой точкой отсчета. Тем самым первым верстовым столбом.
Однако за экономическим прагматизмом межгосударственных отношений, который сегодня по факту определяет повестку дня, намечается разрыв в гуманитарном, культурном плане. Так по данным исследований проведенных в 2003 году социологами ВЦИОМ (Россия) и КМИС (Украина), если 40 процентов молодых украинцев принявших участие в опросе, относятся к россиянам с симпатией и интересом, то среди россиян их всего лишь 16 процентов.
В то же время 73 процента россиян относятся к украинцам спокойно без особых чувств, доля украинцев с таким же отношением к россиянам 56%. 5,7% россиян относятся к украинцам с раздражением и враждебностью, тогда как доля украинцев испытывающих подобные чувства к россиянам лишь 1,3%.
Согласно этому исследованию, лишь 18% граждан Украины идентифицируют себя русскими. Согласно исследованиям Центра «Социс» 2005 года, 53% опрошенных считают, что отношения между Россией и Украиной стали хуже, чем во время президентства Леонида Кучмы. 30% считают, что остались такими же, и лишь 8 процентов отметили улучшение отношений. При этом 43% считают, что отношения ни хорошие, ни плохие, а 16% считают их скорее хорошими.
Таким образом, украинская элита вынуждена признать адекватность прагматичного отношения российской элиты к Украине. Равно как и наоборот. Но нам необходимо будет определить причинно-следственные связи в этом явлении, а именно - кто первый и в какой степени начал создавать эту тенденцию, а что являлось реакцией на первичный вызов. Потому что для политиков зачастую характерно манипулирование этими связями, и они возбуждают в своих гражданах чувство обиды, иногда абсолютно ложное, вынуждая их к естественной ответной реакции.
С другой стороны, украинскому политикуму необходимо как можно быстрее осознать, что дальнейшее использование российско-украинских отношений во внутриполитических, особенно электоральных играх будет вести лишь к дальнейшему росту социальной напряженности в Украине. Так по данным исследований 2006 года в рамках проекта «Евразийский мониторинг», 40,8% украинцев испытывают некоторое беспокойство перед возможностью гражданской войны, 13,9% испытывают сильную тревогу, а 5,2% испытывают постоянный страх. Для сравнения - страх перед возможностью гражданской войны испытывают 4,2% россиян и лишь 0,8% белорусов и 1,7% жителей Казахстана.
Дальнейшее использование украино-российских отношений в этом формате уже невыгодно и самой России. Так как вышеупомянутый «прагматизм» в отношениях с ныне правящей коалицией и логика украинской внутриполитической борьбы, будут требовать внятных объяснений, почему Россия на дружественные для нее заявления украинских политиков против НАТО и евроинтеграции, отвечает неадекватно. А именно - повышением цены на газ, запретами на ввоз украинской продукции, прекращением совместных проектов типа АН-70 и тому подобными публичными и скрытыми действиями, носящими явно недружественный характер.
Российскому экономическому прагматизму в межгосударственных отношениях Украина может противопоставить лишь прагматизм гуманитарный. А это по определению не может привести к росту любви и взаимопонимания между нашими народами (единым народом) в силу неадекватности народного «спроса» и «предложения».
Таким образом, на наш взгляд, первоочередная задача «пророссийской» части украинской элиты - это «демифологизация» межгосударственных российско-украинских отношений. Нужно признать эти отношения прагматическими. И этот прагматизм является основной переговорной площадкой для новых отношений, в создании которых назрела серьезная необходимость.
Но сегодня российско-украинские отношения все еще рассматриваются через призму двух основных мифов.
МИФ №1 «Языковая проблема»
С точки зрения прагматической политики и экономических интересов страны, России абсолютно неважно, будет ли русский язык в Украине государственным или нет - ведь это внутреннее дело Украины. Если мы посмотрим результаты исследований Киевского Международного института социологии 2003 года, то более 60 процентов населения Украины считают своим родным языком украинский, а 36% русский. В то же время 53,2% населения Украины обычно разговаривали на русском языке и только 44,7% - на украинском. Такие же результаты опросов получает и украинский "Фонд свободы", и российский Фонд "Общественное мнение".
Как показывают результаты фокус-групповых интервью, проведенных Центром «ЦЕССИ-Украина» в 2006 году, большинство респондентов, представляющих электорат различных политических партий, считают, что данная проблема «искусственно раздувается СМИ».
Глядя на эти данные, видно, что ни о какой «насильственной украинизации» в формате прибалтийских республик в Украине речи не идет. Данный вопрос используется определенными силами как средство консолидации русскоязычного электората, которое усиливается лишь перед каждыми выборами. Однако как уже отмечалось выше, использование атрибутов национальной идентификации в личных, сиюминутных политических целях будет лишь разрушать наши личные, межчеловеческие отношения, отражаясь и на отношениях межгосударственных.
МИФ № 2. «Конфликт между востоком и западом Украины»
Согласно исследованиям Центра «ЦЕССИ-Украина» снятие напряженности между востоком и западом страны как ключевую задачу власти на сегодня рассматривают лишь 13% опрошенных. Оценивая ситуацию в Украине, лишь 6% населения рассматривают возможность «гражданской войны» Как показывают результаты фокус-групповых интервью, на вопрос о возможных конфликтных сценариях развития ситуации в стране практически все респонденты согласились с мнением, что «ничего не будет, все будет хорошо» и наравне с языковым вопросом, данная проблема рассматривается как «искусственная».
Исследуя природу данных мифов, на наш взгляд, можно говорить о кризисе идей в украинской политике. Неспособности представителей современного «пророссийского» политикума и элиты четко сформулировать украинские национальные интересы и донести их до своего народа.
Суть проблемы, на наш взгляд, заключается в попытках формально «пророссийской» части украинского политикума принести межнациональные отношения в жертву своим властным, сиюминутным амбициям. Они говорят о культурно-лингвистических проблемах очень поверхностно, проблематизируя отношения с соседним государством в случае выбора того или иного пути развития, причем делают это весьма спекулятивно. Но когда языковой вопрос выносится как предмет торга в межгосударственных отношениях у людей, стоявших на майданах Донбасса за русский язык, за интеграцию с Россией, возникает закономерный вопрос, почему их любовь к России обернулась двукратным повышением жилищно-коммунальных тарифов из-за повышения цены на газ? Почему так ужесточилось отношение со стороны России, и как следствие - возросла социальная напряженность внутри страны, поддерживая тем самым миф о так называемом «противостоянии востока и запада Украины»?
Невзирая на то, что уже прошло время, эти события продолжают в значительной мере определять нашу жизнь. Что же собой в действительности представлял феномен Майдана? Было ли это стихийное явление, руководимое какими-то «высшими» силами, или это политтехнология, или просто огромная толпа людей захотела так выразить обиду на власть.
В процессе исследования феномена Майдана, непосредственно во время событий, украинскими психологами была обнаружена не до конца исследованная своеобразность этого явления.
Эмпирически Майдан выглядит как точка отсчета нового этапа политической и общественной жизни Украины.
Теоретически Майдан был практическим осмыслением собственного жизненного пути для каждого его участника, «делом жизни». Подсознательное, соединяющее человека Майдана украинской политической мифологией, связывается массивом реальных и вымышленных страданий, который накопился за всю историю украинской нации и ее психосоциального развития в виде т.н. «содеянного». Это и индивидуально-психологическое, и социальное пространство.
Нужно учитывать все составляющие этого процесса. По концепции кировоградского социального психолога Александра Ткаченко, необходимо рассматривать триединое социокультурное образование: Киевский Майдан (тех, кто находился в Киеве на Площади Независимости), Донецкий Майдан (тех, кто находился в Донецке на центральной площади) Внешний Майдан (тех, кто активно наблюдал за всеми событиями через СМИ и сопереживал им).
Наибольшую интенсивность на протяжении трех недель по представленным характеристикам имели Киевский и Внешний Майданы в сравнении с Донецким. Общей чертой всех «майданов» являются наивысшие показатели проявления вершинных характеристик. Основные различия были такими: на Киевском Майдане самыми выразительными были национально-культурная, геокультурная, социальная и психологическая составляющие, тогда как на Внешнем Майдане — геосоциальная, социальная и психологическая, а на Донецком — психологическая, социальная и мистическая. Безальтернативным лидером национально-культурного утверждения стал Киевский Майдан, которому существенно уступал Донецкий. Зато в проявлении мифологических ориентации, особенно на протяжении последней недели, единоличным лидером был последний, в то время как в Киеве мистификация восприятия реальности была минимальной. В динамике проявления геосоциальных и социальных характеристик лидировал Внешний Майдан. Кроме того, существенное отличие Киевского и Донецкого Майданов заключалось в противоположном развитии динамики изменений их интенсивности.
Если в Киеве максимальное напряжение наблюдалось в первую неделю, а в последнюю было минимальным, тяготея к минорным настроениям, то в центре Донецка, напротив, сначала интенсивность революционных событий была минимальной, а на этапе их завершения значительно превышала напряжение Киевского Майдана. Поэтому донецкие пошли в жизнь с мажорным настроением.
Динамика феномена Майдана
Киевский
I неделя
Чувство великой несправедливости от фальсификаций и предчувствие грандиозных событий. Вместе с этим вдохновение, вера в победу демократии. Надежда, что все будет хорошо.
Чувство закономерности того, что происходит. Возникает неудержимое желание ехать на Майдан в Киев. Чувство, что формируется дух Майдана. Иногда возникает отчаяние, одновременно нарастают возвышенные настроения, желание делать что-то полезное. Чувство радости от единения украинцев, особенное восхищение киевлянами. Страх за всех людей, вызванный унижением, оскорблением и чувством опустошенности души.
Вдохновение от многолюдного Майдана, прилив энергии, ощущение объединенности общей целью. Поражает четкая контролируемость и дисциплинированность больших масс людей. Во время общих скандирований было не по себе. Возникает ощущение, что можешь все. Готовность к неведомому и грандиозному. Настроение вдохновения часто выливается в братание. Четкое ощущение моментов, когда что-то «не так» и желание все исправить независимо от того, кто это инициирует. Чувство, что ситуация может выйти из-под контроля, тревоги, опасности. Возникает и растет понимание необходимости конкретных действий. Майдан не поддается внешним провокациям и манипуляциям, четко реагирует только на «правильные» указания лидеров. Поражает позитивность отношения и приветливость киевлян. Желание превозмогать неудобства, холод, голод. Поражают грандиозные масштабы Майдана. Вера в лучшее.
Майдан не реагирует на внешние попытки им управлять, а лишь на внутренние, глубинные чувства и ощущения, которые озвучиваются его руководителями. Ненадолго Майдан угнетается сообщением о победе кандидата от власти, но это еще больше возбуждает, возникает тревога и одновременно желание делать все необходимое. Удивление добрым отношением киевлян. Возмущает и несколько пугает приезд сторонников кандидата от власти и разговоры о неведомом «российском спецназе», что еще больше сплачивает и вдохновляет.
Чувствуется все более четкая внешняя организация Майдана, возникает уверенность в пребывании на Майдане, закаляется дух его участников.
Усиление негативных настроений против властного кандидата как реакция на обвинение и выпады против Майдана. Возникает все большая уверенность в победе. Кроме самоорганизации на Майдан начинают влиять внешние организационные факторы. Появляются признаки усталости.
Поднятие духа Майдана после признания Верховной Радой (ВР) выборов недействительными. Возникают отдельные негативные признаки усталости. Братания с представителями оппонентов. Гордость за киевлян относительно осознания своей значимости и достоинства. Возрастает чувство и осознание возможности реальной победы.
Возмущение и страх относительно съезда в Северодонецке. Появляются признаки «зомбированности» отдельных людей (под влиянием лозунгов, песен, транспарантов и т.п.). Появляется грязь на улицах, возникает чувство «стабильной» борьбы.
II неделя
Молитва за кандидата от власти еще больше раздражает и сплачивает. Возникает реальная надежда на окончательно решение проблемы. Беспокойство, что сработают подкуп и угрозь относительно Верховного Суда (ВС). Понимание, что необходимости в силовом свержении власти не будет. Возникает уверенность в общей тенденции логичного движения к окончательному разрешению. Появляется меланхолия и расслабленность. Для поддержки «состояния готовности» Майдана все больше возникает необходимость во внешней стимулировании со стороны руководителей. Актуализируется чувство ответственности.
Возмущение после попытки ВР отказаться от принятого решения об отмене результатов голосования. Давление на ВР со стороны Майдана. Как результат, возобновление чувства победителей. Возникают признаки разделения (дробления) Майдана. Пребывание на Майдане начинает превращаться в привычку и «работу».
Всплеск эмоций от решения ВР об отставке кандидата от власти с поста премьер министра. Возникает желание возвращаться домой. Размышления о будущем. Еще большее возмущение властью за бездеятельность. Позитивные эмоции от чувства необратимости процессов в жизни Украины.
Возмущение поведением власти и ее бездеятельностью. Начинается отток людей с Майдана. Все чаще появляются представители маргинальной части населения — «халявных революционеров». Возникают случаи употребления алкоголя, появляется впечатление растления «майданников» и революции, переход в фазу «гулянки». Радость и эмоциональный подъем от решения ВС об отмене результатов повторного голосования. Возникает абсолютная уверенность в правоте совершаемого дела. Очень весело. Чувство победы. Установление авторитета правды как наивысшее приобретение.
III неделя
Чувство, будто народ утрачивает связь с лидерами Майдана. Майдан разъезжается с чувством гордости за себя и украинский народ, который проснулся и «зарядился» революцией на всю жизнь. Чувство усталости и удовлетворения от сделанного, уверенность в продолжении борьбы. Чувство, что все было не зря.
Только позитивные эмоции на уровне эйфории.
Донецкий
I неделя
Ожидание результатов выборов, нервозность, надежда на лучшее. Радость за победу своего (от власти) кандидата. Неудовольствие собранием людей на Майдане в Киеве. Негативные чувства. Тяжело и оскорбительно переживаются эти события. Недоверие к подсчету голосов. Восприятие «майданников» в Киеве как предателей и подрывников.
Большое волнение, неудовольствие, протест против «оранжевой революции». Раздражают лидеры Киевского Майдана. Сильные переживания от чувства бессмысленности того, что происходит как цирковое представление. Недоверие к лидерам Киевского Майдана, подозрение в подкупе людей и фарсе.
Радость за победу своего кандидата, потом разочарование и раздражение «помаранчевыми». Удивление, почему не применяется силовой сценарий в разгоне Киевского Майдана.
Возмущение масс, волнение, тревога, спонтанный сбор Донецкого Майдана. Неверие в возможность российского вооруженного вмешательства. Страх, беспокойство. Ощущение большого сговора и предательства в Киеве.
Возмущение от «оранжевой революции». Недовольство действующим президентом. Недоверие к переговорам противодействующих сторон с участием заграничных посредников.
Возмущение «народным» кандидатом и поддержка кандидата от власти, массовые переговоры на центральной площади (Донецком Майдане). Сильные переживания. Ощущение крушения надежд, разочарования, издевательства над народом.
Радость от съезда в Северодонецке, появляется надежда. Переживания за результат событий, желание отделяться.
II неделя
Состояние взволнованности, враждебности, чувство обиды за предательство. Ощущение большого шоу-представления в Киеве, которым управляют его лидеры.
Озабоченность поступками верхушки, злость. Досада от действий Верховной Рады.
Сильные переживания, хочется правды, негативное отношение к тому, что происходит, недоверие к ВР. Раздраженность, возмущение. Это драма.
Злость. Не хочется смотреть на этот балаган. Это ужасно. Полное разочарование.
III неделя
Нет веры в победу «помаранчевых», и в то, что восторжествует справедливость. Разочарование. Нет веры в завтрашний день. Насмешка над народом. Предательство со всех сторон, жаль простой народ.
Внешний
I неделя
Ощущение манипуляций, агрессивность. Надежда на чудо, вера, что мир изменится. Состояние возбуждения и страха от неизвестности. Хорошее настроение, надежда на перемены к лучшему. Небольшое волнение. Раздраженность относительно возможных фальсификаций, что ухудшало настроение. Приподнятое настроение от надежды на победу народного кандидата. Уверенность, что выборы пройдут честно. Тревога и надежда на изменения к лучшему.
Ощущение напряжения, волнения. Много разочарований и безобразий. Неприемлемость результатов голосования. Эмоциональная внутренняя поддержка Киевского Майдана. Чувства надежды и разочарования меняют друг друга. Внутреннее переживание за Киевский Майдан, гордость за свою нацию. Ложь вызывает обиду и разочарование, душевное опустошение. Надежда на перемены в стране, но нет уверенности, что на лучшие. Тревога, разочарование, гнев и вместе с этим радость и гордость за Киевский Майдан. Ощущение себя гражданином независимой Украины. Недоверие к результатам выборов. Настроения протеста обостряются. Надежды на победу властного кандидата осуществляются, но появляется подозрение. Акция на Площади Независимости в Киеве вызывает шок.
Гордость за нацию. Радует, что люди вышли на улицы с протестом. Любопытство относительно событий на Площади Независимости. Ощущение гордости за людей. Надежда на перемены. Поражают манипуляции людьми на Киевском Майдане, они становятся агрессивными. Возникает чувство ужаса от Киевского Майдана, все раздражает. Возникает ощущение настороженности, раздражения, тревоги, страха, апатии, вместе с этим, надежды на лучшее. Возникает страх за Киевский Майдан, когда появились «сторонники» провластного кандидата. Буря негативных эмоций, злоба и обида переполняли душу. Рост тревоги, ожидания наихудшего. Волнение за людей на Площади Независимости. Ощущение лжи, паническое состояние, страх за будущее. Впечатление, что людьми на Киевском Майдане манипулируют, но в душе радость. Было стыдно за народ. Раздражала оранжевая атрибутика. Впечатление, что народ попал в массовый психоз. Ощущение невозможности что-то сделать.
Ощущение величия Киевского Майдана. Страх, что может быть насилие. Радость от новостей из Киева. Ненависть ко всем, кто находился на Киевском Майдане, впечатление, что они одержимы «вождизмом». Обида за свой народ. Раздражение от возможности внешнего вмешательства. Тревога, чувство беспомощности. Страх перед кровопролитием.
Желание чтобы все скорее окончилось. Разочарование. Позитивные эмоции от переговоров. Интерес к событиям. Тревога, пренебрежение, надежда на мирное урегулирование.
Радость победы, вера в свои силы, подъем национального духа. Появилась надежда на победу и справедливость. Переговоры между кандидатами вселяли уверенности. Вера в законность. Ужас от съезда в Северодонецке, который порождает агрессию и ненависть. Презрение, гнев. Раздражение от поведения сторонников «народного» кандидата. Ощущение разделенности народа, боязнь раскола, страх угрозы войны. Появилась депрессия. Мерзко смотреть на соотечественников.
II неделя
Переживание веры в справедливость, надежда на честность ВР. Возмущение и недовольство, что опять не будет правды. Везде присутствует «дух победы». Противоречивые чувства от Киевского Майдана — жалость и ненависть. Депрессия усиливается. Моральная усталость, надежда на новую жизнь. Радость от решения ВР. Тревожная радость. Радость за всех «помаранчевых». Главная революция прошла в умах людей, которые поверили в себя.
III неделя
Стало больше свободы на душе, напряжение спадает.
Приподнятое настроение. Разочарование. Гордость за Майдан, особенно за его лидеров. Впечатление необратимости. Радость со слезами на глазах.
В первую неделю на Киевском Майдане происходила борьба противоположных состояний — негативного и позитивного. Они были закономерно порождены двумя группами чувств большой несправедливостью, возникшей как реакция на действия власти, которую олицетворял ее кандидат в Президенты и верой в победу демократии, которая акцентировалась на желании избрать истинно народного Президента. Отсюда желание ехать в Киев, чтобы защищать демократию, что затем привело к формированию духа Майдана, благодаря которому удалось абсолютно четко контролировать огромные массы людей, исповедовавших лишь внутренние возвышенные состояния. Агрессивные проявления лишь сплачивали людей и принуждали действовать решительнее и вместе с тем благоразумнее. Решающую роль в создании атмосферы Майдана сыграли киевляне.
На Донецком Майдане в первую неделю наблюдалась внутренняя борьба и конфликт негативного и позитивного состояний, но с противоположными акцентами. Достижение вершинного духовного состояния здесь происходило путем агрессивной и мифологической критики действий Киевского Майдана и вообще «оранжевых». Это порождало чувства обиды, страха, обеспокоенности, разрушения надежд, разочарования.
Внешний Майдан имел признаки обоих вышеназванных, с некоторым преимуществом Киевского. Таким образом, на протяжении первой недели наивысший эмоциональный подъем наблюдался на Киевском Майдане, что больше всего олицетворялось киевлянами. Причем это состояние имело скорее геосоциальный, национально-культурный, чем индивидуально-психологический характер.
Уже в конце первой и на протяжении второй недели Майданы начинают сближаться по интенсивности характеристик. В частности, на Киевском возникает уверенность в победе, формируется чувство необратимости желаемых событий, эмоциональные всплески возникают реже и становятся более локальными, несколько позже локализовано возникают расслабленность и меланхолия. Пребывание на Майдане теряет эффект глобальности, приобретает характер обычной «работы», когда уже адекватнее воспринимаются и анализируются влияния внешних факторов.
В Донецке растет общая негативная атмосфера, преобладает ощущение враждебности к ситуации, которая сложилась; персонифицируются обиды, злословия и обескураженность, которые напоминают коллективную «душевную драму». Внешний Майдан переживает как духовный всплеск победы, успеха, так и обиду, пренебрежение, моральную усталость и потерю надежды на новую жизнь. Признается тот факт, что настоящая революция - в душах людей.
В последнюю неделю полностью исчезает внешнее проявление Майдана, что свидетельствует о появлении обыденности. Заметное изменение касается значительного расширения психологической и социальной свободы людей. При этом из разных Майданов каждый участник вынес что-то свое — как общее, так и уникальное: из Киевского — низкую действенную интенсивность, расслабленность, раскованность и свободу помыслов; из Донецкого — высокую экспрессивность, негативные переживания и разочарования; из Внешнего — взволнованность, «радость со слезами на глазах».
Если говорить о содержании феномена Майдана, то его уместно разделить на такие три составляющие:
а) «истинный Майдан»;
б) «постмайданный эффект»;
в) «постмайданный синдром».
Истинный Майдан существовал лишь в первые дни. Эмоциональный эффект у большинства участников после первой недели начал спадать, трансформироваться в «постмайданный эффект». Потом, вместе с появлением «халявных» майданников, желающих что-то получить ради собственной выгоды, возник «постмайданный синдром» и заработали политтехнологии, пребывание на Майдане начало восприниматься как «работа». Основным признаком этого синдрома стало «отречение» от истинного Майдана, которое отобразилось в отставке правительственной «команды Майдана» во главе с Тимошенко и углубилось после парламентских выборов 2006 года уже в виде «предательства» его идей. В настоящее время жизнь в стране вернулась «на круги своя».
Новые отношения: от предпосылок к последствиям
Еще пять лет назад характер политического режима в Украине не вступал в диссонанс с той системой власти, которая сформировалась в России после развала СССР. И режим Кучмы, и Ельцина, а позже Путина, по своей сути, являлись позитивистскими, неидеологическими, представляя собой сплав старой советской бюрократии и новой буржуазии, сформировавшейся в 90-е годы.
Генетически, российская и украинская политическая и экономическая элиты мало в чем отличаются друг от друга. У истоков их становления находятся деструктивные течения общественного сознания начала 90-х годов, вытолкнувшие на общественно-политический подиум комсомольских деятелей и научных работников среднего звена, неудовлетворенных личной социальной перспективой.
Аналогичные процессы проходили и в Украине, с той разницей, что здесь в качестве альтернативы советской бюрократии выступили национал-демократические движения. Тем не менее, типологически, социально значимые результаты действия этих сил, оставаясь продуктом единой системы мировидения, оказались практически идентичными. В 90-е годы и Украине, и в России в качестве приоритетного способа получения социальных благ утвердилась не производящая, а присваивающая хозяйственная активность. Такой подход обуславливает не только деформацию окружающей среды, но и предельное отчуждение власти и богатств от народа и, как следствие, презрительное отношение к его нуждам и к физической реальности как таковой.
В экономической сфере закрепилось доминирование трейдерского капитала, специализирующегося на экспорте сырья и сырьевых полуфабрикатов. В области финансов в 90-е годы были распространены манипуляции направленные экспроприацию "устаревших" форм общественной и личной собственности.
Эксперты также не раз отмечали, что и российская и украинская элита имеют схожую систему социальных ориентиров и осознают себя носителями единой культурной традиции (в том числе и культуры хозяйствования, политической культуры, культуры межличностных отношений). Украинская политическая и экономическая элиты ведут свое происхождение от провинциальных администраторов республиканского масштаба, в момент развала СССР обретших статус национальных лидеров.
В 90-е годы, в силу, как объективных (географическое положение, развитая инфраструктура, ресурсная база), так и субъективных (внешнеполитическая традиция, интеллектуальный потенциал) обстоятельств, наиболее значимым центром политических коммуникаций в СНГ по-прежнему оставалась Москва. Она смогла навязать мировому общественному мнению ложное представление об имманентной склонности украинского "истеблишмента" к поиску внешней опоры в одном из существующих "центров силы": в данном контексте - Европе, США или России.
В свою очередь, украинская элита успешно эксплуатировала эти заблуждения, поскольку игра на противоречиях между Вашингтоном, Брюсселем и Москвой открыла огромные возможности в плане личного обогащения.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 90-е годы официальный Киев не только не стремился к выявлению своего подлинного отношения к навязываемой ему роли потенциального сателлита одного из трех центров силы, но и приложил немалые усилия для укоренения этой иллюзии. Украинские блуждания в трех геополитических соснах с периодическими завываниями-апелляциями на тему «вечной дружбы с Россией», «евроатлантического выбора» и «исторической связи с Европой» неизменно приводили к тому, что «партнеры-соперники» неизбежно укреплялись в мысли о том, что украинская элита во всех смыслах отличается несостоятельностью. Однако в Киеве на подобные оценки смотрели с добродушием кота-Васьки, который «слушает да ест». Ибо в Украине сложилась такая система, в которой каждый из участников получал дивиденды из своего положения (власть-оппозиция).
Нещадно эксплуатируя национал-демократические бренды, оппозиция по полной программе разводила западные фонды на различного рода помощь, превратив добывание грантов в искусство.
В свою очередь противоположная сторона в лице т.н. «кучмовского режима» успешно перераспределяла государственную собственность. В конечном итоге несколько десятков олигархических кланов в течение нескольких лет после президентских выборов 1994 года закрепили доминирующее влияние в экономике. Нельзя сказать, что появление, так называемой, олигархической прослойки было злом для украинского общества. В условиях структурного кризиса, возникшего в Украине после развала СССР, появилась необходимость в кратчайшие сроки запустить производство. Олигархия выступила в качестве субъекта, который быстро справился с этой задачей, обеспечив работой миллионы людей.
Таким образом, к 2000 году в Украине сформировался слой собственников, управляющих основными активами государства и не желающих делиться своими приобретениями ни с западными, ни с восточными "кредиторами" и "инвесторами". По сути, многовекторность политики государства в этой ситуации обеспечивала стабильность украинского экспорта на Запад и на Восток, удовлетворяя потребности новых «хозяев страны». При этом структурно тождественные российским, влиятельные украинские ФПГ имели достаточные, в том числе, и финансовые возможности для долговременного отстаивания своих позиций в условиях форсированного внешнеполитического давления. Так возник феномен, который директор Института глобальных стратегий Вадим Карасев назвал «чернометаллургическим политическим режимом».
Можно считать, что подобный сценарий олигархизации с некоторыми нефтяными, силовыми и прочими нюансами был характерен и для России, поэтому взаимоотношения между двумя странами (несмотря на периодически возникавшие проблемы, связанные с разделом «советского наследства») были, в целом, более-менее нормальными. При молчаливом согласии Киева, Россия поддерживала в общественном мнении мысль, что, якобы, Украина от нее сильно зависит, в то время как последняя проводила реально диверсифицированную внешнею политику и пользовалась всеми преференциями, который предоставлял льготный режим экономических взаимоотношений с РФ.
В этом плане курьезные заявления президента РФ Бориса Ельцина о том, что каждый российский чиновник «с утра должен подумать, что он сделал для Украины» выглядят логичными с точки зрения схожести политэкономических режимов. В Москве по-прежнему считали Украину «своей», рассматривая ее независимость как некое историческое недоразумение, которое будет исправлено само собой.
Подобный алгоритм отношений мог бы существовать до бесконечности, если бы не трансформация российского и украинского обществ, которые на вызовы современности начали давать различные ответы. Для обеих стран было характерным сильнейшее социальное расслоение, которое, оказывало огромное влияние на ход политических процессов. И в России, и в Украине были сильны позиции левых партий, которые, используя ностальгично-протестные настроения, доминировали в парламентах, что приводило к перманентной борьбе между ветвями властей. Конфликт по линии президент-парламент был типичным явлением этой эпохи и ответом на него, стали сильные президентские республики, которые позволили ликвидировать паралич власти и разделить оставшуюся собственность под аккомпанемент горько-сладкой мелодии неолиберальных реформ. К концу 90-х в Украине и России в общих чертах сложились неустойчивые политические системы президентско-парламентского типа. Теперь предстояло разрешить вопрос о том, как стабилизировать эти системы -возник вопрос о преемниках Кучмы и Ельцина.
Стабилизаторы и дестабилизаторы
Начало фазы восстановительного роста экономики в конце 90-х годов сделал актуальным для России и Украины поиск оптимальной стратегии развития.
Обеим странам нужна была стабильность для того, чтобы сохранить хрупкий социальный мир и приступить к модернизации изрядно обветшалой инфраструктуры. Жить на инерции распада уже было нельзя, так как это была прямая дорога в клуб глобальных неудачников.
Ответом России стал «проект Путина», а Украины - «оранжевая революция». Почему же, несмотря на генетическую схожесть элит обеих стран, возникли столь разные ответы?
Здесь большую роль сыграли различия в менталитете, исторической традиции, внешнем влиянии и прочих факторах, которые в совокупности позволили Кучме накануне президентских выборов 2004 года безаппеляционно заявить, что «Украина - не Россия». В чем эти различия?
Россия ассоциировала себя как правопреемница СССР и Российской империи. В обществе воспринимали как позор то унижение, которое пережила Россия в 90-е годы, превратившись из творца мировой истории в «Вольту с ракетами». Кроме того, россияне в своем большинстве эгалитаристы не могли смириться с доминированием олигархов и той моделью распределения общественных благ, которая была доминирующей в 90-е годы. Наконец, в России традиционно были сильны позиции силовиков, которые сыграли роль стабилизирующего элемента, что наиболее ярко проявилось в октябре 1993 года. Эти и другие факторы в совокупности сформировали запрос на «сильную руку».
Именно реальные настроения и стремления российских граждан оказали решающую роль в определении нового характера российско-украинских взаимоотношений. Каким будет этот характер, стало ясно уже по итогам выборов в Государственную думу в 2003 году.
Эксперт Интернет-портала kreml.org Лариса Никовская писала тогда: «в массах проснулся и вызревает, я бы сказала, этатистский национализм. В эти выборы администрация Президента, безусловно, проявила себя наиболее сильно и наиболее агрессивно. Были использованы новые технологические проекты, которые учитывали сдвиги в общественном сознании. Этатистский национализм - это то же самое, что державно-националистическое настроение, то есть, государственно-ориентированный национализм большой части русского населения. То есть, на выборах 2003 года политтехнологи фактически разбудили 80% русских, и заставили их вспомнить о том, что они русские, чего не было никогда раньше». В конечном итоге, это привело к тому, что Россия стала все больше играть в realpolitik, как наиболее адекватную форму защиты национальных интересов (но об этом чуть ниже).
В Украине ситуация начала развиваться в другом русле.
Во-первых, после 1991 года на главную роль в определении вектора развития страны все сильнее претендовала Западная Украина, которая на протяжении 90-х годов поставляла в Киев интеллектуалов, сформулировавших идеологию «о соборной Украине» - этнонациональном европейском государстве, добившемся независимости после нескольких сотен лет изнурительной борьбы с агрессивными соседями. При этом, Кучма, хотя и превратил эту идеологию в общегосударственную (одним из компонентов которой стала евроинтеграция, с какого-то времени превратившаяся в эрзац-миф «о Европейском Союзе, как «земле обетованной»), все же не сделал практических шагов по ее реализации, прекрасно понимая, чем это чревато в мультикультурной Украине. Таким образом, возник тандем, в котором реальная власть принадлежала экономическим элитам с Востока Украины, тогда как Запад обеспечивал интеллектуальную гегемонию. Однако эта связка начала распадаться к концу 90-х, когда в украинской политике все большую роль начали играть крупные финансово-промышленные группы.
Во-вторых, в Украине традиционно сильная власть воспринимается, как нечто чужеродное, навязанное извне, препятствующее органичному развитию общества. Эти особенности национального менталитета накладывались на стремление олигархов освободиться от президентской власти, как института, который выступал в качестве противовеса крупного капитала. К 1999 году олигархические группы стали настолько сильны, что уже начали тяготиться президентом Кучмой, который, в свою очередь, после избрания на второй срок все больше задумывался о реализации сценария «украинский Путин». В качестве «Путина» Леонидом Даниловичем рассматривался действующий глава МВД Владимир Кравченко, который должен был ограничить влияние ФПГ на государственную политику. Однако, очень «своевременно» разгорелся кассетный скандал, который перерос в акцию «Украина без Кучмы». Та же, в свою очередь, заставила президента Украины обратиться за поддержкой к определенным финансово-промышленным группам. В конечном итоге, Кучма оказался в противоположной ситуации, чем он планировал - ему не удалось избавиться от олигархов до конца второй каденции, хотя и удалось несколько снизить их влияние к 2004 году.
Таким образом, проект «путинизации» Украины оказался проваленным. Однако было бы большой ошибкой не указать еще один фактор, который придал трансформациям в Украине качественно иной уровень, чем в России. Этот фактор - средний класс.
Средний класс в Украине возник сначала как небольшая прослойка людей, обслуживающих интересы крупного бизнеса. С началом фазы восстановительного роста средний класс стал расширяться за счет того, что в стране начал быстро развиваться мелкий и средний бизнес, возникла прослойка профессиональных менеджеров, управляющих государственными и частными активами. Появление среднего класса не было адекватным образом институционализировано в преторианской олигархии, в которую Украина эволюционировала в начале 90-х годов. Такие системы, как говорит известный американский политолог Самюэль Хантингтон, могут демонстрировать эффективность и иметь легитимность, до тех пор, пока политическая активность социальных групп остается небольшой. «Их политические институты, однако, остаются негибкими перед лицом социальных перемен. Они не способны адаптироваться в ситуации вхождения в политику групп среднего класса, ... ценой роста политической активности является институциональный упадок и разрушение гражданского порядка», - утверждает Хантингтон.
По сути, недовольство среднего класса доминированием отдельных финансово-промышленных групп было успешно канализировано Виктором Ющенко. Будучи выразителем интересов олигархических групп «второго плана», Виктор Андреевич сумел позиционировать себя как защитник интересов среднего класса и заручиться его поддержкой сначала на парламентских выборах-2002, а потом и на президентских-2004. В конечном итоге, это сыграло решающую роль в его политической карьере - именно средний класс стал главной социальной прослойкой, активно участвующей в «оранжевой революции».
Революция окончательно изменила сложившийся баланс взаимоотношений между политическими режимами Украины и России. Революционная легитимность режима Ющенко кардинальным образом диссонировала с технократично-авторитарным режимом Путина. Украина и Россия не просто начинают жить по-другому, они начали говорить на разных языках.
Российско-украинские отношения после революции
Приход Ющенко к власти после драматических событий ноября-декабря 2004 года ускорил перевод российско-украинских отношений в новое русло. При этом за два года «помаранчевой» революции можно выделить три этапа - идеологический (с февраля по сентябрь 2005 г.), отрезвляющий (октябрь 2005 - июль 2006 гг.) и прагматичный (с августа 2006 года и по сегодняшний день).
Первый этап характеризуется крайней экзальтированностью подходов новой команды к отношениям с Россией. Это был тот момент, когда впервые после обретения независимости интеллектуальная гегемония галичан оказалась обеспеченной реальным властным инструментарием.
Назначив Бориса Тарасюка главой МИД Украины, Ющенко показал, что Киев намерен решительно отказаться от порочной «патронально-клиентскои связи» с Москвой, которая «не дает возможности превратить Украину в цивилизованное государство». При этом украинский «великий поход на Запад» оправдывался распространенной среди части политиков и экспертов фобией, что за страну идет бескомпромиссная геополитическая борьба, которая оправдывает интеграцию Украины в евроатлантические структуры.
Показательным (в ряду подобных) является мнение одного из ведущих украинских экспертов аналитического центра «София» Владимира Лупация. «Дело не столько в имперских амбициях России, сколько в неприятии ею геополитического (?! - прим. авторов доклада) суверенитета Украины. Россия по-прежнему рассматривает постсоветское пространство как зону своих стратегических интересов. Т.е., она сама - субъект, все остальные - объекты. Кремль допускает существование номинальной независимости лишь в фарватере российских интересов. Причем, речь идет даже не столько о выраженном доминировании России на территории СНГ, сколько, скорее, о неких эксклюзивных отношениях с ведущими государствами мира и их военно-политическими организациями типа НАТО».
В первые месяцы после революции большинство экспертов, также как и журналистов в Киеве находились в неком состоянии эйфории оттого, что Украина впервые в своей истории продемонстрировала феномен мирового масштаба. Поэтому, широкое распространение получила иллюзия, что страна стала сильным субъектом, по крайней мере, регионального масштаба, который может не просто на равных играть с мощными соседями, но и навязывать им свои стратегии. Впрочем, в плену иллюзий оказались не только интеллектуалы, но и новая власть, которая не уставала повторять, что видит миссию страны в распространении демократии на постсоветском пространстве.
Подобная риторика не могла не вступить в противоречие с целями и инструментарием собственно самого украинского государства. Ведь Украина, являясь европейской страной, имеет преимущественно восточные экономические интересы. Конфликт интересов между прагматичным экономическим интересом и евроатлантическими устремлениями был неизбежен.
Наиболее ярко, он проявился в отношениях с Россией, взаимодействие с которой превратилось в перманентную битву - за «маяки», «газ», «молоко и мясо», «металл». При этом переход к справедливым и прагматичным отношениям «неожиданно» показал, что Украина готова к такому формату в гораздо меньшей степени, чем Россия.
Нет смысла повторять все сюжетные ходы, которыми изобиловали отношения России и Украины в жаркие весну-лето 2005 года. Естественно, что после отставки правительства Тимошенко в начале сентября 2005 года новый премьер Юрий Ехануров попытался стабилизировать диалог с Москвой.
Стабилизация была достигнута сразу после Нового года, когда были подписаны знаменитые газовые соглашения, по которым Украина получала газ по 95 $ за 1000 м. куб. С этого момента стало ясно, что Россия окончательно похоронила идею «Евровостока», что стало еще одним фактором формирования «новой реальности», в которой оказалась Украина. При этом фактическое двоевластие в Киеве не давало возможности быстро и адекватно реагировать на российский вызов. Впрочем, столь быстрый реванш Януковича также оказался неожиданным для Москвы. Как писал украинский аналитик Максим Михайленко: «Россия испытывает теперь замешательство, такую же неловкость испытывает и новое украинское руководство. Ситуация чем-то напоминает встречу лучших друзей детства, один из которых эмигрировал. Вопрос в том - кто? По моему мнению, как украинца - Россия. Иначе стоило бы ожидать каких-то шагов со стороны Кремля, показывающих, что его руководители сняли оранжевые очки и в целом представляют себе, что факт нахождения в бутафорском президентском кресле бутафорского потомка Калнышевского Виктора Ющенко является, по сути, временным неудобством на пути к возвращению к проекту Евровостока. Но, увы, пророссийскость, вероятно, больше не нужна России...» В том-то и дело, что в Кремле до сих пор не сняли «оранжевые очки» и снимать, скорее всего, пока что не собираются.
Действительно, правительство Януковича, пришедшее к власти на волне лозунгов об улучшении отношений с РФ, «неожиданно» для себя открыло, что Кремль более не нуждается в прежнем, «дооранжевом» формате российско-украинских отношений. В этом смысле, газ по $130 стал холодным душем для регионалов.
В свою очередь, президент Украины Виктор Ющенко, оранжевые («НУ») и посторанжевые (БЮТ) в завуалированной или открытой форме видят в новой внешней политике России «проявления имперскости».
Заблуждение со стороны и тех, и других не позволяет им рассмотреть новое качество внешней политики России на просторах СНГ.
Теперь Россию не интересует судьба Украины, Беларуси, Молдовы, стран Закавказья, что позволяет говорить о превалировании постимперских мотивов в ее внешней политике.
Стратегической максимой РФ в отношении постсоветского пространства становится его стабильность (в контексте транзита и платежеспособности) и отсутствие враждебности.
Отсюда проистекают три ключевых приоритета внешней политики России в СНГ.
Во-первых, это недопущение расширения НАТО, в котором видится не военная угроза, а механизм вытеснения российского бизнеса с сопредельных территорий. Поэтому Москва взяла жесткий курс на дестабилизацию и свертывание проамериканских режимов в СНГ и - в среднесрочной перспективе - приход к власти более лояльных в отношении России сил. Если же это не удастся, как показывают референдумы в Приднестровье, Южной Осетии и Абхазии, Москва готова к тому, чтобы подтолкнуть страны вроде Грузии и Молдовы к внутреннему развалу. При таком развитии событий эти страны (и, возможно, Украина) превращаются в аморфные серые зоны Европы, прекрасно выполняющие роль буферов между РФ и НАТО.
Во-вторых, Россия стремится закрепить за собой статус монопольного поставщика энергоресурсов в СНГ и за его пределы. Кремль системно выстраивает инфраструктурные цепочки, которые будут наилучшей гарантией зависимости Европы, Китая и США от «нефтегазового настроения» в Москве. Российская власть стремится взять под свой контроль весь процесс - от добычи газа (нефти) и контроля его (ее) транзита до его (ее) распределения в ЕС.
Наконец, третий приоритет, это обеспечение благоприятного климата для проникновения российского капитала в страны СНГ. Деятельность режима Путина направлена на то, чтобы крупная олигархия, являющаяся его опорой, максимально комфортно адаптировалась к сверконкурентной среде глобальной экономики. Российские ФПГ не стремятся изменить условия игры на мировом рынке, поэтому они быстро подстраиваются под правила игры, подспудно закрепляя Россию в качестве полупериферийно-сырьевой державы.
Такая модель мягкой экспансии, в которой государство и бизнес работают в тесной смычке, является приемлемой для Кремля, поскольку позволяет сохранить контроль над лимитрофами, не неся при этом всех издержек, связанных с необходимостью модернизации неблагополучных соседей.
Директор Института стратегической политики Андрей Мишин называет подобную модель новым «энергетическим» неоколониализмом, представляя его как систему неравноправных (экономических и политических) отношений, навязываемых государствами -«новыми империями» суверенным странам.
«Российский неоколониализм, пишет он, - как доминирующая политика новой «энергетической империи» противостоит неоколониализму «глобальной империи» - США, включившись в борьбу за энергетический передел мира, за создание новых политических, экономических и военно-стратегических сфер и зон влияния. В последние два года Кремль все более опирается на поддержку Китая - перспективного мирового лидера, перенося центр своей многовекторной внешней и оборонной политики в Азию. В свою очередь, обостряются отношения между «империями» и новыми «колониями» - энергетически зависимыми государствами, усиливаются межгосударственные конфликты и противоречия.
В идеале при реализации такой модели Россия быстро освобождается от постсоветского «имперского неликвида» и строит типичное национальное государство. Обострение «русского вопроса» (выселение грузин-нелегалов, участившиеся конфликты на национальной почве и т.д.) позволяет говорить о том, что именно вопрос строительства постимперской «русской России» будет ключевым на президентских выборах 2008 года в РФ. Если этот тренд окажется базовым в среднесрочной перспективе, то можно будет говорить, что Россия переходит в общих чертах к «кемалисткой» стратегии модернизации, которая предполагает построение сильного национального государства под контролем силовиков, выступающих в качестве опорной социальной прослойки либеральных реформ в экономике и обеспечивающей стабильность государственного режима.
Крах польско-прибалтийской матрицы в украинском политикуме, связанный с развалом и переформатированием «оранжевого лагеря» имеет несколько следствий для украино-российских отношений.
Во-первых, произошло изменение баланса идеологического статус-кво.
Наблюдается тенденция ослабления антироссийских позиций в общественном мнении путем выхолащивания националистического (читай антироссийского) интеллектуального потенциала. Фактически, националистический компонент все более маргинализируется (что подтверждают и результаты парламентских выборов). Поэтому, можно констатировать, что угроза радикального антироссийского режима в Украине для России в среднесрочной перспективе снята.
Характерно, что произошло оглупление построенной на антироссийской базе идеологии (пригодной для оппозиции, но никак не для власти), что привело к ее качественной деградации. Заезженные хуторянские стереотипы (о «желании поработить и захватить Украину», «чудовищном тоталитаризме в России» и пр.) все более основываются на административной целесообразности, утрачивая, таким образом, народное происхождение - а значит, лишаются будущего.
Все беды и неприятности Украины населением все более персонифицируются с действующей властью, сначала с оранжевой, а теперь с сине-белой, а не кознями «зловредной России».
Во-вторых, прагматизация российско-украинских отношений заключает в себе как очевидные потери, так и определенные перспективы. Как уже говорилось выше, конфликт вылился в ухудшение экономического положения Украины. Достаточно лишь сказать, что, по данным Минэкономики только за первый квартал 2006 года, Украина потеряла 150 млн. долларов из-за запрета России поставлять мясо-молочную продукцию. Был также нанесен удар по конкурирующим с российскими отраслям украинской промышленности. Отказ России от АН-70 и угроза министра обороны Сергея Иванова свернуть сотрудничество в сфере ВПК, в случае вступления Украины в НАТО, яркое тому доказательство. Параллельно потери от повышения цен на газ уже исчисляются миллиардами. Хотя, первый заместитель главы секретариата Президента Украины Арсений Яценюк считает, что увеличение цен даст Украине стратегические преимущества в долгосрочной перспективе. Учитывая, что темпы роста украинской экономики в этом году составляют 6,5 % (в России 6,7%), можно утверждать, что она адаптируется к новой экономической реальности. Тем более, что с 2007 года российское правительство планирует начать поэтапное увеличение цен на газ в несколько раз.
В-третьих, после газового кризиса декабря 2005 - января 2006 стало очевидно, что никакой конкуренции за Украину между РФ и ЕС в принципе не существует. Интересы обоих сторон вовсе не противоречивы, а взаимно дополняемы. Во многом эти интересы вступают в конфликт лишь с интересами самой Украины. Очевидно, что постсоветскую инфраструктуру Украины очень сложно интегрировать в инфраструктуру ЕС, тогда как для не прошедшей модернизацию российской экономики самые ликвидные предприятия являются весьма лакомыми кусочками.
Не могут также являться предметом раздора природные богатства Украины, разработка которых практически не ведется (видимо во избежание нарушения баланса на мировом рынке). Военный компонент абсолютно не значителен (между блоками даже нет никаких намеков на военную агрессию, а украинская армия не представляет из себя стратегическую козырную карту).
Безусловно, главная конфликтная точка - газ, а точнее - вопрос стабильности и предсказуемости газоснабжения Европы. Решение «энергетического» вопроса ознаменует окончательный и бесповоротный паритет между ЕС и РФ в отношении Украины, не достигнутый до сих пор лишь благодаря позиции Польши и Прибалтики. Но его разрешение - это вопрос времени.
В то же время, США после фиаско республиканцев на последних выборах в Конгресс, очевидно, не смогут играть столь же сильно и системно в этом регионе как ранее. США необходимо восстановить нормальные отношения со старой Европой, чтобы разрешить ситуацию на Ближнем Востоке с минимальными потерями.
Таким образом, можно прийти к выводу, что в отношении судьбы Украины ЕС и РФ уже договорились или договорятся в ближайшем будущем. Учитывая реакцию Европы на возвращение Виктора Януковича в Кабинет министров, можно предположить, что в этом «энергетическом пакте Молотова-Риббентропа» она получит в качестве своеобразной квоты крайне либеральный, умеренно проевропейский политический менеджмент, позволяющий контролировать поставки энергоносителей и миграцию. В то время, как квота РФ - реальная инфраструктурная собственность в Украине, интересная «кремлевской корпорации».
Общие интересы ЕС и России в Украине - это деполитизация общественно-экономической ситуации, маргинализация любых сколько-нибудь радикальных политических проектов (как правых, так и левых) и тотальная приватизация всего ликвидного имущества оставшегося в госсобственности. В таких условиях Украина остаётся целостным государством (РФ не педалирует «сепаратистские» вопросы Крыма и Юго-востока), Украина не вступает в НАТО или европейский военный блок. И, самое главное, - газовая труба переходит по «совместный» контроль.
В целом, следует признать, что спустя два года после «оранжевой революции», баланс силы в российско-украинских отношениях на несколько порядков сместился в сторону России:
- произошла консолидация определенной части российского общества вокруг правящей элиты в связи с угрозой экспорта революции;
- оказалась снята с повестки дня проблема «моральных» колебаний в вопросе стиля взаимоотношений с соседями, которые не вписываются в прагматичные российские геополитические проекты (акценты стратегического мышления в России постепенно переносятся с геополитики на геоэкономику как более эффективный в долгосрочном плане метод, менее конфликтогенный и связанный с получением прибыли, а не с затратами на продвижение пророссийских идей);
- целью определенной части российской элиты на президентских выборах Украины-2004 являлась не победа декларативно наиболее лояльного кандидата, а максимальная поляризация украинского общества, что осуществлялось методом стравливания элит. Разыгрывание «пророссийской» карты на выборах позволило географически проследить перспективы евразийской интеграции по-российски. Произошла мобилизация истинно пророссийского (в отличие от элиты) электората, что уже является мощной преградой для вступления Украины в НАТО, во всяком случае - Украины целиком.
Таким образом, Россия как это ни парадоксально, после «оранжевой революции» занимает более сильные позиции в отношениях с Украиной, чем Украина в отношении России.
А Украина? Для того, чтобы обрести настоящую геополитическую субъектность, Украине сегодня, как минимум, нужны три условия:
1) проект;
2) воля воплощения проекта;
3) инструментарий реализации этого проекта.
На сегодняшний момент наблюдается отсутствие и первого, и второго, и третьего. Однако в Украине присутствует социальная прослойка, которая страстно желает перемен. Быстро растущий средний класс объективно становится главным фактором, который будет создавать запрос на изменения в стране. Виктор Ющенко не смог инстуционализировать интересы этой группы, успех Виктора Януковича в этом деле еще более сомнителен. Уже сейчас около 30-40% населения демонстрируют отторжение традиционных политических сил. Это разочарование в оранжевых и сине-белых неизбежно открывает дорогу для новых политических сил, которые будут смотреть на российско-украинские отношения без прежних шор. Эти силы будут активными, прагматичными и гибкими. И именно в этой плоскости лежит новая российско-украинская перспектива.
Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что отношения между нашими странами претерпевают серьезный, системный кризис. Одной из причин этого кризиса является тот факт, что дипломатия России и Украины действуют и развиваются в заведомо ложном направлении, являясь проективным инструментом взаимных оскорблений, шантажа и агрессии. В данной ситуации, необходимо развести в массовом сознании два типа отношений - «межгосударственные» и «межнациональные».
Ведь нормальная дипломатия — это совокупность невоенных практических мероприятий, приёмов и методов для предотвращения или урегулирования конфликтов, поисков компромиссов и взаимоприемлемых решений, расширения и углубления международного сотрудничества.
Нынешние управленческие элиты России и Украины - и российский и украинский народ - это далеко не одно и то же. Приоритеты этих элит -борьба за завоевание внешних рынков. Народы наших двух стран просто используют в борьбе за передел рынков, за мировое экономическое и политическое господство их элиты.
Поэтому мы подвергаем сомнению моральное право официального политического и экономического руководства России и Украины эксклюзивно выражать народные, национальные, духовные интересы граждан наших стран.
Мы считаем необходимым проведение альтернативной дипломатии между Россией и Украиной, создание параллельных институтов гражданского взаимодействия между нашими странами, одним из которых станет Российско-Украинский Информационный центр.
Мы предлагаем новую парадигму - парадигму альтернативной гражданской дипломатии, не отягощенной предрассудками, циничным расчетом или решающим влиянием третьих сторон. Это должна быть многоцелевая программа, предусматривающая установление прямых российско-украинских контактов, с опорой на формирующийся средний класс, интеллектуальную элиту и гражданские институты.
Мы планируем
- взаимные визиты и переговоры в рамках альтернативной дипломатии,
- конгрессы, конференции, совещания и встречи;
- подготовку и заключение двусторонних и многосторонних экспертных выводов, соглашений и рекомендаций, проведение социологических, психологических, кросс-культурных исследований;
- консультативное участие в работе общественных организаций и политических партий;
- информационную помощь различным культурным и научным инициативам;
- освещение в СМИ позиции Российско-Украинского информационного центра по тем или иным международным вопросам.
Встарь богатейшими странами были те, природа которых была наиболее обильна. Будущее же за теми странами, в которых человек будет наиболее инициативен.
Российско-Украинский Информационный Центр
Авторский коллектив
(Дмитрий Рогозин, Олег Покальчук, Олег Бондаренко, Юрий Романенко, Дмитрий Громаков)
Киев
21 ноября 2006 г.
