Духовное различие России и Запада выразилась к середине XIX века в противостоянии, которое пророчески определил Ф.И.Тютчев - «революция и Россия»: «Для того чтобы уяснить себе сущность того рокового переворота, в который вступила Европа, вот что следовало бы сказать себе. Давно уже в Европе существуют только две действительные силы - революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, и, быть может, завтра оне вступят в борьбу... Россия, прежде всего, христианская империя; русский народ - христианин не только в силу православия своих убеждений, но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он - христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет основу его нравственной природы. Революция - прежде всего враг христианства! Антихристианские настроения есть душа революции; это ее особенный, отличительный характер. Те видоизменения, которым она последовательно подверглась, те лозунги, которые она попеременно усваивала, все, даже ее насилия и преступления были второстепенны и случайны; но одно, что в ней не таково, это именно антихристианское настроение, ее вдохновляющее, и оно-то (нельзя в том не сознаться) доставило ей это грозное господство над вселенною. Тот, кто этого не понимает, не более как слепец, присутствующий при зрелище, которое мир ему представляет».
Итак, к концу XIX века определилось противостояние радикальных европейских сил и исторической России. Конечно, не все в Европе оборачивалось против России, но на нее хлынула та возрастающая мутная волна, которую Тютчев назвал революцией. Европейская революция интегрировала все антихристианские идеологии, сформированные в европейской культуре, и объединяла все силы, одержимые этими идеологиями. Сейчас очевидно, что именно силы антихристианских идеологий, рвущиеся к власти во всех европейских революциях, и победили в русской революции. В тридцатые годы XX века немецкий философ Вальтер Шубарт писал: «Сегодня Европа ощущает серьезную угрозу русского большевизма. Если бы она пристальнее вгляделась в его лик, то признала бы в нем свои собственные идеи, огрубленные и доведенные большевиками до гротеска. Это - атеизм, материализм и весь сомнительный хлам прометеевской культуры». Можно спорить на тему: насколько Россия была христианской страной, но очевидным фактом является то, что с определенного времени европейские и общемировые силы антихристианского переворота все более сосредотачивались на свержении российской государственности, на разрушении православного жизненного уклада в России, на превращение всех ресурсов России в плацдарм мировой богоборческой экспансии. Конечно, это духовное противостояние не совпадает с фронтами дипломатической и военной борьбы между государствами Европы и Россией. Но с некоторого времени в традиционные межгосударственные конфликты все более вливаются новые мотивы и принципы.
Веками относясь к России отчужденно или агрессивно, европейские элиты боялись ее могущества. В начале XX века появились все симптомы опережающего хозяйственного роста России. Увеличение российского могущества было одной из причин развязывания первой мировой войны и вызывало неприязнь не только у военных противников, но и у союзников России. Что объясняет многие факты несоюзнического отношения к России стран Антанты.
После большевистского переворота действия всех европейских держав - и Германии, и союзников России - были направлены на то, чтобы сокрушить российскую государственность. Это никак не было вызвано и не оправдывалось подлинными национальными интересами европейских стран, что подтвердилось последующим ходом европейской истории. К роковому моменту отношение к России складывалось под влиянием общеевропейского идеологического помутнения, которое захватило не только революционеров, но в разных формах все общество. В европейском общественном мнении господствовали представления о том, что российское самодержавие является реакционной силой. Сама же Россия, ее национальные традиции и православная религиозность казались опасно чуждыми. Искаженное идеологизированное восприятие рисовало православную Россию в виде мирового пугала. Естественно, что когда в 1917 году пугало стало рушиться на глазах, это вызвало только стремление подтолкнуть Россию к пропасти или в лучшем случае - не вмешиваться. Ни о какой помощи христианскому соседу речи не было. Таким образом, идеологическое заражение общественного мнения цивилизованных стран способствовало крушению России и лишило ее возможных союзников в борьбе с мировым злом.
Более того, катастрофа России в значительной мере инспирирована извне, ибо многие на мировой арене боялись роста ее могущества и самобытности - величие и инаковость всегда кажутся подозрительными и опасными. Поэтому западные государства, в основном Германия, сделали многое, чтобы разложить Россию изнутри. Но когда Россия пала - ее поверженное тело, вопреки ожидаемому, стало источником смертельной опасности для всех вокруг. На Россию излили все яды, усугубили все ее внутренние немочи и при этом ожидали, что в мире наступят мир и благоденствие! Если мы вложим в еду соседа яд, вызывающий буйное помешательство, то странно ожидать тишины и спокойствия в коммунальной квартире - а Европа уже давно стала тесной коммуналкой. Если же мы убьем соседа, то мы потеряем человеческое достоинство, а наш дом перестанет быть жилым. Коммунальные скандалы и даже потасовки все же являются формой классического общежития, ибо когда-нибудь надо будет ссору кончить, примириться, притереться и дипломатически регулировать совместное житье. Это - плохая, но все же жизнь, которая оставляет возможность найти формы жизни лучшей. Жизни совсем не будет, если мы перейдем границы абсолютно недозволенного и начнем друг друга истреблять. Это и случилось в общежитии европейских народов в начале прошлого века.
Столетиями Европе удавалось сохранить собственное существование благодаря тому, что в сложном коммунальном общежитии, во всех конфликтах и войнах, в которых государства стремились побольше отнять и присвоить, никто не стремился к полному разрушению общественного и государственного уклада противника, либо к его тотальному уничтожению. Ибо сегодняшний противник становился завтра союзником или другом. Во всех конфликтах и войнах оставались общие нормы, по которым асоциальные, антиобщественные, антигосударственные элементы признавались таковыми для всех сторон. Можно было терпеть на своей территории террористов соседа, но считалось недопустимым делать основную ставку на экстремистские элементы государств противника. Европейские государства даже стремились сообща нейтрализовать хаотическую антисоциальную стихию, и этим ей полагались хоть какие-то пределы. Так было в годы Священного союза в первой половине XIX века. Об этом говорит, например, то, что Бисмарку в войне с Францией не приходило в голову поддерживать Парижскую коммуну.
В первой мировой войне размываются классические представления о войне как продолжении политики другими средствами. Политика же направлена на то, чтобы защитить свои интересы, оградиться от соперников или добиться преимуществ. Политического противника следует ограничивать силой, ослаблять или даже повергнуть, но его не нужно уничтожать. До ХХ века ни одна европейская стратегия не предполагала сокрушение общественного строя и подрыва жизненного уклада противника. Эта интуиция политического самосохранения впервые была утеряна в терпящей поражение Германии, которая пошла на беспрецедентную тотальную мобилизацию людских и материальных ресурсов, и перешла к тотальной войне на полное уничтожение России. Первое неизбежно вело к социализации Германии, второе было рассчитано на разрушение традиционного социума в России.
Германский Генеральный штаб принимает план революционера Парвуса и выделяет крупные средства на мобилизацию всех антигосударственных и антисоциальных сил в России. Гениальный идеологический тактик предложил объединить на германские деньги усилия всех революционных партий в организации пропаганды, саботажа, забастовок и подготовке вооруженного восстания в России. Другими словами, при германской денежной поддержке предлагалось вызвать социальный взрыв в России. Этим открывался второй - внутренний фронт борьбы Германии с Россией. И он вливался в общий фронт борьбы с Россией мировых сил идеологии. Полученные через Парвуса миллионы марок послужили возрождению почти разваливавшейся к этому времени большевистской партии. Помощь придала новые силы Ленину, оказавшемуся к этому моменту в полном одиночестве в Швейцарии, потерявшему надежду на скорую победу Германии, разочаровавшемуся в возможности революции в России: в обращении к швейцарской социалистической молодежи осенью 1916 года Ленин высказал убеждение в том, что его поколение не доживет до революции в России. Вождь российского пролетариата погрузился в химерические замыслы о революции в Швейцарии и Швеции, ибо потерял надежду революционно оседлать Россию, искал для походов против человечества другую европейскую лошадку. И в этот момент Германия вступает в сговор с силами европейской революции против России и делает ставку на маньяков-маргиналов.
С разрушением православной России запретный ранее прием становится популярным. Оказалось весьма заманчиво вести борьбу вне всяких правил, организуя внешними силами переворот внутри государства противника. Впервые в новоевропейской истории подрывная деятельность оказывается не исключительной мерой, а основным средством войны. И джин был выпущен из бутылки. Мир стал стремительно катиться к современному разгулу терроризма и политических переворотов тогда, когда была порвана круговая нравственная порука европейских народов. В том, что в международных отношениях Европы существовал определенный нравственный самоконтроль и бессознательное отталкивание от некоторых низменных приемов борьбы, - сказывались остатки христианской морали европейских народов. Именно христианская нравственность подвергается идеологическому разложению. Отныне не стало пределов в подавлении и уничтожении соседних народов, и для достижения этой цели все средства хороши. Безусловно, бесконечная борьба всех против всех является скрытой целью идеологии, ибо это способствует установлению ее мирового господства.
Таким образом, в России интернациональным революционным силам впервые удалось захватить государственную власть. И последняя решающая ступень к этому была выстроена на средства Германии. Россия была повержена, но это принесло Германии и всему миру неисчислимые бедствия. Социалистическая власть - это власть радикально антисоциальная, ибо она призвана разрушить традиционный жизненный уклад народов. Первая в мире страна Советов оказалась первым плацдармом международных сил социального небытия - для захвата всего мира. Поверженной этим противником оказалась и Германия, ибо революцию в ней развязали те же силы, которые она вскормила. Фашистская реакция на революции в России и в Германии была уже запрограммирована: вас пугает чудовищный русский коммунизм - получайте свой родной фашизм, гарантирующий закон и порядок. Так был запущен идеологический маятник, определяющий дальнейшую историю. Обе формы идеократии развязали мировую бойню, победы в которой быть не могло, ибо вопрос по существу стоял о том, какая форма заразы будет владеть миром. Победила зараза коммуно-социалистическая, и политическая карта мира стала стремительно краснеть. С тех пор коричневая чума служит пугалом, чтобы народы отдались красной холере. Идеологии социального небытия оставляют человечество перед выбором под знаменем какого цвета погибнуть: либо в достижении всеобщего благоденствия и счастья (знамя красное), либо в установлении общего закона и порядка (знамя коричневое).
Так с крушением России мировая история перешла в новое апокалиптическое измерение. Это не христианская апокалиптика завершения и итога, а сатанинский апокалипсис разрушения Божьего мира. Отныне на Русской Голгофе велась мировая битва с духами социального небытия. Россия, поверженная, зараженная и порабощенная, казалась мировым страшилищем. Но роковая подмена сказывается в том, что в Европе боятся не того, что погубило Россию, а боятся самой России. Не страшен, якобы, коммунизм, который поглощал в течение десятилетий страну за страной, а страшна Россия, которая терпела беспрецедентные бедствия от коммунизма. Все десятилетия советского коммунизма распространялись «научные» концепции, приучающие Запад к мысли, что в России всегда был тоталитарный, жестокий и агрессивный режим, а рожденный в Европе коммунизм изначально человечен. Обращают внимание на то, что чем дальше от Москвы, тем коммунистические режимы мягче и чище: коммунизм с человеческим лицом, еврокоммунизм. (Хотя очевидно, что Россия оказалась эпицентром всемирного катаклизма, и, как в эпицентре взрыва ядерной бомбы, в ней наибольшие разрушения и отравления. А чем дальше на периферию, тем слабее ударная волна, меньше радиация, меньшие разрушения и жертвы). А Восточную Европу, Центральную Америку, Ближний, Средний и Дальний Восток, далекую Африку захватывает, якобы, не коммунизм, а Россия Советская, которая довела до завершения «экспансию», унаследованную от России Петровской и даже Руси Московской. Но при этом не приходит в голову объяснять хозяйничанье кубинских солдат в Анголе вековечной экспансией Кубы на Африку. На маленькой Кубе эта большая историческая ложь сразу станет заметной. А великую Россию можно оболгать как угодно. Об «авторитетности» такой позиции свидетельствует следующее заявление: «Россия от Иоанна Грозного и Петра Великого вплоть до Ленина и Сталина идет своим неизменным путем. Я скажу более: Россия в организации советов нашла выражение своей истинной природы» (Адольф Гитлер).
Ни на Западе, ни в России после распада СССР ни одна из действующих политических сил не была способна признать, что не только на русских лежит вина за коммунистический режим. Интернационалистическую по духу и составу большевистскую партию не раз спасали и бело-чехи, и латышские стрелки, и многонациональные части особого назначения (ЧОН, ЧК), и комиссары - рекруты мировой революции. Коммунистический режим отстраивали не только великороссы, но и поляки (Дзержинский, Менжинский), и евреи (Троцкий, Каменев, Зиновьев, Свердлов), и грузины (Джугашвили-Сталин, Берия), и украинцы (Дыбенко, Крыленко)... Ударная сила коммунизма изначально была интернационалистической по составу, русских в ней было пропорционально намного меньше других. Но мировая и отечественная "демократическая" общественность на этот счет пребывает в плену мифов.
В.Аксючиц
