Есть личности в нашей отечественной истории (именно личности, а не фигуры), помеченные особой отметиной Божественного Провидения. Но лишь один в веке двадцатом оказался именно тем, без которого оба предыдущие, да и нынешнее поколение живущих в нашей стране, вряд ли сумели бы избежать реального физического уничтожения.
Иосиф Виссарионович Сталин — это Личность, причем такого исторического масштаба, что, перефразируя изжеванный постулат Вольтера, можно с уверенностью заключить: "Если бы культа не было, его необходимо было бы придумать". Но этого не понадобилось: он возник сам собою. В православно-монархическом правосознании Сталин -личность нелегитимная. Но неисповедимы пути Господни: Царица Небесная, прияв опекунство над нашей осиротевшей и растерзанной Родиной, соделала земной и справедливый по человеческим и духовным меркам суд — для назидания одним и в вечную погибель другим. Когда переменилась не власть, не географические образования распались, но полетели основы, рухнул фундамент исторической государственности, понадобился муж твердейшей воли и высочайшей работоспособности. И востребованность в таковом оказалась стопроцентной.
Всего за четверть века реального руководства из избитой до полусмерти, истерзанной чужеродными властителями и экспериментаторами одряхлевшей, стонущей России, находившейся к тому же в цепких объятиях западных и восточных недругов, в стане которых по разным причинам оказалось изрядное количество и бывших соотечественников наших, по наущению Божьему, Сталин сотворил чудо: воздвиг могучее государство, ставшее как бы предтечей реконструируемого Третьего Рима, с центром Вселенского Православия в Москве.
Воля и идеалы Вождя — это две стороны одной медали. И выражением первой из них может служить имперско-державный инстинкт единовластия, выражением второй — преданность трудовому люду, трудящемуся человеку, т.е. тем, от кого исходит реальная польза Отечеству. Умело сочетая по неведомым нам законам движения души человеческой волю и идеал, претворяя собственные замыслы в практическую модель нового государственного устройства — СССР — Сталин, свои планы подвергал тщательнейшему и беспристрастному анализу с позиции исторической целесообразности. Он оставался Вождем нации, ее Горьким Целителем, не имевшим права на ошибки. Да он и не ошибался — в стратегии. Были тактические промахи, огрехи, тяжелые, порой невосполнимые утраты. Но ошибок не было. Иначе мы не обрели бы великую Победу над смертью в ту Пасхальную седмицу мая 1945 года. Иначе не затрепетала бы добрая половина Европы благоговейным страхом перед "цивилизованными варварами", принесшими ей состояние мира и пробудившихся надежд. Май 45-го, тот незабвенный май, точка отсчета высветившегося горизонта нескончаемого доброделания, окрыленности души и смиренной отваги — "достоинства во смирении", если вспомнить Константина Леонтьева.
Горизонт стал меркнуть позже, когда точкой отсчета стала трагедия кончины Сталина. Открылась правда. И открылась не бурными овациями партийных форумов, не разоблачениями "культа личности" и даже не здравицами в честь обретенной "свободы от тирании". Правда открылась скорбью великой и неутешным плачем. Заунывными перепевами заводских сирен и траурными мелодиями репродукторов. Слез никто не скрывал ни перед знакомыми, ни перед незнакомыми: общее горе роднит и объединяет.
Коллективный разум народный подсознательно отделял пшеницу от плевел. Правду можно не видеть, не замечать. Но не почувствовать невозможно. Всенародное оплакивание Вождя в те далекие мартовские дни 1953 года — это не только и не столько выражение чувства невосполнимости утраты. Но предощущение надвигающихся перемен, и перемен явно не в пользу народную.
Подобные события в истории случаются нечасто, и чтобы предугадать последствия, обычно обращаются за подмогой к зову сердечному, опыту души, но никоим образом не к холодному разуму: в минуты самоуглубления рассудительность отдыхает. По донесенным временем до нас, ныне здравствующих, свидетельствам той поры: церковных, нецерковных, а также изрядно вскормленных атеизмом простолюдинов — единоприемлемым унынием и безнадежностью на какое-то время уравнял тот погребальный плач партийных и беспартийных, начальников и подчиненных, городских и деревенских. Прогнозы рождались в превеликом множестве. И все — безрадостные, недобрые. А ведь глас народный, тем более плачевный глас, оказался гласом прозорливым: не прошло и сорока лет после не расследованной во всех подробностях кончины Вождя, как под похоронный бой кремлевских курантов государственный флаг СССР был немилосердно сброшен с подобающей ему высоты.
Применительно же к наступившему ХХI столетию справедливо было бы отнестись с некоторой опаской и без предубеждения: торжествующее в мире зло набирает силу, запас добродетельной прочности иссякает по мере убыстрения текучести времени; манипулирование человеческим сознанием активизирует порочные инстинкты, провоцируя алчность, беснование, корыстолюбие, уныние, суицид. Расчеловечивание человека и рассотворение всякого творения Божия — вот в чём подспудный иррациональный смысл революционных преобразований мондиалистской одержимости. Поэтому наступившее столетие есть явление знаковое: либо Русским веком впишется оно в хронологию земной истории человечества, либо окончательно подытожит скоротечность апостасийного процесса уже через каких-нибудь три-четыре десятилетия. Неизбывность темы "Русская державность" никогда прежде не стояла с такой остротой и надрывностью, как в переживаемое нами время именно потому, что переоценка ценностей, популистский мазохизм узловых моментов отечественной истории нагнетаются беспардонно и неудержимо. Но не понятны, например, суждения отдельных православных пастырей, убеленных сединой опытных и уважаемых проповедников Слова Божия, для которых образ Сталина — это образ "примитивного садиста" и ничего более. О каком провиденциальном смысле истории можно здесь вообще говорить? А вот для таких подвижников благочестия, каковыми явили себя православному люду Патриарх Всея Руси Алексий I (Симанский), митрополит Николай (Ярушевич), канонизированный архипастырь Лука (Войно-Ясенецкий), — Сталин оставался Богоданным Вождем. Даже по так называемым "государственным каналам" российского телевещания из уст отдельных комментаторов и журналистов, претендующих на проведение объективных исследований образа жизни родителей и прародителей наших, можно без труда расслышать откровенные обличения в сокрытой ненависти всех против всех, повальном доносительстве и вообще моральном уродстве.
А вот протоиерей Артемий Владимиров в одной из своих печатных работ приводит, как он сам отмечает, один малоизвестный факт из времен Великой Отечественной войны: "В 1942 году, — пишет автор, — немецкий врач, осматривая девушек и женщин, пригнанных из СССР на каторжные работы в Германию, в панике докладывал своему фюреру, что Россию победить невозможно, пока у её народа такая нравственность: почти 99% обследованных лиц женского пола от 15 до 25 лет, не состоявших в браке, — девственницы". Одно из двух: или нравственность по нынешним меркам превратилась в синоним морального уродства, или моральное уродство само по себе уже не воспринимается, как порок. Словом, незадача.
Хотелось бы высказать ряд пожеланий.
Во-первых. Ни под каким видом не поощрять раздающиеся кое-где, демонстрируемые кое-как и публикуемые в чем ни попадя изощреннейшие, пропитанные мелкой мстительной озлобленностью инсинуации и пародии на создателя и Вождя Русско-советской империи. "Самим невозможно судить властителя, если он даже тиран, можно только кряхтеть и ворчать...потому что невозможно учесть, какими жертвами сохранено будет отечество", — назидал Михаил Пришвин. Не выдюжив метаморфозы "Из Савла в Павла", Сталин все-таки сохранил Отечество и развернул империю на одной шестой суши земного шара согласно задуманному проекту. И не его вина, что империю постиг крах. Беда в том, что не успел подобрать себе достойного приемника и посвятить того в замыслы свои, и, как следствие, к моменту развала империя перестала быть, в том числе, "и русской",— она вновь, как и полвека назад, продолжала называться "советской", но с крепко забродившим душком и зловонием потребительства, на чем и прогорела.
Во-вторых. Пора бы научиться изживать дух остракизма, любопрения и заносчивости, наипаче в преддверии больших и малых бед, грядущих на Отечество наше: не тот патриот, кто по наружности и сладкоголосию таков, но тот, кто зорко беду чует. Без познания самих себя в Боге и Церкви мы рискуем остаться незрячими и ущербными в понимании Божьего Замысла о России. Укрепляя собственную немощь покаянной молитвой о даровании Отечеству нашему Православного Царя как "удерживающего теперь" (2 Сол., 2,7), в то же время следует бережно, учтиво, справедливо относится к прошлому, даже не столь отдаленному, не столь радостному, без которого, однако, настоящее выглядело бы весьма зыбко и сомнительно. С этой целью, руководствуясь нормами христианского вероучения, полезно было бы оценить эпоху Сталина в историософском понимании ее смысла и значения для России. Наверняка отыщутся охотники и подвижники, обладающие не только достаточными познаниями в этой области, но и умом трезвым, рассудительным, богобоязненным.
В-третьих. Привыкнув увязывать надежду о спасительной миссии России только с православным царем, мы нередко забываем, что прежде всего должны оставаться христианами по духу: милосердными, незлопамятными, способными прощать личных врагов; а уж коль речь заходит об отношении к такой личности, как Сталин, что может быть душеполезнее и вразумительнее для ума, для исторической памяти, как поминальная молитва об усопшем? Может, Господь вообще ждет от нас покаяния и перед Вождем, а значит, и соборной молитвы. Ведь имя его неразрывно связано с отстроенным имперским монолитом, разрушение которого происходило, кстати, на наших глазах и не без нашего попустительства. И Господь не облагодетельствует НОВЫМ, пока мы непредвзято не разберемся со СТАРЫМ, не оценим по достоинству волю, подвижничество и самоотдачу того, с чьим именем персонифицируется имперско-державный период нашей недавней истории.
В заключение хотелось бы предостеречь отдельных лиц, не в меру восторженных почитателей Вождя, от некоего мифического соблазна, ставшего своего рода магическим заклинанием и призыванием: "Сталин грядет! Сталин придет!". Нет, не грядет и не придет. Окружающий мир уже не тот, да и мы не те. И надобности в том нет. Нужда проглядывается лишь в обустройстве того географического пространства, которое досталось нам в наследие после злокозненных посиделок Беловежья. И раздающиеся ныне голоса об укреплении России, будущее которой — в безупречной нравственности её руководителей, несомненно, имеют под собой здоровую духовно-политическую основу. Но, согласитесь, что, кроме безупречной нравственности, будущему руководству очень не помешали бы государственная мудрость и решительность в действиях, ибо нравственные достоинства начальника не всегда свидетельствуют о наличии таковых у подчиненных. И последнее царствование русского императора — лишнее тому подтверждение. Итак, если не Сталин, то кто? Власть. Реальная государственная власть, способная своей русскостью восстановить Россию на "путь спасения ради спасения многих".
Сталина нужно помнить. Как говорят в народе: не поминать лихом. Каждому по-своему: кто надумает посадить в память о нем белоствольную березку перед своим дачным оконцем, кто пожелает за свой или, по договоренности, за чей-то счет опубликовать новые, неизвестные доселе материалы или мемуары очевидцев, творимых во славу империи дел и свершений; кто-нибудь проникнется идеей написать живописное полотно, скажем, на сюжет события, промыслительно повлиявшего на взаимоотношения Церкви и Государства, случившегося 4 сентября 1943 года, а кто просто, кратко и немногословно помолится об упокоении души раба Божия Иосифа. Господь все примет: и память, и незлобие, и прощение. Может принять и молитву, если та будет исходить из сердца чистого и смиренного, исполненного любовью. И вопреки кликушеским предсказаниям об окончательной утрате нами государственного инстинкта самосохранения, нашей проверенной историей и временем доминанты национального сознания, мы восполним свои потери уже в недалеком будущем. И, как бы перескочив через десятилетия, вместе с юным поэтом Иосифом Джугашвили, радостно ощутим надвигающиеся перемены:
"Когда герой, гонимый тьмою,
Вновь навестит свой скорбный край,
И в час ненастный над собою
Увидит солнце невзначай,
Тогда гнетущий сумрак бездны
Развеется в родном краю,
И сердцу голосом небесным
Подаст надежда весть свою".
А поскольку не утрачена надежда, точку ставить еще преждевременно, разумнее закончить многоточием...
Лев Егоров
