На вопросы Вестника отвечает доктор философских наук, заведующий кафедрой политологии философского факультета МГУ, заведующий сектором социальной философии ИВ РАН, профессор Александр Сергеевич Панарин
Александр Сергеевич, что сегодня реально стоит за понятием "славянская общность", кроме исторически сложившейся языковой или этнической общности? Есть ли у славянского единства более глубокие измерения, которые смогут проявить себя в будущем?
Сегодня уже стало принятым навязывать нам этноцентрическую парадигму в трактовке взаимоотношений славянского мира и России. На самом деле, русская традиция как раз чужда этноцентризма. Я бы определил это так: когда мы говорим об общности славянского мира, нам надо прежде всего вспомнить нашу великую восточно-христианскую традицию. Восточно-христианская, или православная, традиция - вот первое основание для некоего суперэтнического синтеза. Причем интеллектуальный климат в нынешнем российском обществе пока складывается таким образом, что само понятие этой традиции нуждается в определенной реабилитации. Мы не должны приписывать ей некую мессианскую роль. Речь идет о другом - она равновелика другим традициям, нуждается, как и они, в сбережении, - но как и все они, требует реконструкции, для того чтобы годиться для сегодняшнего и завтрашнего дня. И это - именно та традиция, которая объединяет наши славянские народы, по крайней мере те из них, что принадлежат к православному ареалу, которые наследуют восточную патристику как некое ценностное историческое ядро. Конечно, объединяют нас и геополитические реалии. Одно дело - Западная Европа. Она мыслит свою идентичность уже не как "протестантскую" или "католическую", а в совершенно иных терминах...
Как "Европа, открытая к Атлантике"?
Совершенно верно, это именно "атлантическая" идентичность. Она представляется искривлением классического европеизма, так как была выстроена после 1945 года, в результате поражения Германии и в результате, так сказать, маргинализации всего того, что относилось к центрально-европейской идентичности. Европейцы отдают себе в этом отчет - например, Шенгенское соглашение 1995 года, с одной стороны, открыло европейское пространство "для своих", а с другой - выстроило барьер между "атлантическим миром" и восточным славянством и тяготеющими к нему. Следовательно, мы не вправе игнорировать геополитическую специфику, если уж о ней так хорошо помнит Запад; мы не должны забывать, что принадлежим все-таки к Восточной Европе (при том, что Россия, конечно, занимает особое место на континенте). Вот еще один повод для осмысления славянских интересов, славянского будущего, славянской идентичности. - Итак, славянство может осознать себя в качестве "другой Европы" и выдвинуть свой проект - вполне "европейский", но альтернативный тому образу западной цивилизации, который сложился на сегодняшний день? - Мы подходим к очень интересному моменту. Я считаю, что Европа не должна строиться как двухосная система, состоящая только из католической и протестантской частей (кстати, в рамках "атлантического проекта", навязываемого американцами с 1945 года, даже католический регион маргинализируется, и колыбель западной цивилизации предстает как монокультурный протестантский регион). Европа - это еще и мир славянства. По-настоящему жизнеспособная европейская общность должна быть плюралистичной, по крайней мере базироваться на трех основных традициях - протестантской, католической и православной. Это не прекраснодушная утопия, а вполне прагматичный, оптимальный вариант. Простая логика подсказывает, что система, имеющая три опоры, надежнее, чем балансирующая на двух. Но пока мы видим, что православный регион - с подачи американцев - буквально выталкивается из Европы. Вопрос ставится так: если вы хотите быть европейцами, то должны забыть свою восточно-христианскую природу. А если вы настаиваете на своей самости - значит, вы вне цивилизованного мира, вы - варвары. Я думаю, что этот подход таит большую опасность и для самой Европы. Европе объективно выгодно, чтобы она была трехсоставной, чтобы она включала в себя Восточную Европу и Россию. Но это может произойти лишь в той мере, в какой она обретет мужество дистанцироваться от гегемонистских планов США. В свою очередь, и Запад, как большое цивилизационное понятие, нуждается в том, чтобы быть "двумя Западами" - Европой и Америкой. Итак, многое зависит от Западной Европы. Если она согласится с тем, что должна быть трехсоставной, тогда можно предвидеть, что назревшая реконструкция православной традиции будет совершаться таким образом, чтобы сообщить ей максимум открытости к Европе, максимум способности к диалогу с Европой, как можно больше динамики. Но если нынешние европейцы продолжат свою политику закрытости от "своего же" Востока, если они по-прежнему будут третировать Восточную Европу как не имеющую никакой письменной традиции... То тогда я опасаюсь, что неизбежная будущая реконструкция православной традиции - и, следовательно, преобразование славянского мира - будет происходить на некоторых других основаниях. Скажем, на базе евразийской идеи, диалога восточного христианства с индобуддийской традицией. Если Западная Европа забудет о своей центрально-европейской идентичности, пожелав быть просто частью "Большой Атлантики", она тем самым подтолкнет славян к каким-то иным суперэтническим синтезам, к поиску и геополитических, и социокультурных союзов с Азией, и в первую очередь, я думаю, с Индией. В случае реализации этого альтернативного сценария именно Индия будет самым вероятным стратегическим партнером славянства; она имеет наиболее серьезные основания для диалога и взаимопонимания с восточно-христианским миром... Лично я хотел бы осуществления первого, "европейского" проекта. Но, повторяю, его судьба сегодня зависит в первую очередь от поведения Западной Европы. "Евразийский" сценарий чреват некоей дестабилизацией, крупными геополитическими сдвигами - хорошо бы, чтобы стратеги Европы отдавали себе в этом отчет.
Хотелось бы добавить немного остроты в нашу беседу и обратить внимание на такой факт: славянский мир не является целиком православным, он включает в себя такие глубокие и серьезные идентичности, как польская или хорватская, которые утверждаются на противостоянии православию...
Давайте поразмышляем об этом. Действительно, католические идентичности имеют место в Польше, Чехии, Хорватии. Но я бы подчеркнул: акцент на католичестве в самоопределении этих народов проявлялся тогда, когда - как им казалось или на самом деле - угрожало порабощение, поглощение Россией. Ныне для всех очевидно, что подобная опасность миновала. Восточно-европейским народам угрожает нечто другое - германизация (особенно эта опасность ощущается в Чехии, в меньшей степени - в Польше; но даже на Балканах немецкая марка сегодня уже попросту вытесняет национальные валюты). Диалектика сегодня такова, что славянские государства не заинтересованы в ослаблении России. Если наша страна потеряет свой вес и значение, то ее западные соседи автоматически становятся второстепенными или третьестепенными партнерами Европы. Иначе говоря, можно предложить такую формулу: "если слабая Россия - то никакая Польша". А вот в присутствии сильной России новые западно-европейские партнеры славян будут более склонны уважать их государственные интересы и культурную идентичность - хотя бы ввиду обретения той же Польшей альтернативного союзника на Востоке... Реальная политика есть система сдержек и противовесов. Когда исчезает мощный сдерживающий фактор России, перед славянскими народами остается лишь плачевный путь маргинализации и ассимиляции в рамках "атлантической Европы". Славяне, привыкшие бояться России в период существования СССР и Варшавского договора, в первое время после разрушения этих систем были заинтересованы в предельном обессиливании "русского медведя". Но если взять долгосрочный горизонт - то они объективно заинтересованы в сохранении сильного российского государства. Таков основной парадокс, вызревающий сегодня в восточно-европейской политике. Поэтому, думаю, Польше (или Чехии) надо таким образом выстраивать свою католическую идентичность (или так ее реконструировать), чтобы польское национальное самосознание принимало необходимость диалога с православными соседями. Тогда она, кстати, сможет вместе со всем католическим миром избежать собственной провинциализации, к которой ведет навязывание американо-протестантского эталона, играющего объективно антиевропейскую роль.
Если существует "славянство" как общность этнических ментальностей, то какие именно моменты объединяют нас на уровне национальной психологии? Каков он, "дух славянства" сегодня?
Конечно, "дух славянства" - понятие интуитивное, но, мне кажется, очень богатое. Во-первых, уверен, что он еще жив, еще дышит - великая традиция, насчитывающая добрую тысячу лет, не может исчезнуть бесследно. Традиция как бы "затаивается", готовя реванш своей идентичности. Его формулой может стать, например: "полюбить себя как славянина". Сейчас нас вынуждают стать "просто" европейцами. Однако, я полагаю, придет такая фаза цикла, когда славянам предстоит полюбить свою идентичность. Славянам - теперешним "неграм Европы", какими их делают в культурном отношении, - предстоит точно так же поверить в себя и добиться эмансипации и уважения своей самобытности, как это сделали афроамериканцы в Соединенных Штатах. Тогда проявит себя и славянский дух, и славянский менталитет, который объединяет всех наших единоплеменников, независимо от исповедания. Задолго до того, как западный человек начал приближаться к тому, что социологи и экономисты 1960-1970-х годов назвали "постлиберальными" и "постэкономическими" ценностями, носители восточно-христианской культуры уже реализовывали эти ценности в своей жизни. Тип личности, сформированный экономоцентрической эпохой, выступает под знаком "иметь"; человек постиндустриальной эры мыслит себя в категории "быть". Это значит, что для него в работе, к примеру, в первую очередь важен не размер зарплаты, а профессиональный интерес, соответствие творческому призванию, участие в процессах принятия решений. Оглянемся вокруг себя - именно так продолжают выстраивать свою жизнь большинство наших соотечественников (как современных, так и недавних) - несмотря на массированную агрессию "атлантических", потребительских ценностей. Мы все-таки в значительной степени сохранили свой интеллектуальный потенциал - не в последнюю очередь благодаря тому, что в славянском менталитете заложена тяга к образованию и знанию, даже за счет потерь в материальном плане. Если бы не славянская способность увлечься своим делом и "заразить" других, порой забывая о конкретной выгоде, системный развал в Восточной Европе при нынешнем формационном сдвиге, уверен, принял бы гораздо более катастрофические формы. Проект "постэкономического человека" как нельзя более соответствует славянскому менталитету. Сегодня, правда, он несколько "отодвинут в сторону" - ввиду победы либерального экономоцентризма "чикагских мальчиков". Но, я уверен, этот проект восстановит себя в правах, и в первую очередь в Европе, в которой и вызревала идея "постэкономических ценностей". Тогда - вот еще одно основание для нашего исторического оптимизма - произойдет "реабилитация" славянства и славянского менталитета, с его приоритетом не материальных, а моральных ценностей, с его особой чуткостью к поискам подлинности существования... Сегодня начинают говорить об "экологии культуры", об опасностях, которые влечет за собой "загрязнение" интеллектуальной и духовной среды. Современный мир сталкивается с порчей и разрушением не только природных ландшафтов, но и ландшафта общечеловеческой культуры. Я думаю, что славяне очень впечатлительны по отношению к этому новому типу загрязнения, от которого страдает цивилизация. И, следовательно, экология культуры - задача, особо адресованная славянству. Многое в деле возрождения славянства зависит от его элиты. Подлинная национальная элита прилежно и творчески изучает чужую традицию. Но наибольшие откровения и открытия получает на основе своей собственной традиции. Нынешние элиты, к сожалению, забыли свою идентичность. Из-за этого славянский мир оказывается как бы лишенным иммунитета, он плохо сопротивляется загрязнению культурной среды. Но, повторяю, с точки зрения истории и философии культуры это - лишь фаза цикла...
Александр Сергеевич, позвольте напоследок задать Вам непростой вопрос. Взаимоотношения России и славянского мира нельзя назвать гладкими. Были периоды, когда на нас взирали с надеждой, Россия выступала в качестве жертвенной освободительницы - это очень хорошо помнят, например, в Болгарии. Но были периоды, когда наша страна проявляла себя, по крайней мере, с точки зрения самих славянских народов, в роли поработителя, оккупанта и агрессора. В своей работе "Реванш истории" Вы пишете, что советский восточный блок, был, по сути, другим названием славянского мира, славянской конфедерации. Исходя из этого - как, на Ваш взгляд, Россия наиболее оптимально должна выстраивать свою политику по отношению к мировому славянству?
Прежде всего, Россия, вместо того чтобы так настойчиво стучаться в двери "европейского дома", так называемого "первого мира", куда ее все равно не пускают, может начать строить "второй мир". Им объективно являлся Варшавский договор. Я настаиваю на том, что в его рамках был обеспечен наиболее высокий статус славянских народов в Евразии. Славяне были и политическим, и социокультурным гегемоном континента. Когда "второй мир" рухнул, серьезную угрозу для славянства стали представлять атлантический гегемонизм и, с другой стороны, натиск исламского мира. "Второй мир" (конечно, построенный на обновленных, более плюралистичных основаниях) объективно нужен славянству для восстановления его статуса. Реконструкция "второго мира" должна вестись на принципах равноправного диалога. Россия вела себя в рамках советской геополитической системы как имперский центр. Но и демократы, пришедшие к власти в 1991 году, повели себя далеко не самым мудрым образом. Они решили, что Россия является наиболее предпочтительным партнером для Запада из всех постсоциалистических государств, и поэтому ее политика должна состоять в том, чтобы сбросить с себя гири "азиатчины", отказавшись от среднеазиатских республик, и лететь под всеми парами в "общеевропейский дом". Но оказалось, что атлантический Запад в первую очередь заинтересован в окончательном раздроблении "второго мира". Для этого он поодиночке начал выхватывать из него славянские страны, якобы приближая их к себе. Россия в любом случае осталась "за бортом"... Когда нам сказали, что для "европейского дома" мы не годимся, настал момент истины. Сегодня ясно, что для России нет альтернатив выстраиванию "второго мира". Без этого мы:
а) не сможем защититься от гегемонизма США;
б) не сможем обезопасить себя в очень жестком геополитическом пространстве Евразии. Славянству пора осознать, что сегодня ему - как и в давно прошедшие века - одновременно угрожают Первый Рим (некогда латинство, а сегодня - атлантизм) и мусульманско-тюркский Восток. Славяне должны сплотиться. Пока неизвестно, какие формы может обрести это новое единство Восточной Европы. Но в нынешнюю драматическую эпоху это единственный шанс на выживание для нашей цивилизации. Я предвижу, что уже завтра горечь обиды, унаследованная от советских времен, сменится ностальгией по славянскому единству. Задача России - вновь стать его не только геополитическим, но и социокультурным, интеллектуальным, нравственным центром.
