Коммунистическая Революция избавила Россию, а с нею и весь мир, от великой опасности. При малой склонности русского народного характера к делам буржуазным, капиталистический путь, на который толкал Россию общий оппонент славянофилов, народников и большевиков, - российский либерализм, - неизбежно привел бы к превращению России в полуколонию западного капитала. Нетрудно догадаться, что это означало бы увековечивание мировой колониальной системы, полное и неотвратимое господство буржуазного Запада над всем миром.
Ф. В. Карелин «Теологический манифест»
26 октября 2006 года в Москве проводится круглый стол антиглобалистов на тему «Православие и социализм», на котором мне было предложено выступить с изложением своей позиции по данному вопросу. Поскольку, находясь в настоящее время в рабочей командировке, приехать не могу, я изложил свои взгляды в форме данной статьи и в таком виде представляю их вниманию участников круглого стола.
Первое, что важно отметить в отношении таким образом сформулированной темы - это то, что сама предложенная формулировка темы вызывает закономерный вопрос: а сопоставимы ли вообще эти явления? Имеют ли те сферы бытия, в которых они находятся, вообще такую точку соприкосновения, в которой правомерно ставить вопрос об их отношении друг к другу?
Православие - то есть подлинное, неискажённое Христианство - в первую очередь представляет учение о личностном спасении. Первично в Христианстве именно культовое и мистическое начало, то есть вопрос об отношении человека к Богу, о возможности личностной сопричастности Богу. Этические проблемы, связанные с отношением человека к человеку (и опять-таки, личностным отношением) второстепенны. Вопросам же социальным, связанным с организацией социума, придаётся ещё меньше значения, хотя, несомненно, определённое место уделяется и им.
Сейчас, когда отношение большинства коммунистов к Православию сменилось с нетерпимого и враждебного на умеренно доброжелательное, всё чаще приходится слышать в нашей партии слова о прогрессивной роли Православной Церкви, о её неоценимом вкладе в развитие русской национальной культуры, значении в сохранении и остаивании общественной морали и нравственности, наконец, о её социальной роли. В конце концов доходит до того, что самого Иисуса Христа некоторые наши товарищи называют «первым коммунистом» и представляют как социального реформатора и проповедника коммунистической морали и нравственности. С одной стороны, конечно, это отрадно, потому, что по сравнению с воинствующим богоборчеством это явный прогресс. Но с другой стороны такое представление о Православии, Церкви и её Основателе совершенно несообразно самому Православию. Трактовка Христианства как по преимуществу «социального учения» - это явная подмена главного второстепенным, и, следовательно, такой ход мысли ведёт к заблуждению и искажённому пониманию.
Зададимся вопросом: может ли государство (какое угодно: будь то монархическое, буржуазно-республиканское или советское) вполне следовать Христовым заповедям - «не убий», «не осуди» и не только отменить смертную казнь, но и упразднить полицию и суды? Может ли быть положен в основание правовой системы любого государства принцип, согласно которому «Ударившему тебя по щеке подставь и другую» (Лк. 6, 29)? Очевидно, не может, иначе произвол убийц и насильников стал бы господствующим в государстве принципом. Значит ли это, что христианская мораль несостоятельна? Вовсе нет. Ведь Христос и не подменяет принесённым им моральным принципом действующий юридический закон. Он не отвергает власти мирских владык и прерогатив суда. Принесённые Христом заповеди обращены не к государству, а к совести каждого отдельного человека. Он говорит «Царство Мое не от мира сего» (Ин 18, 36), «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф 22, 21). Также и Св. Ап. Павел, говоря, что в новом человеке «нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного» (Кол 3, 11), не призывает тем самым к социальной революции, отмене рабства или упразднению национальных разделений. Христианская отмена рабства осуществляется в особом пространстве - духовном «царствии не от мира сего», которое проникает собой материальный и социальный мир, но не смешивается с ним и не разрушает его.
Здесь одно из существенных отличий Христианства от других монотеистических религий. В Исламе и иудаизме религиозный закон носит характер чётко регламентированных правил. Такой закон имеет почти юридическую формальную точность, и потому он может быть положен в основание правовой системы (Шариат, Галаха). Соблюдающий этот закон праведен, нарушающий - грешен и виновен. В Христианстве совершенно иной принцип: заповеди даны не как формальные нормы, а как идеальные, практически недостижимые ориентиры. Выполнить их буквально невозможно, как нельзя дойти до линии горизонта. «Планка» Христианства бесконечно выше, чем «планка» иудаизма или Ислама - это «планка» не человеческой праведности, а богоподобия. Поэтому в Христианстве все грешны и никто не спасается своими заслугами и своей личной праведностью, а только искупительной жертвой Христа и благодатью Св. Духа. Отсюда главный вывод: никакая социальная система не может претендовать на то, что она есть социальное выражение христианского принципа. Пространство социальных и экономических отношений - слишком узко и тесно, слишком приземлённо, чтобы вместить в себя и выразить в себе полноту Христианства, хотя, разумеется, и оно так или иначе соотносится с христианской истиной и либо сообразуется с ней, либо ей противоречит (об этом ниже). Пока же отметим, что нельзя подменять «царствие не от мира сего» земным царством, сколь бы разумно оно ни было устроено, как нельзя и подменять миссию Искупителя миссией социального преобразователя. В противном случае это будет уже не Христианство, а лишь, в лучшем случае, система, использующая библейские образы.
Попытка так или иначе «вписать» Христианскую Церковь в систему административной, социальной или экономической организации всегда приводила к обмирщению и духовному кризису, будь то вариант римо-католический (захват церковной иерархией прерогатив светской власти) или протестантский (подчинение Церкви государству и встраивание в структуру государственного аппарата). Государство нуждается в религии, но всегда стремится превратить её в земную идеологию, в средство социальной организации и мобилизации, в орудие классового господства. Одним словом - в инструмент земных, материальных интересов, то есть в тот «опиум для народа», каковым её считали атеистические коммунисты. А это опаснейшая подмена. Потому что суть Христианства - за пределами социального и экономического. Главная суть Христианства не в верности Царю и Отечеству, не в поддержании общественной нравственности, не в развитии национальной культуры и не в организации социально ориентированной экономической системы, а в личном спасении каждого верующего, в личном приобщении ко Христу и снискании благодати Св. Духа.
Что же социализм? Социализм есть прежде всего общественно-экономическая форма организации социума, сущностью которой является обобществление средств производства. Идея такого обобществления не противоречит Христианству, ибо ни в Св. Писании, ни в Свящ. Предании мы не найдём ничего о «священном» праве частной собственности на средства производства или о свободе частного предпринимательства.
Да, коммунистическое движение возникло в XIX веке и прошло практически весь XX век под знаменем воинствующего атеизма или, вернее сказать, богоборчества. Да, в первой половине прошлого века коммунистическая власть обрушила на верующих (и в особенности на клир и монашествующих) страшные гонения, а разорение и поругание храмов нельзя определить иначе как варварство и мракобесие. Гонения эти были продиктованы, конечно, не какой-то «кровожадностью» большевиков, а историческими обстоятельствами, в которых встроенная Петром I в структуру государственного аппарата церковная организация действительно оказалась вовлечена в политическое противостояние. Не стоит забывать, что Патриарх Тихон произнёс свою знаменитую анафему на большевиков как раз в условиях разгорающейся гражданской войны. Это объясняет экстремизм антицерковной политики первых десятилетий Советской власти, хотя, разумеется, не оправдывает его.
Но что же из этого следует? Римская Империя два с половиной столетия подвергала христиан жесточайшим гонениям. После же Император Константин Великий сначала прекратил гонения, а затем и вовсе придал Христианству статус государственной религии. Разве, восторжествовав, Христианство повергло Империю во прах, заставило римлян отказаться от самого своего имени в отместку за двухсотлетние гонения? Вовсе нет. Римляне, приняв Христианство, остались римлянами, Империя, став христианской, осталась Империей. Есть христианское предание, согласно которому один святой даже отмолил душу одного из языческих императоров. Это предание ценно для нас прежде всего тем, что наглядно демонстрирует отношение восторжествовавшего Христианства к «покорённой» им языческой Империи.
Гонения на Церковь и верующих в Советской России, отрицать или преуменьшать жестокость которых было бы преступлением против исторической правды, продолжались чуть более двадцати лет. С началом Великой Отечественной Войны в отношениях Советского государства и Православной Церкви произошло качественное изменение. Хотя СССР до самого своего конца оставался атеистическим государством, и рецидивы антицерковной политики случались, но настоящего гонения уже не было. После войны за исповедание Христианства могли испортить карьеру, но уже практически не подвергали ни казням, ни заключениям, ни ссылкам. После победы контрреволюции и падения Советской власти ведущие коммунистические партии распавшегося Союза публично заявили об отказе от всякой антицерковной или антирелигиозной деятельности, сняли запрет на вступление в свои ряды верующих. В Программе КПРФ даже было записано, что «КПРФ будет добиваться ... уважения к православию», а лидер украинских коммунистов Пётр Симоненко официально принёс православным извинения и осудил имевшие место в советское время гонения на верующих.
Покаяние в христианском значении этого слова в буквально означает «перемена ума». Если коммунисты, когда-то воздвигавшие на Церковь гонения, сначала перестали это делать, а затем и вовсе внесли в свою партийную программу задачу добиваться уважения к православию, то не значит ли это, что их образ мысли в этом вопросе УЖЕ изменился? То есть покаяние в христианском смысле - «перемена ума», а не публичное посыпание головы пеплом на площади - уже состоялось? Можно говорить о несовершенстве, незавершённости этого покаяния, но странно было бы отрицать сам факт того, что между политикой ранних большевиков и современной КПРФ в отношении религии и Церкви определённо лежит «перемена ума». Какого же покаяния требуют от коммунистов сегодня некоторые «белые патриоты»? Личного, персонального? Но ведь из ныне живущих коммунистов лично практически никто в гонениях не участвовал. Да и не делается покаяние по требованию, и совершается оно в тайне души, перед Богом, а не перед толпой. Или под «покаянием» понимается здесь личное извинение? Но ведь более всего такого «покаяния» требуют как раз те, кто сам-то и не пострадал и не был гоним за веру. Похоже, что в таких требованиях не религия, не забота о спасении ближнего, не попытка обратить коммунистов ко Христу, а чисто политический интерес, а то и просто мстительное сведение счётов, фарисейски прикрытое благочестивой фразой. Не о христианском покаянии идёт тут речь, а о политической капитуляции.
И в самом деле, поставим вопрос так: почему римляне могли стать христианами, не отрекаясь от прежде языческой и антихристианской Империи как политической и, в определённой мере, метафизической идеи, а за коммунистами такое право отрицается? Если отбросить мелкую политическую мстительность, несовместимую с христианской этикой, то вопрос принимает такую формулировку: есть ли в политической коммунистической программе идеи, принципиально несовместимые с Христианством?
Основа коммунистической идеи состоит в снятии частной собственности на средства производства. Впрочем, это снятие - не самоцель, а средство снятия отчуждения, необходимая предпосылка для перехода от безличного господства капитала к господству человеческой личности над безличными природными и экономическими силами, причем в форме не отчужденного, а коллективного человеческого бытия. Положительный идеал коммунизма, таким образом, можно определить как органическое единство общества, преодолевшего и снявшего индивидуальное и групповое отчуждение и господство производственных отношений, общества «в котором свободное развитие каждого является условием свободного развития всех». Есть ли в этом ядре коммунистической идеологии что-либо несовместимое с Христианством? Отнюдь нет.
Что же тогда несовместимо?
Атеизм? Атеизм не является необходимой составляющей коммунизма, его можно отнести скорее к сфере личных религиозных убеждений конкретных исторических деятелей. Сейчас это фактически признано ведущими компартиями бывшего СССР, по крайней мере КПРФ и КПУ.
Возможность применения политического насилия? Но ведь любое государство - это политическая машина насилия. Любое государство включает в себя армию, полицию, суды и тюрьмы. Конечно, деятельность государства (любого!) не может буквально сообразовываться с принципами «не убий» и «не суди», ибо падшая природа человеческая несовершенна, и государство - это то зло, которое НЕОБХОДИМО для обуздания большего зла - всеобщего раздора и произвола, неминуемых при отсутствии аппарата принуждения. Как было уже сказано выше, заповеди «не убий» и «не осуди» носят характер не формально-юридического норматива, а личностного морально-нравственного ориентира. Что же касается государства, то Св. Ап. Павел разъясняет: «начальник есть Божий слуга, тебе на добро. Если же делаешь зло, бойся, ибо он не напрасно носит меч: он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Рим. 13:4). В соответствии с этим меч светской власти, хотя и порождён несовершенством неспособного к буквальному исполнению заповеди «не убий» человечества, но законен, если обуздывает зло. Поэтому, в отличие от некоторых еретиков, Православная Церковь не только не возбраняет службу в армии и иных государственных структурах, неизбежно связанных с применением оружия, но и благословляет и освящает эту службу. Посему нельзя считать, что сама по себе идея политического насилия для устроения и поддержания социалистической государственности несовместима с исповеданием Христианства.
Скорее наоборот, с христианской точки зрения весьма сомнительным представляется марксистское представление о том, что по мере общественного прогресса необходимость во всяком насилии, а, следовательно, и во всяком государственном аппарате, исчезнет и по мере приближения к коммунизму социалистическое государство само собой отомрёт. По внешнему виду такое представление о коммунизме предельно сходно с христианским идеалом общественной жизни, явленном в первохристианской общине. Описание социального устройства первой христианской общины, возникшей в Иерусалиме мы находим в Деяниях Святых Апостолов:
«Все же верующие были вместе и имели всё общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян 2, 44-45). «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но всё у них было общее» (Деян 4, 32). «Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян 4, 34-35).
Когда же по мере умножения числа верующих, и, в особенности, после превращения Христианства из гонимой религии в религию государственную, начало происходить обмирщение, то подлинно христианский характер социальной организации, характерный для ранних общин, был сохранён в монашеском общежитии. Впрочем, представление об идеале социального устройства осталось прежним. Вот что говорит, например, Св. Иоанн Златоуст архиепископ Константинопольский в 12 Беседе на 1 Послание к Тимофею: «Но разве это не зло, что один владеет тем, что принадлежит Господу, и что один пользуется общим достоянием? Не Божия ли земля и исполнение ея? Поэтому, если наши блага принадлежать общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем. <...> Посмотри на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы, хотя таким образом, пристыдить человеческий род, как-то: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды, - разделил между всеми поровну, как будто между братьями. Для всех Он создал одинаковые глаза, одинаковое тело, одинаковую душу; всем дал одинаковое устройство, всех из земли (произвел), всех от одного мужа, всех поставил в одном и том же доме. Но все это нисколько не послужило к нашему обращению. И другое соделал Он общим, как-то: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касательно того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-либо и обратить в свою собственность, то происходит распря, как будто вследствие того, что сама природа негодует на то, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особенным усердием стараемся разъединиться между собою, отделиться друг от друга, образуя частное владение, и говорить эти холодные слова: „это твое, а это мое". Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное владение (вещами), и оно более согласно с самою природою».
Более того, у Св. Иоанна Златоуста есть формулировка совсем близкая к коммунистической: «что для богатых — поля, домы и другие источники доходов, то для бедных — их собственное тело, и весь доход их от собственных рук, а больше ниоткуда» (Из беседы о милостыне).
Таким образом, вполне можно заключить, что образ социальной жизни, соответствующий Православному Христианству, весьма близок, если не тождественен социализму или даже коммунизму.
Однако отличие от марксизма более чем существенно и состоит оно в понимании природы и источника зла, а, следовательно, и путей его преодоления. В понимании Христианства зло порождено ложным духовным выбором, приведшим к грехопадению сначала сатаны, а затем прародителей, после же падения прародителей первородный грех передаётся их потомкам по наследству как болезнь (но не вина). В материализме (долгое время неразрывно связанном с коммунизмом) зло понимается как явление порождаемое социальными условиями, нуждой, а в конечном счёте - уровнем производительных сил, обуславливающим отчуждение труда. Соответственно, и путь преодоления зла различен. В Православном Христианстве - это духовное совершенствование, возможное как результат синергии Божьей Благодати и усилия свободной человеческой воли. В марксистском (материалистическом) варианте коммунизма - это, в первую очередь, прогресс производительных сил, а во вторую очередь - преодоление капиталистических производственных отношений путём социальной революции. Изменение условий бытия должно привести к изменению сознания, являющегося его отражением, и в результате произойдёт коренное изменение характера отношений между людьми. Понятно, что в таком стремлении коммунистов построить человеческими силами материальный рай на земле с христианской точки зрения заключена лишь пустая человеческая гордыня.
Стоит отметить, что былое коммунистическое представление о достижении в историческом времени безгосударственного (то есть лишённого всякого аппарата насилия) всечеловеческого общества всеобщего равенства и братства даже в если бы оно не было связано с атеизмом, а воодушевлялось религиозным чувством, с православной точки зрения могло бы вызвать небезосновательные сомнения. Такой «религиозный коммунизм» был бы весьма близок к хилиазму, главная проблема которого состояла в «материализации» духовного идеала. Впрочем, любая и всякая идеализация любой социальной конструкции несёт на себе эту печать, и в иных статьях православных монархистов такого «хилиазма» ничуть не меньше, даже когда он странным образом опрокинут из будущего в прошлое.
Таким образом, при всём сходстве представлений об «идеальном» характере социального устройства между Православием и марксизмом, имеется по меньшей мере два существенных отличия. Во-первых, путь к этому идеалу Христианство видит в личном духовном совершенствовании, а марксизм - в общественно-экономическом и социально-политическом прогрессе. Во-вторых, марксизм (по крайней мере «классический») рассматривает данный идеал как достижимый и осуществимый в историческом времени. В Христианстве же это скорее ориентиры, к которым должен стремится верующий, но которые едва ли будут достигнуты в качестве социальной реальности в пределах исторического времени, потому что природа человеческая испорчена грехом. В лучшем случае этот ориентир может достигаться в отдельных общинах верующих - монашеских или даже семейных. Но только за пределами истории в преображённом по Божьей воле мире такая форма общественного устройства может осуществиться как всеобщая.
Впрочем сейчас многие коммунисты осознают утопичность прежних представлений об идеальном обществе будущего. Экономические категории - такие как собственность, прибыль и т.д. - есть лишь надстройка над человеческой природой, включающей биологические и биосоциальные потребности. Стремление индивидуума к максимизации прибыли и накоплению капитала есть всего лишь характерная для капиталистического общества форма выражения стремления к превосходству, к социальному лидерству, к доминированию над себеподобными. Капитал представляет социально значимую ценность не сам по себе, а только как знак, как атрибут социального успеха. Всеобщее изобилие, которое может быть достигнуто по мере развития производительных сил, может обесценить (и обесценит) накопительство материального богатства, подобно тому, как близость чистого пресного озера обесценивает до нуля владение запасами пресной воды. Тем самым, обладание собственностью утратит значение атрибута социального престижа и орудия власти, перестанет быть социально привлекательным. Именно в этом состоит значение снятия частной собственности. Но это вовсе не значит, что исчезнет сама биосоциальная потребность в доминировании, в славе, в ощущении власти. Вовсе нет. Более того, по всей видимости и после того, как обладание собственностью утратит свою роль, стимулом к труду и к социальной активности по-прежнему останется социальная конкуренция, неравенство социального статуса. Просто это неравенство не будет опосредоваться имущественным состоянием, а будет непосредственно социальным.
Изменение социально-экономических условий изменит социальные формы проявления человеческой природы, но не саму человеческую природу. Поэтому переход к социалистическому, а затем к коммунистическому обществу вовсе не будет означать построения «земного рая». Тщеславие останется тщеславием, гордость - гордостью, блуд - блудом. Преодоление порока останется личным нравственным делом каждого человека. Существо дела лишь в том, что социалистическое общество даёт меньше свободы проявлениям человеческой порочности, ограничивает проявление заключённого в падшей человеческой природе зла, задаёт такие ориентиры общественной нравственности, которые делают по крайней мере наиболее явные пороки социально осуждаемыми и непрестижными, в то время как капитализм как раз целенаправленно взращивает их и возводит в культ.
Однако раз мы признаём, что влиянию (да и то ограниченно) общественного строя поддаются лишь проявления человеческой природы, но не её суть, то и необходимость в обуздании зла насилием ни при каком общественном строе не исчезнет. Действительно, опыт построения реального социализма опроверг марксистское предположение о том, что социалистическое государство, едва возникнув, само начнёт постепенно изживать себя. Напротив, опыт показал, что и в отсутствии классовой эксплуатации и частной собственности на средства производства, сохраняется необходимость в эффективном аппарате насилия, для защиты общества от врагов как внешних, так и внутренних. В пределах исторического времени в социальной реальности зло, по-видимому, не будет изжито ни при каком уровне развития производства и всегда будет требовать обуздания насилием, то есть того самого «начальника, который не напрасно носит меч».
Осознание этого факта не отрицает коммунизм как таковой, как идею преодоления отчуждения и господства производственных отношений путём снятия частной собственности на средства производства, но переводит её в плоскость трезвого, реалистичного политического проекта. При этом уходит квазирелигиозная компонента, составлявшая главное противоречие коммунизма с христианским мировоззрением.
Подведём итог сказанному.
Разумеется, Христианство не может быть отождествлено с социальной доктриной так как его содержание тотально превосходит рамки социальной реальности. Более того, социальная проблематика занимает далеко не главное место в религиозной иерархии. Однако в Православном Христианстве (в отличие от лютеранства и кальвинизма) нет тезиса о «спасении только верой» и религиозная жизнь не рассматривается как некая «автономная» от земной жизни сфера. Напротив, вся земная жизнь рассматривается как небезразличная для дела спасения, все её аспекты, начиная от материального жизнеобеспечения и заканчивая искусством, так или иначе попадают в поле религиозной оценки с точки зрения душеполезности либо душетленности. То есть для православного верующего Православие есть не отделенная от государства и от политической жизни конфессия, а всеобщий принцип, определяющий все без исключения сферы жизни - политику, науку, образование, искусство, право и др., и, среди прочего, формы социальной организации. И если мы поставим вопрос о форме социальной организации, сообразной Христианству, то таковой формой выступает общество коммунистического типа, в котором собственность имеет не частный, а обобществлённый характер - «общение имуществ». Другой вопрос, что в построении такого общества с христианской точки зрения решающую роль играют не эволюция безличных производительных сил (как в марксизме), а личностное духовное возрастание верующих. Поэтому, также как и в отношении других христианских норм, Православная Церковь обозначала данную общественную модель как ориентир, а не как норматив, не загоняла в коммунизм насильственно, но сообразовывалась с наличным состоянием человеческой природы.
Однако, если докапиталистические формы социально-экономических отношений, хотя и далеко отклонялись от христианского идеала, но, по крайней мере не являли собой воинствующего антихристианства, то можно ли признать с точки зрения Православия терпимой формой капитализм? Что можно сказать с христианской точки зрения об общественно-экономической системе, в рамках которой всеобщим эквивалентом ценности становятся деньги, в которой прибыль и преумножение богатства объявляются если не смыслом жизни, то, по меньшей мере, смыслом всей трудовой деятельности? Что можно сказать об обществе, идеальной моделью которого является принцип всеобщей конкуренции, экономической войны всех против всех? Что, наконец, можно сказать об обществе, экономической основой которого является эксплуатация человека человеком, то есть узаконенное присвоение продуктов чужого труда? Понятно, что древо, растущее из таких корней и плоды даёт соответствующие: индустрия развлечений, рынок «сексуальных услуг», наркотики, свобода для извращенцев всех мастей, наконец, набирающий силу открытый сатанизм - одним словом весь комплекс современного либерального западного общества, порождённый тотальностью товарно-денежных отношений, абсолютизацией индивидуума и парадигмой безудержного потребления.
Вопрос о несовместимости Православия и капиталистического способа жизнеустройства достаточно подробно исследован в работах современного православного публициста Николая Владимировича Сомина, который приходит к тому же выводу, что и мы: «Итак, двигателем капиталистической экономики является стремление к прибыли. В нем все ориентировано на работу в собственный карман. Все его экономические законы (как нам утверждают - универсальные) основаны на всесильности наживы, и если из капитализма удалить эту приводную пружину, то его механизмы перестанут действовать и экономика мгновенно развалится. Капитализм без наживы - нонсенс. Но и христианство с наживой - нонсенс. Как разрешить эту дилемму? Евангелие отвечает на этот вопрос совершенно однозначно: "Не можете служить Богу и мамоне" (Мф.6,24)».
Н.В. Сомин справедливо отмечает: «Святые отцы предупреждают, что богатство - это величайший соблазн, который делает человека зверем. "Чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви" утверждает Василий Великий. Капитализм же говорит наоборот: приобретение богатства - это вожделенная цель жизни. Святые отцы единодушно выступают против ростовщичества. Капитализм, наоборот, кладет принцип взимания процентов на ссуду в основу функционирования банковского капитала. Но ныне власть наживы носит настолько всеобщий характер, что возникают новые чудовищные эффекты, еще неизвестные святым отцам. Итак, чтобы получить прибыль, надо продать. Но чтобы продать, надо производить наиболее привлекательное для человека. Но для падшего человека нет ничего привлекательнее греха. Поэтому оказывается, что раздувание грехов и пороков выгодно экономически».
Отметим и ещё одну важную деталь: инвентаризацию населения с присвоением каждому человеку личного номера как связующего звена между электронным идентификатором (пока в документах, со временем - имплантируемого в тело) и распределённой электронной базой данных, содержащей полное досье. Православный мир уже осознал реальность этой угрозы, но зачастую приписывает её полумистическим «тайным злодеям». Между тем во всей этой системе мы видим лишь доведённую до завершения логику капитализма - логику расчеловечивания человека и превращения его в простое орудие производства, в вещь, в машину. Такое отношение к человеку было свойственно капитализму с самого начала (и прекрасно показано Марксом). В современном мире эта парадигма обрела лишь более совершенные средства реализации. В этом смысле рекламные и политические технологии, НЛП, генная инженерия, клонирование и электронная идентификация стоят совершенно в одном ряду как проявления техногенного, инженерного, манипулятивного отношения к человеку, поразительно напоминая подходы оперативной магии.
Вполне очевидно, учитывая всё вышесказанное, что капитализм не может рассматриваться как социальный принцип, нейтральный или, тем более, преемлемый с православной точки зрения. Напротив, капитализм должен рассматриваться как явление сугубо антидуховное, по сути своей - как воплощение зла, т.е. нарушения гармонии в сотворённом мире.
С другой стороны, современное коммунистическое движение постепенно изживает в себе те черты, которые делали его неприемлемым с христианской точки зрения. Ведущие компартии бывшего СССР отказались от атеистической пропаганды и всё более признают значение Православия. Уходит в прошлое жёсткий экономический детерминизм, характерный для догматического марксизма. В самом деле, исторический опыт показал, что социализм СССР и капитализм Европы и США существовали на одном и том же уровне развития производительных сил. А, следовательно, этот уровень не детерминирует столь жёстко характера производственных отношений и социальный строй в целом. Что же тогда выступает причиной? Похоже, что здесь стадиальная логика формационной теории накладывается на логику цивилизационного подхода, и их совпадение определяет образ жизнеустройства той или иной цивилизации на данном конкретном уровне её экономического развития.
В этой связи стоит упомянуть любопытное наблюдение, впервые сделанное известным идеологом христианского социализма Феликсом Владимировичем Карелиным относительно того, что уровень развития капитализма у того или иного народа обратно пропорционально полноте его Евхаристической Трапезы: «Знаменосцами капиталистического развития явились кальвинисты, вовсе отвергнувшие Евхаристическое Таинство. Именно они совершили первые буржуазные революции в Европе и заложили основание капиталистической Америки. Активными строителями буржуазной цивилизации оказались умеренные протестанты, которые составляют большинство населения Англии, - страны первого промышленного переворота, - а также двух ведущих стран монополистического капитала США и Германии. Католики, первоначально упорно сопротивлявшиеся капиталистическому развитию, постепенно стали его уверенными участниками. <...> Что же касается народов православных, то здесь прежде всего следует сказать о России. Более чем семидесятилетний спор о путях социально-экономического развития России, который начался в сороковых годах прошлого века и закончился Октябрьской революцией, обнаружил крайнюю антибуржуазность русского народного характера. <...> И даже марксисты-ленинцы, в начале XX века обоснованно утверждавшие, что Россия на путь капиталистического развития все-таки вступила, сделали, однако, все от них зависящее, чтобы путь этот оказался как можно более коротким. <...> То, что мы сказали о России, в значительной мере относится и к другим народам, хранящим и исповедующим Православную веру. Ни болгары, ни сербы, ни румыны, ни даже предприимчивые греки не сумели достигнуть на путях капиталистического развития никаких заметных успехов. Полнота Евхаристической Трапезы и активное служение "маммоне" в масштабах целого народа практически несовместимы». Данное наблюдение Ф.В. Карелина, впрочем, имеет ту слабость, что совсем не применимо к народам нехристианским, которые не имея вообще никакого представления о Евхаристии, оказались в то же время в подавляющем большинстве не склонными к капиталистическим формам общественных отношений. Однако, если говорить не о полноте Евхаристии, а о идейном содержании тех или иных конфессий, то прямое генетическое родство капитализма с протестантизмом отмечал ещё Макс Вебер, а родство русской социалистической революционности с Православием - Николай Александрович Бердяев.
Можно констатировать, что пропасть между с одной стороны коммунизмом как идеальной христианской моделью социального жизнеустройства, а с другой стороны коммунизмом и социализмом как актуальными политическими доктринами стремительно сокращается, и, если не устранена ещё полностью, то уже позволяет перебрасывать мостики навстречу друг другу. При этом Православие, как и положено религии, несущей в себе Истину Откровения, твёрдо стояло и стоит на тех принципах и позициях, которые были присущи ему изначально. Сближение же происходит со стороны актуального политического коммунистического движения, теория и идеология которого «обтёсываются» историческим опытом и, сохраняя свою суть, избавляются от несообразных истине второстепенных аспектов.
Сергей Строев
