Эксклюзив

Вернёмся к законам эволюции и выживанию общественных структур. Как мы уже писали, обычно отношения между разными структурами антагонистические, но если для выживания выгодно сотрудничество, они будут сотрудничать. То есть, или станут выстраивать иерархию («кто в доме хозяин») и в ряде случаев бороться между собой, или разделят сферу влияния по признаку специализации.
Так было даже в первобытном племени, когда вся «структура» персонифицировалась в одном лице. Вот отец, вождь племени (власть), вот его брат, вот старший сын и младший сын. Предположим, старший сын — очень умный, умнее отца (жрец), а младший не такой умный, зато сильный и храбрый (воин). В целом всегда признаётся главенство отца (власть), но в делах духовного или дипломатического свойства на первую роль выходит старший сын (жрец), а начнись война — все будут слушаться младшего (воин). А если отец объединяет светскую и духовную власть, на умного сына могут быть возложены функции «премьер-министра», ответственного за хозяйство...
Со смертью отца власть обычно переходила не к одному из сыновей, а к старшему в роду, то есть к его брату.
Интересно, что древние индоевропейские представления о богах предусматривали три функции магии: власти, силы и процветания (хозяйство), и соответствующие боги строили между собою властную пирамиду. Такая система из трёх богов отражала структуру общества. В разные периоды истории у разных народов на первый план выходили разные классы, и происходили изменения в иерархии богов. Известны такие варианты иерархий: процветание, власть, сила; или власть, процветание, сила... Есть списки с более широким составом богов, но главное, религия показывает «на небе» место каждой отдельной структуры, какой она была в тот период на земле.
С установлением единобожия сильно вырвалась вперёд жреческая структура; кое-где её обходила структура международной торговли. Ещё до эпохи Великих географических открытий началась интеграция в Европе, и началась она со взаимодействия родственных структур разных стран: торговцы сговаривались об общих правилах торговли (Ганзейский союз и т.д.), светские власти заключали военные союзы, учёные делились результатами своих исследований.
Экономическое объединение Европы шло вокруг то Венеции, то Генуи; затем «центр мира» перетёк в Голландию. Развитие корабельной техники и средств навигации сделали возможным достижение любой прибрежной точки планеты; конкуренция между торговыми структурами разных стран вылилась в морские войны между этими странами. Так была установлена монополия нескольких европейских государств на посредничество в экономических контактах с отдалёнными территориями, а в дальнейшем к колониализму.
Монополия на средства сообщения и информацию о потребностях рынка позволяла морским державам торговать неэквивалентно, то есть обменивать один на один товары различной стоимости. За дешёвый европейский ширпотреб у прибрежных жителей Африки и Азии можно было приобрести вещи, цена которых в Европе зашкаливала за все пределы. При этом довольны были обе стороны. Европейцы радовались, что получили хорошую прибыль, а прибрежные жители — что у них появился товар, который можно с большой выгодой поменять у тех соседей, которые не имели выхода к морю. Такой жульнический обмен (Фернан Бродель назвал его «противорынком») лёг в основу богатства национальных экономик Европы.
Конечно же, обмен мог быть более справедливым, если бы аборигены были информированы о ценах на предметы их торговли в Европе, и имелась бы более широкая конкуренция между европейскими купцами. Помните, в фильме «Начальник Чукотки» герой (его играл М. Кононов), узнав механизм образования цен в тех местах, куда увозили чукотскую пушнину, используя конкуренцию между купцами, заставил их платить относительно справедливую цену. Но в старину морские державы не допускали этого, создавая собственные торговые форпосты - фактории, и, захватывая или уничтожая чужие корабли, пытались контролировать морские пути сообщения.
Сегодня адепты глобализма говорят, что это был справедливый обмен. Дескать, из-за разного уровня жизни в Европе и там, за океаном, получалась разная цена труда, отчего и возникла разница цен обмениваемых товаров: европейские - дорогие, местные - дешёвые. Но ведь так не только закреплялось, но и раздувалось неравенство!.. Даже этика приобретает разную окраску в изложении разных структур.
Во всяком случае, мы видим, что несопоставимость уровня жизни в географически разделённых регионах мира есть следствие перевода на общемировой уровень интересов конкретных общественных структур, в данном случае международной торговли и финансов. Ведь невозможно говорить о какой-то прирождённой хитрости европейцев, или о жестокосердии христианских миссионеров, или о тайных планах королей, лелеявших непонятную мечту держать туземцев в дикости и нищете. Нет, дело только в желании торговцев получить больше прибыли и обойти конкурентов.
К концу XVIII века политика меркантилизма, при которой государства, установив высокие пошлины на ввоз чужого, поощряли вывоз собственных товаров, сменилась политикой фритрейдерства, режимом свободной международной торговли, не ограниченной какими-либо тарифными барьерами. В XIX веке эта новая политика продвигалась стараниями прежде всего Великобритании, чья фабричная экономика оказалась способной удовлетворить спрос на промышленные товары огромного числа потребителей, значительно превышавшего численность собственного населения. При этом зарубежные покупатели искренне желали получать британские товары, более дешёвые и качественные, чем товары их собственного производства.
Возникла специализация экономик разных стран: ведущие экономические державы мира из «мировых перевозчиков» превращались в «мировые мастерские», ибо теперь для собирания сверхприбыли применялась монополия не на мореплавание, а на технологии промышленного производства вещей; научно-техническая структура шла на взлёт. А вот Испания стала поставщиком вина, Россия — хлеба и пеньки... и мало того, что в итоге в них, как и в некоторых прочих странах, подавлялось высокотехнологичное производство, так вдобавок производители «простых» товаров из этих стран конкурировали, понижая тем самым свои цены и отставая от лидеров.
Во второй половине XIX века Великобритания утратила монополию на массовое фабричное производство товаров, более того, в конкуренты ей вышли экономики сразу нескольких стран. Пришлось, ради сохранения неравновесности в отношениях с ними, возвращаться к проверенным политическим ограничениям во внешней торговле.
К началу XX века произошли принципиальные изменения. К этому времени завершился колониальный раздел мира. Основное отличие такого способа интеграции экономик заключался в том, что ведущие державы установили прямое политическое господство над «интегрируемыми» территориями. В каждой метрополии сразу несколько общественных структур «кормились» от чужого стола: политическая (управление подвластными территориями), военная (подавление бунтов), промышленная (производство товаров по ценам ниже, чем в других странах и в количествах существенно больших, чем необходимо для собственного потребления), торговая, транспортная... А ведь в этих структурах было занято практически всё население стран-метрополий, что, конечно, не могло не деформировать их культуру и нравственность...
Затем до конца 1950-х годов неэквивалентный обмен (в особенности с колониями) обеспечивался преимущественно насильственными и насильственно-экономическими методами, в том числе прямым ограблением захваченных территорий (например, разработкой месторождений полезных ископаемых без выплаты соответствующей ренты местному населению).
После Второй мировой войны мир приобрёл два центра: США и СССР; противостояние между ними приобретало глобальный характер; все страны должны были стать открытыми или скрытыми сторонниками одной из двух мировых держав. Тогда же произошло крушение колониальной системы, поскольку управлять зависимыми территориями прежними методами становилось очень затратным, — росло самосознание туземного населения, получавшего к тому же моральную и военную поддержку от СССР. Колониальные державы сочли гораздо более выгодным установить экономическую зависимость бывших колоний через подкуп местных элит, отказавшись от прямого владычества над ними.
Во второй половине XX века обнаружились явные признаки невозможности дальнейшего роста потребления (и в меньшей степени - производства) традиционных материальных товаров. Такие отрасли экономики, как, например, автомобильная, пребывали в режиме стагнации; производство машин оказалось зависимым от периодичности смены потребителями своих автомобилей. В то же время страны Третьего мира начали проявлять способность к объединению и организации противодействия европейско-американскому диктату. Одновременно нарастали ресурсные ограничения и проблемы с отходами.
Вот тут и появился новый товар - информационные технологии. Надо отметить, что развитие и распространение по миру информационных технологий некоторые из-за непонимания называют информационным обществом. К сожалению, общество то же самое, с привычной пирамидой власти, с прежними общественными структурами, только теперь лидирующие структуры используют новые технологии. А для чего же они их используют? А для того же самого, для чего раньше использовали свою монополию на дальние плавания, или на промышленные технологии. Как и прежде, «развитые страны» заставляют других поставлять им реальные материальные блага, но только взамен продают им «информацию». Несмотря на всю трескотню адептов постиндустриального общества про его «самодостаточность», оно не может существовать без стран с нормальной экономикой, так как именно за их счёт с помощью неэквивалентного обмена оно и живёт.
Именно в 1980-х годах, как только проявились возможности продвижения информационных технологий в продажу по всему миру, Рональд Рейган и Маргарет Тэтчер стали проповедовать идеологию свободной рыночной экономики. А чтобы никто не понял, в чём тут обман, учёные, финансируемые ТНК, стали развивать концепции о возможности прогресса в странах с низкими стандартами потребления; в 1998 году за работы в этой области получил Нобелевскую премию по экономике Амартия Сен. Здесь можно углядеть аналогию: как на самых ранних этапах экономической интеграции, когда аборигенов убеждали, что, обменяв золотой слиток на ржавый нож, они совершат удачную торговую сделку (а они искренне радовались), так и теперь им доказывали, что став потребителями информационных продуктов, они платят деньги за действительно жизненно важные для них предметы, и сами вот-вот начнут «процветать».
Подводя итог, можно утверждать, что во всех случаях экономической интеграции: первичный обмен и посредничество, колониализм, неоколониализм, современная так называемая «глобализация» — чётко виден ряд общих черт. А именно:
1) Участники процессов интеграции делятся на ведущих («интеграторов») и ведомых («интегрируемых»); в роли первых всегда выступали страны европейского культурного круга; процессы интеграции, таким образом, всегда носят однонаправленный характер.
2) В основе интеграции лежит некоторое техническое монопольное преимущество, характерное для данного этапа интеграции.
3) Движущей силой интеграции выступает неэквивалентный обмен. Соотношение добровольности и принудительности такого обмена в отношении «интегрируемых» различно, принуждение может принимать различные формы - от военного до идеологического.
4) Обязательным условием интеграции становится отсталость развития какой-либо технической сферы в «интегрируемых» странах. Если эта отсталость носит устойчивый характер, то «интеграторы» вводят свободу торговли; если она может быть преодолена — препятствуют свободной торговле с помощью внешнеторговой политики. Рынок труда свободным не становится ни в каком случае.
5) Процессы интеграции идут под действием частных корпораций, поддерживаемых государством. Особенность: сегодня возникли транснациональные корпорации, уже не столь зависимые от поддержки государства; скорее, государства зависят от них.
6) За каждым качественным технологическим изменением, как правило, идут крупные войны. Изобретение прекрасного корабля, драккара, викингами, привело к их экспансия в Европу, длившуюся около ста лет ещё в IX-X веках! Затем были крестовые походы XII-XIII веков, войны эпохи Великих географических открытий XV-XVI веков, Тридцатилетняя война XVII века, семилетняя война XVIII века, наполеоновские войны XIX века, мировые войны ХХ века. Особенность: современный этап протекает (пока) в относительно мягкой форме, но напряженность растёт, локальные войны уже идут, и это можно считать надёжным сигналом о близости мировой войны.
7) Как правило, навязывается идея о культурном превосходстве страны-«интегратора»; в колонизуемых странах это привело к замене местных языков на язык метрополии (французский, английский, испанский, португальский). Особенность: в наше время обязательной предпосылкой успешного сбыта информационных продуктов стала американизация культуры «интегрируемых» стран, а свойства самого продукта позволяют оказывать прямое влияние не на вождей, а непосредственно на граждан.
Кстати, о свойствах информационных продуктов. Их реализация облегчается тем, что благодаря своей информационной природе они сами себя рекламируют, и сами стимулируют потребителя к соответствующим приобретениям. Купил человек компьютерную программу, или даже получил её бесплатно. А потом ему предлагают продолжение, но только в индивидуальном виде. И за это надо платить, за эти «персональные» штуки. Вообще говоря, это афера, нарушение всех рыночных норм. Заманили, а теперь предлагают платить конкретно. А если с кем поделишься этой программой, тебя долларом накажут.
Самое смешное, США от этого прогорают! Там ситуация крайне нестабильна (этому будет посвящена одна из следующих глав); могут произойти самые немыслимые пертурбации. Но многие продолжают верить, что человечество вступает в некую эпоху добра и справедливости, радуются, приветствуя «информационную революцию»...
Наверное, со столь же радостными надеждами встречали Английскую революцию и казнь короля Карла I, и так же радовались Французской революции с её идеями свободы, равенства и братства, а потом — казни Жоржа Дантона... Радовались отречению императора Николая II от престола, и канонизации его же... Приветствовали победу Ельцина, и его уход... Теперь, говорят, создаётся «информационное общество», и все с надеждой ждут появления за ближайшим поворотом очередного «светлого будущего». Почему так происходит?
Потому что люди не понимают, что такое информация.
Мы занимаемся социальными структурами. Посмотрим, откуда она берётся, информация. Мы говорим, что информация - это запомненный выбор, что значит, она — случайная. Но в обществоведении обычно считается, что её создание связано с сознательной деятельностью. А искусствоведы утверждают, что информация возникает в результате акта свободной воли. Как согласовать эти взгляды? В большинстве случаев, если мы рассмотрим нечто, созданное человеком, мы, отметим, что это якобы новое творение — просто изощрённая переделка чего-то, что уже ранее встречалось. Придумать что-то принципиально новое чрезвычайно трудно. Хотя и такое бывало.
И в возникновении информации через случайный выбор, и в создании её в акте свободной воли есть различия, хотя оба способа ведут к непредсказуемым результатам, но, если наш выбор определяется актом свободной воли, мы руководствуемся какими-то рациональными соображениями, используем полезные сведения, извлечённые из предыдущего опыта. А когда мы имеем дело с процессом случайного выбора, например выпадением некого числа на рулетке, то на такое событие никак не могут повлиять предыдущие выпадения чисел.
Да, рулетка — хороший пример. Если мы заранее знаем, какое число выпадет, новой информации нет, ведь мы и так уже знаем, что там выпадет. Она появляется, когда мы не знаем.
Отсюда возникают вопросы.
Новая информация - это запомненный выбор, но можно ли предсказать заранее её появление? И если можно, то, с какого момента? Чтобы понять сложность задачи, повертите ту же рулетку; она представляет собою как раз элементарную модель информационной системы. Информационная система - это диссипативная система[1]. Запоминание - это её попадание в устойчивое состояние. Итак, если мы знаем темпы потери системой энергии, область фазового пространства[2], где система совершает своё движение, и точное её положение в какой-то момент времени, то можем оценить ту область фазового пространства, куда в итоге попадёт система, — на какое число попадёт вброшенный шарик.
Иначе говоря, для успешного прогнозирования нужно как минимум понимать систему, и чем больше удастся собрать информации о ней, тем будет выше точность. Но если, рассуждая о собственной истории и собственном будущем, люди не учитывают законов эволюции, не понимают движущих сил оной, а ограничиваются рассуждениями типа: «вот если бы Ленина задушили в колыбели, то мы бы сейчас жили, как белые люди», — то никакой прогноз невозможен.
Освоившись с устройством системы, надо ещё научиться определять горизонт прогноза. В общем виде это тот отрезок времени, с начала которого результат предсказуем. Подкидывая монетку и внимательно следя за её полётом, можно поймать момент, когда уже ясно, орлом она упадёт, или решкой. Или, после вброса шарика и начала его движения на рулетке можно успеть рассчитать, куда в итоге скатится шарик, и поставить на конкретный номер. Можно это сделать и без расчёта, а интуитивно, на основании многих наблюдений за схожими ситуациями. Есть же такие специалисты.
То же и с обществом. Всего и надо подробно изучить деятельность финансовой и торговой структур (краткий перечень их достижений приведён чуть выше), состояние основных валют, психологические особенности ведущих политиков, скорость вымывания ресурсов...
Однако мы уже показали на примерах: А) загибающейся природы, и Б) заканчивающихся ресурсов, что с прогнозами было всё в порядке. Произошло именно то, о чём предупреждали специалисты — кризис. Но общество, узнав о грядущем, не отреагировало адекватно. Потому что в эволюции социальных систем на разум, как мы уже тонко намекали, надежды нет. Эволюция, идущая по некоторому пути, не может переключиться на другой путь. Любые изменения возможны только в точках бифуркации (кризиса и катастрофы, которые можно делать и искусственно). А что произойдёт в ходе кризиса, можно сказать только в рамках горизонта прогноза, который может оказаться и нулевым, если мы мало что знаем о системе. Это вам не рулетка; горизонт прогноза очень узенький. В начале кризиса (за пределами горизонта прогноза) идёт процесс создания новой информации. Новая информация рождается только в процессах, результат которых не известен заранее!
Представьте себе, что на краю крыши, на самой бровке, балансирует на одной ноге прекрасная девушка. Вы не можете даже сказать, упадёт она с крыши, или нет. Если взвизгивает и нелепо машет руками, больше шансов, что упадёт. Если молчит и улыбается, то она или акробатка, и падать не будет; или пьяная, и — будет. Нет данных для прогноза: состояние неустойчивое, — кризис!
И вот она падает. Разобьётся, или нет? Опять мало данных. Вы звоните вниз, чтобы там ловили её сеткой. Люди, как дураки, выбегают её ловить, а никто не падает! Может, кто-то курил у окна, заметил её и успел схватить. Может, она сама за балкон зацепилась. Может, бэтман мимо пролетал и уволок её. В момент кризиса окончательный ответ зависит от очень большого количества случайностей, но чем ближе развязка, тем их меньше. И чем лучше мы знаем процесс, тем скорее наступит миг, когда нам станет ясен итог.
Общественные кризисы, с целью переведения эволюции на другой путь, иногда делают вручную, — так сказать, «тащат девушку к краю крыши». Примеры — организация войн и установление экономической блокады; развал СССР; «оранжевая революция» на Украине. Кризис — это состояние неустойчивости системы, и хотя мы стараемся контролировать его ход, очень часто всякие случайности поворачивают этот процесс в ненужном направлении. Чтобы избежать этого, нужны колоссальные затраты и понимание происходящих процессов, их объективного хода.
Объявив результаты президентских выборов на Украине негодными, кукловоды запустили кризис. И тут же «оседлали» его, выставив своих лидеров, Ющенко и Тимошенко. Толпа бузила, а небольшое количество «правильных людей» направляло её, вкидывая лозунги. И этот кризис позволил изменить ситуацию в нужном его организаторам направлении.
В Киргизии несколькими месяцами позже тоже поднялась буча: оппозиция не признавала легитимным вновь избранный парламент, поскольку туда попали исключительно сторонники президента Акаева. Возможно, в прогнозах тех, кто «вручную» разворачивал этот кризис, было проведение в парламент совсем других людей, и не более того. Президент Акаев не применил силу, потому что потерял бы все свои сбережения на Западе. Но в этом случае процесс пошёл по своему собственному пути. Нелегитимный, по мнению оппозиции, парламент, признал власти вождей оппозиции, и они с этим решением «неправильного» парламента согласились!.. А уйти пришлось абсолютно легитимному Акаеву; пришёл ли ему на смену тот, кто этот сценарий раскручивал? Достиг ли он, или внешние силы, развернувшие кризис, результата?.. Загадка.
Но закончим с этим. Наша тема — не просто кризис, а эколого-социальный кризис, состояние неустойчивости, ведущее прямиком к катастрофе — внезапному уничто­жению существующих структур. Предсказать, когда это случится, и как — не в силах человека. Всё, что можно, это (основываясь на прошлом опыте) рассмотреть некоторые сценарии и показать вероятностные способы выживания, что мы и постараемся сделать немного дальше.
Мы потому дали нашей книге такое причудливое название, что спасаться придётся поодиночке или маленькими группами, и хотелось бы, чтобы люди были к этому готовы. Это очень трудно — сразу после краха некоего всепланетного процесса, который называют глобализацией, оказаться в одиночестве, буквально без ничего, потому что глобализация подчистит ресурсы под ноль.

[1] В открытых диссипативных системах наблюдается переход из устойчивого состояния в неустойчивое, хаотическое состояние, и обратно.

[2] Фазовое пространство - множество состояний динамической системы, каждому состоянию отвечает точка в нем, а эволюция изображается фазовыми траекториями.

Недостаточно прав для комментирования