Часть 1 http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1792/
Часть 2: http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1796/42/
Часть 3: http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1798/42/
Часть 4: http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1806/42/
Часть 5: http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1808/42/
Часть 6: http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1823/48/
ГЛАВА VII. ОСТРАЯ МОГИЛА
- Не знаю, Павел Андреевич, может и личная обида примешивается... Наверняка есть и это. Но, по любому, согласитесь - прав ведь! Здесь всё такое - мелкое, приземленное, кугутское. Что культура, что всякие деятели, сам масштаб, абсолютно всё - слова, дела, люди. Помню, говорили моему отцу: «Уезжай на север, на Дальний Восток - ты везде карьеру сделаешь, только не здесь». Так и случилось. Просидел всю жизнь в одном ПТУ, лямок пять тащил - заместитель директора, парторг, история, эстетика, обществоведение - конкретно ради будущих штукатуров, плотников и сантехников убивался. УМЛ* при горкоме создал - десять лет его вел. Всех достижений - стопа почетных грамот, типа: «Лучший кабинет истории в системе профтехобразования УССР». Вы бы видели тот кабинет! Отец за последние десять лет помог с десятком, не меньше, кандидатских и докторских. Ему со всех раскопок Союза бакшиши тащили. Музей! Он же - не в дом, а на работу. Не куркуль - одним словом; полностью чуждый национальному менталитету человек. Не встраивался. Никак. Не украинец... Умер в пятьдесят с небольшим. Через год училище закрыли.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*УМЛ - университет марксизма-ленинизма.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
- Он у тебя, Деркулов, фронтовик - не ошибаюсь?
- Да. С сорок второго - вперед и с песней. Две войны, считая Маньчжурию.
- Где и кем воевал?
- Командир взвода минеров. С сорок четвертого - роты. Шестая гвардейская танковая армия. Бухарест, Будапешт, Вена, Прага. Потом Мукден. Капитан запаса. Ростовский государственный университет закончил на костылях. Впрочем, с инвалидностью до конца жизни ходил.
- Может, хватало ему?
- Не думаю... Последний инфаркт схлопотал когда в родном горкоме в очередной раз прокатили с квартирой.
- И награды не помогли?
- Да, какой-там! Две Красные Звезды, «За-Бэ-Зэ»* и пачка за освобождение-взятие, плюс юбилейного железа - навалом. У меня, та же хрень. За Афган одна «Отвага». Причем, не там дали, а через год после возвращения. На хер она мне - потом?! Я же её не одевал - ни разу! Зато когда приехал, помню, пришел в свой Дворец Спорта. Мой тренер подошел, обнял, потом отвел борт шинели и отвернулся со скривившейся мордой. Вот так... Не оправдал высокого доверия! Никогда не забуду - словно кипятком обдали. А ведь в нашем взводе - каждый третий лег. Сам два раза умирал на госпитальной койке. И не заслужил даже теплого взгляда. Металлического кружочка на грудь - вовремя не удостоился. Какая - мерзость...
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Медаль «За Боевые Заслуги».
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
- Понимаю тебя, Кирилл Аркадьевич... - Нагубнов, еще глубже осел в стул и уставился уплывшим вдаль взором в темный угол вагончика.
- Хотите историю, Павел Андреевич, как юного героя загребли в ментовку?
-... ?
- Прихожу в центральный гастроном. Сто пятьдесят метров от дома. Протягиваю деньги на бутылочку Коктебеля. Мне в ответ: «Паспорт»! Я уже об этой херне слышал, поэтому, вместо паспорта протягиваю удостоверение о праве на льготы - там тоже, печать, фотография, все как положено. Мне в ответ: «Паспорт! Тут нет даты рождения». Я, все еще вежливо, уточняю - знают ли они, что это за корочки? Отвечают: «Знаем! Но - похуй... Или - полный двадцать один год, или - иди в жопу, ветеран сраный». Вот, так: умереть за Родину - можно, а бутылку взять, возвращение в семье отметить, - нет.
- Позволял возраст?
- Да какой... Призвался через три недели после дня рождения. Ровно восемнадцать. Служил два года и семь месяцев. До заветной даты, считай, пол года - еще куковать.
- Закон суров... - засмеялся полковник... - Ну, и дальше?
- Когда, все что должно быть сказано - прозвучало, то в хамские рожи, вначале, полетел поднос с пирожными бизе, а, следом, вырванная из фанеры прилавка дюралевая конструкция, с тремя прозрачными стеклянными конусами. Точно помню, что посередине, межу яблочным и березовым, висел томатный сок. Последним, в голову появившегося из мясного отдела азербона, ушел стакан со слипшейся от воды солью.
- Как отмазался?
- Да никак! Афганец, член КПСС, сын известной в городе учительской семьи... Даже извинялись, после.
- Характер у тебя еще тот, Деркулов, не отнять.
- Наследственный... Есть семейное предание, как папа маму - в жены забирал ...
- А ну, Деркулов, давай. Мой батя фронт, тоже, пузом пропахал... Сейчас, только, тормозни, чуток... - Нагубнов поднялся и разлил по стаканам остатки искрящегося старым янтарем, душистого Кизлярского умиротворителя.
- Познакомились они в эвакуации. Отцову семью довезли до Чувашии и поселили у хозяевов в крошечном Цивильске. Там - мал мала меньше - на головах сидят. Средней дочери - шестнадцать. Ему - семнадцать. Что и как меж ними происходило, фамильные хроники умалчивают. Только через пару месяцев, он, направляется на знаменитые курсы «Выстрел» и уже в январе сорок второго, с лейтенантскими кубиками в петлицах, в виде боевого крещения - ловит свой первый осколок. Невеста, пережив похоронку своего, так и не доехавшего до фронта, погибшего в разбомбленном эшелоне, бати и схоронив сгоревшую за год мать, уезжает, в сорок четвертом, в Таганрог, где заочно поступает в педагогический. Понятно, что на протяжении войны жадно ловит чернильные, всю жизнь потом хранимые, залитые слезами треугольники. После Победы, уже в сорок шестом, отец, тогдашний комендант крошечного городка на Нейсе, франтоватым героем - на трофейном джипе, да с ординарцем, да со швейной машинкой Veritas в подарок - приезжает, победителем, за невестой. Встреча, объятия, поцелуи, слёзы. Она ему объясняет, что, мол, подстанция, где она дежурит сутки через двое, режимное предприятие, она - мобилизована и все прочие накладки военного положения. Отец, расперев грудь, в ответ, дескать: гавно вопрос, сейчас всё порешаем. Идет к директору, разговаривает пару минут, после чего в нескольких местах простреливает потолок, опускает рукоять «горбатого маузера»* промеж ушей ответственного товарища, после чего тот выбивает головой оконную раму и выпрыгивает в окно. В противоположное, вылетает еще какой-то, не менее ответственный, «упал-намоченный».
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*«Горбатый Маузер» - имеется в виду Mauser M 1914/34, кал. 7,65 мм. Сленг времен ВОВ.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
- И высоко летели товарищи?
- Да нет, Павел Андреевич, третий этаж - что там прыгать... Перепуганную маму, вместе с фибровым чемоданом, кидают на заднее сиденье драндулетки союзников и весело везут в направлении славной Крындычёвки, лет десять уже, как переименованной в Красный Луч - к родителям отца. На окраине Таганрога молодых вяжут и кидают в каталажку. Дело к трибуналу: дезертирство в военное время, самоуправство, тяжкие телесные и, что там ещё контора наваяла.
- Сорок шестой говоришь, Деркулов? Могли и - к стеночке...
- Могли... Приехало отцово начальство, приволокли настоящего многозвездного генерала, отдали джип, трофейное оружие, еще какие-то презенты. Отмазали, одним словом. Но папе - такого залёта не простили, и с благодатной Германии, отправили служить под Читу, где он, схватив еще пару обморожений и сдвинув засевшие в плече пули, как раз, в год прощания с Иосиф Виссарионычем, был демобилизован по болезни. Даже «инвалида войны», к слову, не дали, хотя понятно, откуда у паралича - ноги росли. Такая романтика, товарищ полковник.
- Да, были люди... давай Деркулов, за отцов наших - стоя!
Подмораживало. Шебурша по крыше вагончика, слепой промозглый дождик сменился мокрой ледяной крупой. Два масляных радиатора и внутренний подогрев позволяли двум тяжеловесам не обращать внимания на шалости природы.
- То-то и оно, Павел Андреевич. Посмотришь вокруг, сличишь с прошлым, благо есть с чем сравнивать и - диву даешься, как все обмельчало, удешевилось. Понимаете, мы - жили в Стране и, вдруг, попали на задворки цивилизации. В государство второго сорта...
- Как ты сегодня сказал, Кирилл Аркадьевич: эра лилипутов? Похоже... Все рожденные в пятидесятые-семидесятые сюда угодили. Как принято обозначать у наших модных публицистов - «еще одно потерянное поколение».
- Да нет, товарищ полковник. Не просто - эра лилипутов. Глубже... Даже не так... Намного хуже! Время обострившегося выбора - хочешь изменить что-то к лучшему - готовься к жертве, к кресту. Топай собственными ножками на персональную Голгофу. И теперь - только так. Альтернатива - вскрыв вены, тихо умри в подвале неотомщенной жертвой: без яиц и с порванным очком. Это не я придумал, это универсальный закон бытия. Так уж повелось на нашем шарике - все на заклании держится. Только сейчас - все сконцентрировалось до предела и мы все попали на обычную стезю обреченных. Либо - с гранатой под танк, героем; либо под нож мясника, бараном. Так что, нет теперь никакой проблемы «потерянного поколения». Всё, о чем мы говорим - категории потерянной эпохи. Понимаете?! Эпохи мертворожденных!
***
Бешеная жара раскаляет машину до состояния «сижу в духовке». Не то, что задница - даже бронежилет промок сквозь титано-победитовые пластины. Сколько не заливай воды в пузо, всё тут же входит белыми хрустящими пластами на штанах, майке и разгрузке. Представляю, как от меня воняет. Кроссовки, не иначе, сами по себе - химико-бактериологическое оружие - вместо гранат можно использовать. Мы-то уже принюхались, не замечаем - неделю сидим на окраинах Луганска, встречаем колонны ополчения, блокируем смычку Краснодонской и Большой Объездной трасс. Наша зона ответственности - Острая Могила, но гоняют, в преддверии неминуемого штурма Луганска, как мальчиков, по всему городу. Со дня на день - завертится мясорубка, а я еще граниками, как следует, не затарился! Да и ни помыться, толком, ни поспать, ни подготовиться - то туда, то сюда: сделай, обеспечь, прикрой, смотайся. Вот где прочувствовал разницу: Воропаев - это тебе не Колодий. Тот хоть связей моих побаивается, даром что уже комбриг, а этот - черту на клык даст, не перекрестится. Еще и не напоишь лосяру, как заведется: сам не расслабляется и другим не даёт.
Только вернулся из расположенного в развалинах аккумуляторного завода штаба группировки, как опять дёргают. На этот раз, какого-то хрена, Ваня Погорелов, очкатый корректор из моей бывшей контрпропаганды, домахался до СОМовцев из блокпоста аэропортовской трассы - найти меня по связи и попросить подъехать к госпиталю. Что там за движение, не представляю...
Ну, приехал, дальше - что? Где тебя искать, Ванечка? Ау! Бывшая областная больница - не полевой лазаретишка... О! увидел редакционный «Шеврон»* с огромными синими буквами PRESS. Подъезжаю напрямки по бывшему газону.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Имеется в виду внедорожник Chevrolet Niva.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Возле открытой машины никого. Пороги задней правой двери, полы и весь диван - залиты почерневшей кровью. На полу обрывки заскорузлых тряпок. Вот блядь! Кого?!
Ждал минут пятнадцать - искать по больнице бесполезно. Это раньше было по отделениям - теперь одна огромная военная травматология. Девять этажей забиты и, раненых, какого-то хрена, до сих пор не эвакуируют. С другой стороны - куда их вывозить? Только в Россию, ближе - некуда.
Гридницкий, увалился в тени и тупо вырубился. Намотался за эти дни пацаненок, что тот Шарик. Пусть - поспит...
Наконец, из центрального входа появляется долговязая нескладная фигура. Бежит вниз по лестнице, как цапля - растопырками костлявых локтей, словно крыльями, справляться с несвойственными задачами телу помогает. Не дружил со спортом, в свое время, наш ботан, совсем не дружил.
Подлетает. Очки перекосились, сам растрепан, штаны перепачканы засохшими бордовыми пятнами, глаза дурные, шалые.
- Кирилл Аркадьевич, хорошо, что вы приехали...
- Слюной не брызгай, Вань... Что стряслось?
- Екатерина Романовна подорвалась...
Поднятый с поджопника Лёха, протирая красные кроличьи глаза, долго не мог уяснить зачем ему просыпаться и сторожить нашу закрытую машину.
Пока шли в отделение, выслушал сбивчивый рассказ о банальной невезухе. Остановились «по ветру». Отошла девка за угол полуразрушенного здания. Взрыв. Ноги нет. Вся в кровище. Никого рядом. С Вани, водителя и еще одного журналиста, толку, как от телевизоров в туалете. Ели успели довезти.
Начальник реанимационного отделения с порога взревел матом, но потом вспомнил, как штопал меня под Александровском и смилостивился: заставил снять амуницию, надеть халат, колпак и закрыть ноги. Полиэтиленовые одноразовые бахилы налазить на воловьи говноступы сорок пятого размера, естественно, отказались. Пришлось обуться в обыкновенные пакеты и замотать собранные гармошкой концы скотчем. Ваню, дабы не дергался, посадили в уголок - успокаиваться.
Пошёл...
Катя, уткнувшись огромными кукольными глазами в засранный мухами потолок, лежала в углу, под стеночкой. Местами влажная, пятнистая простынь закрывала ее от подбородка до бедер. В двух местах на груди она аккуратно бугрилась просвечивающими через тонкую ткань сосочками. Одной ноги не было чуть выше колена. Второй - чуть ниже. Левую руку ампутировали как раз посередине меж локтем и запястьем. Правая, с вогнанным в вену катетером, мертвой белой рыбой расслаблено лежала на краю, сияющей никелем рычагов и домкратов кровати. В прозрачной колбе капельницы беззвучно отсчитывались мгновения надежды. Повязки, намокши грязной бордово-желтой охрой, только подчеркивали отсутствие конечностей. Между ног, из-под простыни, тянулись за кровать какие-то трубки.
Медсестра услужливо забегая вперед, поставила мне табурет. Сел, взял за руку:
- Катенька, слышишь меня, солнышко?
Она медленно повернула голову. Потерявшийся во времени взгляд, неторопливо вернулся в действительность.
- Ты, Кирьянчик? Не ожидала... - она прикрыла наполненные безысходностью глаза на отчетливо осязаемую паузу ... - Всё, воюешь? - слабая, обезволенная рука, прохладным резиновым шлангом обмякла в моих лапах.
- Да так, Кать. Не без этого.
- Хорошо. Я, как видишь, своё отвоевала.
Всё ушло в прошлое, потеряло всякое значение и цену. Передо мной лежала девочка, почти подросток - изувеченная по полной программе, изуродованный на всю жизнь несчастный ребенок. Лицо перекрутило, из глаз посыпались соленые градины. Я ничего не мог с собой поделать. Прижав ее руку к лицу, беззвучно плакал, как впервые жестоко наказанный Судьбой, сопливый мальчишка. Господи, мне полтинник почти уже, сколько же еще - проходить, через всё это?!
- Чего ты, перестань. Тебе нельзя.
- Катюш, прости, зайка. Прости...
- Так, нечего прощать. Сама заработала. Знала - на что шла.
- Себя только не изводи, хорошо, солнце. Бороться сейчас надо. Выживать. Пойми! Начнешь себя жалеть - погибнешь.
- А зачем, Кирьян, зачем? Посмотри! - она глянула вниз себя и вновь перевела на меня, огромные, обрамленные темными кругами, горящие беспощадным пламенем сдерживаемой ярости глаза... - Жить такой?! Да я не хочу! Понимаешь?! Не из-за того, что стала калечью, а из-за того, что проиграла...
- Катя, успокойся. Меня сейчас выгонят на хер отсюда. Не поговорим.
- Поговорим. Не ссы, не выгонят. Я все еще - любимая шлюшка Президента. Или ты забыл? И хватит слезы лить! Нашел - место...
Внутри неё бушевала свирепая битва и только физическая слабость, само состояние - стоящего на грани тяжелораненого человека - позволяло по взгляду считывать происходящее внутри. И я, здесь, - всего лишь, свидетель. Причем пристрастный - всей душой фанатично болеющий за команду «выжить». Взрослая рубка идет. Страшнее и опаснее схватки, чем с самим собой - нет. Цена - смешная: жизнь.
- Перестань, Кать, что ты такое говоришь...
- Да правду, говорю... Мне сейчас - можно. И ведь знаешь, что это - так... Ты сейчас, не из-за меня, сердце рвешь, а за себя. За ненависть ко мне - корчишься. Не протестуй, так и есть! Я вот что, тебе скажу, Кирилл, раз уж ты оказался моим исповедником... Единственная ваша вина, это - близорукость. Вы как меня звали, помнишь? Катя-трактор! Всегда смотрели на окровавленные гусеницы, которыми я вас переехала, а вот в кабину - никто заглянуть не удосужился... - она вдруг тепло, человечно улыбнулась спекшейся шоколадной коркой губ, и закончила... - а там сидела девочка, желавшая лишь одного - вырваться из этого, в душу ёбанного, Старобельского быдляка. От спившихся в ухнарь родаков, выродков братьев и конченой сестры. От вечно синих соседей и их измордованных слабоумием детей. Единственное, чего хотела эта маленькая принцесса - съебаться от своего неминуемого будущего: от превращения в быка с пиздой, на которую даже фалоимитатор - не встанет. Ты знаешь другой путь, Кирилл, кроме как безжалостно сражаться за свою свободу? Правильно головой мотаешь - нет другого пути. Вот и все - ничего личного. Подумаешь, не заметили... Не рви душу, мужик.
Сзади выросла тумба нашего доктора...
- Закругляемся. Время!
- Давай, зайка, держись!
- Ты тоже, Кирьянчик. Не бойся за меня. Я сильная, справлюсь... - она, вновь просветлела наполнившимися симпатией глазами: - Сам держись!
Врач, выйдя из блока интенсивной терапии, тут же попал под мой пресс. Оказалось, что подрыв, судя по осколкам, произошел на мощной «поминалке». Вторую ногу и руку спасти не удалось - их буквально изорвало в клочья кусками обуви и фрагментами костей, наступившей на мину, левой стопы. Удивительно, как она вообще выжила. Там весу то - пятьдесят с копейками. Цыпленочек!
Как выяснилось, самое страшное даже не в самих повреждениях, а в том, что она сдалась внутренне. Вернее, вообще отказывается жить - её организм, одной за другой, отключает жизненные системы.
- Наширяйте ее антидепрессантами, наркотиками, снотворным - я, там, знаю!
Врач снисходительно посмотрел на меня, как на настырного карапуза:
- Звонил Секретарь Военсовета. Мы делаем все возможное...
В коридоре, мелькнуло знакомое лицо одного из Дёминых пацанов. На улице, возле стоящей под парами микроколоны реанимобилей с российскими государственными номерами, увидел еще пару ребятишек.
Понятно. Стас своих не бросает.
Машины, чуть ли не на ходу высаживая офицеров, сразу расползались по территории аккумуляторного завода. На улице никто не шарится - люди быстро спускаются в подвал штаба. Город долбят круглосуточно. Вот-вот стальные колонны Объединенных Сил затрещат гусеницами по щебню разбитых вдрызг улиц. Жара не падает - наоборот, еще чуть поднялась над сорокоградусной отметкой.
Началось заседание. Одну высокоточную авиабомбу - сюда, и битва для фашиков закончится сокрушительной победой. Все - здесь, начиная от Кравеца с командованием - Буслаевым и Опанасенко, кончая Воропаевскими полевиками.
Замысел операции лично мне не понятен. Какой смысл, спрашивается, в процессе обороны - поэтапно отводить регулярные части, и дрочить фашиков силами полевых отрядов и полувоенным ополчением? Ведь это, по сути, - сдать город?! Сижу, прячу глаза в тряпочку, помалкиваю. Статус личного друга Верховного - обязывает.
Последняя ювелирная выкладка еще более высохшего, словно в одну жилу спекшегося, Шурпалыча. Матерный рокот напутственного слова Команданте. Рикошетящие в бетоне подвала, ревущие ускоряющими подсрачниками команды Нельсона. Народ поехал по своим позициям...
Остались с Колодой. Ему у Буслаева, напоследок что-ничто - выклянчить, мне - со Стасом перетереть.
- Ну, як, Батько, поколядуемо з хфашистамы?
- Побачимо... Цэ у тэбэ - гуп-ца-ца, а у мэнэ - брыгада. Ты ж, панэ, як курка: зъив, сэрнув, пишов - а кому за усэ видповыдаты трэба? Чи - не так? - прищурился хитрый хохол.
- Да ладно, Батя, то ты Буслаеву будешь плакаться, мне - на кой. Нормально все будет. Асфальт, на полтора метра вглубь кровью твоих «зэмлячкив» пропитаем, та свалим к границе... Делов?!
Хлопнув Колоду по широченной спине, пошел к Демьяну в машину - под кондиционер. Посидели, остыл чуток, вижу, появилась «головка» Военсовета. Выполз навстречу. Субординация, как-никак, ведь армия же, а не очумевшие от страха неминуемого возмездия «бандытськи угруповання», как ЦУРюкина пресса пишет.
- Здравия желаю, товарищ Верховный Главнокомандующий!
- Издеваешься, жопа?! - Обнялись...- Ты как, Кириллыч, насчет - пообедать?
- Легко...
Через полчаса засели в уцелевшем кабачке под бывшим кукольным театром. Заведение - только для белых, то бишь - для высшего командного состава. Слышал о нем многое, но попал впервые. Ничего так, словно в довоенные годы вернулся... Только блядей не видно, да «милитари стайл» со всех сторон - с перегрузом.
Пока готовили, хлобыстнули по рюмочке кофейку, да переговорили с глазу на глаз в отдельном кабинете.
- Что с Катькой, Стас?
- В Ростове. Из кризы - вывели. Состояние стабильно тяжелое, но жить будет - девяносто девять процентов.
- Как бы крышу у девки не сорвало...
- Все нормально будет. Когда протезирую в Германии - еще стрекозой поскачет. Ты ведь знаешь - там характера на троих хватит. Не сломается.
- Был у нее. Ушел просто в шоке. Жалко девку до слез.
- Я знаю, брат. Спасибо. Давай еще по рюмахе.
Перешли к теме сегодняшнего совещания.
- Понимаешь, Кириллыч, ты уперся рогом в термин «оборона» и, поэтому, не можешь въехать в установки Опанасенко. Не будет никакой обороны, к примеру, как в Лисичанске. Въезжаешь?! Все это, убедительные для стороннего наблюдателя, декорации нарисованные Александром Павловичем. Стоит задача сдать город с максимальными разрушениями - раз. Сохранить боеспособные части Республики - два. Нанести противнику тяжелый урон в личном составе и технике - три. На закусь, неплохо бы проваландаться с этой, якобы, обороной дней семь-восемь.
- У-у-у... вот оно что... - я скривил тупоумное выражение лица... - Тоды ты, Стасище, забыл еще пару пунктов... - я выдержал паузу, но на благожелательном лице друга не дрогнул ни один мускул. Дипломат, однако! Вырос, красавец... - Например, добиться впечатляющих потерь в своих небоеспособных частях в виде спешно сформированных и необстрелянных фольксдойче, а ля, народное ополчение. Или, дать возможность фашикам изысканно нашинковать раненых в так и не эвакуированном госпитале.
- Не накручивай себя, дружище! Раненых вывезем. Областную, обязательно разнесут. Кто-то под отгребалово попадет. Некуда деваться. Нет у нас другой такой больницы. Осветим событие - привлечем внимание мировой, так сказать, общественности к зверствам, так называемых, Объединенных Сил. Только ты, сучара, не передергивай: не мы - подставляем. Мы, лишь, точно знаем, как именно будут развиваться события.
- Ладно - толку спорить... Зачем сдаем столицу Республики и самый удобный для обороны город?
Кравец наклонился ко мне, внимательно посмотрел в глаза и сказал:
- Ты был в Краснодоне? Видел новые части?
- Ну, видел... Два мотострелковых полка на старой технике и что?
- Вот ты стал тормозить, брат... Не задумывался почему русские - нас, словно на резиночке, - то подтянут, то отпустят: поставили С300 - свернули; прислали саперов - забрали. Все время и со всем: с оружием, военспецами, техникой. Почему?
- Да не врубились еще, что они - следующие.
- Почти правильно, Кирьян. Про - «следующие». Но не совсем... Задай себе вопрос - каков мобилизационный потенциал всех наших беженцев? И, заодно, почему Эр-Фэ их держит в трех приграничных областях и внутрь страны впускает лишь детей и абитуриентов, да и то - по великому блату?
Ну, ни хрена себе - тема у другана! Внимательно посмотрел Кравецу в глаза. Бесполезно! Ни прочтешь ничего. Время студенческих тёрок безвозвратно ушло в прошлое. Передо мной сидел решительный и упорный в достижении поставленных целей, тотально заточенный на победу, Секретарь Военного Совета воюющей с половиной мира Республики Восточная Малороссия.
- Стас! Ты говоришь о вторжении?
- Какое «вторжение», дружище?! Возвращение людей согнанных с родной земли! Да - на старой бронетехнике, да - с автоматами Калашникова в руках, да - озверевших от ненависти к окраинцам. Ну и что? Это - не агрессия одной независимой державы на территорию другого суверенного государства. Нет! Это - адекватный ответ народа на военное вмешательство извне и на предательство части собственного населения. Льготные десять процентов от пяти миллионов - считай сам, это - возможная численность армии. Правда у нас за границей и народа побольше выйдет, и мобилизационная политика будет иной. Как и подход к формированию добровольцев и спецов. России тоже надо где-то свой пассионарный потенциал утилизировать? Начинаешь втыкаться, брат?
- Хух... Ну - круто! Ты точно уверен, что россияне решатся на такой конкретный шаг?
- А куда им деваться?! С тысяча девятьсот девяносто первого, как минимум, окончательно стало ясно: русские будут воевать с украинцами. Априори! Вопрос лишь - «когда»?! После поражения в холодной войне - добивание правопреемницы СССР стало неминуемым. Ну, а столкнуть один народ лбами - святое дело. И горе побежденным. Ты же хорошо учил уроки Югославии. Знаешь ведь, утвержденный Штатами сценарий!
- Знаю... Плюс раскол Европы на два лагеря. Тут - понятно. Даже не спорю. Но насколько Россия готова дать сдачи? Ей бы самой - консолидироваться, да с национальной идеей разобраться.
- Ты хоть не грузи! Какая, нах, национальная идея?! Кто владеет Евразией - владеет миром! Россия ровно половина Европы и добрячий шмат Азии - в одном лице. Это - перекресток миров. Она и есть - ключ к мировому господству. Да, как приятное, дополнение к супер прайзу, еще и хозяйка медной горы. И будут ее рвать зубами пока не разорвут на куски и не сожрут, если она, конечно не опомнится, и вновь не покажет всем «кузькину мать». Тут же - такая возможность, чужими руками. Вот посмотришь на тон ООНовских педрил, когда наши танки будут под Варшавой...
- Я не про государственных мужей. Кроме хохлогона*, да и то - когда народ началом войны нахлобучило, особых подвижек в деле всеобщего осознания проблематики национального спасения, у русских как-то не наблюдается.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Хохлогон (жарг.) - спонтанно инициированная одним знаменитым блогером, цепная реакция стихийного и массового увольнения граждан Украины на предприятиях Российской Федерации.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
- Пиздатый аргумент! Я тебя не узнаю... Ау - родной!!! Цвет ты нашей журналистики... Когда и кто спрашивал народ?! Ну, ты дал - стране угля...
- Не заводись... С танками в Европе - не боитесь до ядерного холокоста доиграться?
- Дети хлопали в ладоши - папа в козыря попал!!! Кто это говорит? Гуманист Деркулов... Не смеши, брат! Пока туземцы в Европе, Азии, на Дальнем Востоке режут друг-друга, то пусть - хоть на корне изведут. Другое дело, оружие массового поражения. Экологию не тронь - святое.
- Ладно. Посмотрим...
- Ты не торопись, я тебя не на политинформацию пригласил!
- Что еще?
- Говорю прямо, без экивоков... Мне бы не хотелось, что бы ты участвовал в этой затее. Я имею в виду - оборону Луганска.
- Как это?
- Понимаешь... Нужна твоя голова, а не руки. И не только мне - Республике. Официально говорю - можешь распустить отряд. Кого надо - эвакуируем. Хоть всех. Денежное довольствие на каждого выдам из личного фонда. Возвращайся. Задач - немеряно. Например нужно проработать тему «Знамени». Ну... - Станислав Львович, щелкнул в воздухе пальцами... - «Иконы», «Борца». У нас героев - немеряно. Только шлифануть да раскрутить. Ясно, о чем - я?
- Да. Понимаю, Стас... Я попробую отправить ребят по домам. Но мои пацаны намерены насмерть биться. Они твоих пасьянсов не поймут и не примут. Если останется хоть одна гранатометная пара - остаюсь и я. Ты меня знаешь и, надеюсь, переубеждать не будешь. Для всех нас, уже давно, война - дело глубоко личное. Важнее всего на свете, даже собственной семьи.
- Да ясно, Кирьян, чего уж тут. Только трезво посмотри на свой расклад, без двух лап*. Солдат на войне - расходный материал, после - отработанный. Республика уже не нуждается в подвиге твоих пацанов. Да и хочется, знаешь, хоть раз поступить не как государственный деятель, а как нормальный мужик. Помнишь, сколько мы с тобой перетерли на первых курсах, за войну? Ну, и меркантильные интересы Республики, как без этого... Твои бойцы, точно - как ты их волкодавами кличешь - за каждым шлейф тянется. У каждого из пасти - выдранные с мясом гортани и трахеи свисают. Куда же их миру показывать, вот таких героев, с окровавленными мордами... Бывшие беженцы - другое дело - чистенькие чудо-богатыри. Никого не резали, не вешали с отрубленными пальцами на будках ГАИ, как некоторые... - старый друг хитро прищурился... - Вернулись воины, воздать захватчикам по заслугам. Суть, агнцы, клыки отрастившие... - он, хлопнул меня по плечу... - Отправляй своих по домам. Хватит, брат. Повоевали...
- Ладно, Стас, посмотрим. А «знамя» я тебе нарисую, тут ты - не сомневайся. Уже знаю - как...
Бахнули водочки, похлебали гражданской солянки; на столе хлебная выпечка, салатики, креветочки, нарезочка, шашлычок... Круто! Нам так и не снилось. Стас не удержался, что бы не подколоть:
- Видишь, какой ты жизни лишился, со своей партизанщиной.
- Это не партизанщина, это комплексная программа эффективного сдерживания веса.
- Тю, Кириллыч... Попросил бы меня, я шикарную диету для похудения знаю: подвал-наручники-батарея.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* «Без двух лап» - т.е. без двух взяток, недобор - жаргон преферансистов.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
На следующее утро построил своих пацанов.
- Давеча разговаривал ни скажу с кем. Не важно... Тема следующая. В обороне участвуют только добровольцы. Точнее, даже, не добровольцы, а смертники. Я - серьезно... Поэтому! Каждый, у кого есть хоть какие-то, любые! причины отложить собственные похороны - валят домой. Деньги, эвакуационный коридор, пропуски и бакшиши на дорогу - под мои личные гарантии. Всё будет, как положено и, даже, сверх того. Это - первое. Далее... Часть людей я отправляю на дембель лично - по собственному приказу - на свое усмотрение. Ни о каких базарах, типа «струсили», «отказники» и прочего гамна - даже слышать не хочу. Это - не моя прихоть! Всем: час на размышления. Можете считать, что официальное заявление о роспуске батальона Деркулова - прозвучало. Вольно! Разойтись!!!
Замерший в недоумении, нестройный ряд полусотни родных рож сразу заволновался, загомонил на все лады. Жихарев, удивленно задрав верхнюю бровь, протяжно посмотрел на меня и отошел в сторонку... Пусть думает. Считается, что это полезно.
Избегая ненужных мне сейчас объяснений, сел на Патрол и укатил к Воропаеву - добирать остатки вооружения. За мной, хвостиком, увязался Гридницкий. Ну, этого - гони не гони - без толку. Лёха и один останется - пойдет на войну... не со мной, так с любым другим отрядом. Еще не отыграли в жопе пионерские зорьки.
Вернулся, с задержкой, уже к обеду. Народ всё еще колобродит. Построил...
- Итак... Кто остается в обороне - подошли сюда!
Остается большая половина. Блядь! Весь костяк. Ничего, сейчас разжижу...
- Кобеняка - три шага вперед. Бугай - следом. Стовбур - вперед. Ты - тоже. И ты. Так... О! Прокоп - хватит с тебя трех дырок - быстро рядом с остальными... Я не спорю - я приказываю... Молчать всем!!! Антон - рот закрыл! Сейчас и ты пойдешь, умник, бля! Дядь Михась, иди - сюда. Не артачься, сказал! Вот так... Всё, что ли? - мужики, краснея и отводя глаза, выстроились третьим строем. Ну! другое дело... - Жихарев! Бери остающихся. Разбирайте, что привез. Ночью продолжаем стройбатиться и нычкарить*: сегодня - помогаем сапёрам и тарим привезенные граники по базам сектора. Остальные! В этой Ниве... - я указал рукой за плечо... - капитан Бурсаков! Звать - Андрей Петрович. По очереди: подходите, записываетесь, сообщаете ему пункт назначения - куда вам надо, то бишь. Следом - получаете у него свой маршрут, пропуски и денежное пособие. Стовбур! Тупо подели кассу и раздай всем поровну. Только отъезжающим - нас не считать! Объявишь всем - сколько выходит на рыло. Я потом проверю, понял?! - Женя преданно, и, на всякий случай, виновато, кивнул... - Кобеняка, иди сюда. Бугай - ко мне!
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*«Стройбатиться и нычкарить» (сленг) - Термины подготовки к очаговой обороне. Производное от слов «строительный батальон» и «нычка» т.е. «тайник». Здесь: строительство долговременных огневых точек; сооружение баррикад, закладка бойниц, соединение подвалов в, связывающие опорные пункты, подземные ходы; пробитие межэтажных перекрытий для эвакуации снайперов, гранатометчиков и расчетов ПТУР; создание тайников и мини-складов оружия, боеприпасов, продовольствия и т.п. подготовительные работы.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Когда подошли, отвел их чуток в сторону и понизив голос, выложил напрямик:
- Василь Степаныч забирай мой джип, мне он больше без надобности. И еще, прошу, возьми с собой Мыколу. Только тебе могу пацана доверить... Присмотри, вместо Деда. У тебя под Осколом, всё равно, такая орава, что, считай, целый строевой взвод. Один рот...
- Да о чем ты, Аркадьевич?! Все будет хорошо. За сына парнишка будет.
- Мыкола?
- Га?
- Та не гакай, дытынко... - шутя ткнул его кулаком в броник на пузе... - Ось Васылю Стэпановычу... Вин будэ тоби - шо батько. Вин - гарный, ты сам бачив, та памъятаешь. Бувай, здоров сынку! Хай тоби щастыть... - обнял растроганного парнишку, потом своего седоусого подполковника. Давайте, собирайтесь, мужики - посветлу, пока... - повернулся к притихшим остаткам отряда... - Лёха, выгрузи шмотки из джипа, машина - уезжает.
Тут, третий раз за день в нагрудном кармане, мелкой дрожью стыдливой женской радости, забилась мобилка. Бутыль ставлю - Алёна... Так и есть. Ну, кранты - пошла на характер, теперь будет набирать пока я трубу не возьму. Отошел, сел в тенек, под стеночку.
- Да, солнце...
- Можешь говорить?
- Угу. Что у тебя, Мамсик?
- Просто звоню. Как дела - узнать. Все нормально?
- Было бы иначе - ты б первая узнала...
- Типун тебе на язык!
- Уже...
- Я вернулась.
- Откуда!
- Папс, не тормози! Я к Малой в Воронеж ездила. И домой, к своим, заскочила.
- Да, точно. Прости! Как она?
- Хорошо. На каникулы обещает приехать. Такая взрослая... Ночевала в общежитии. Легли, чувствую - принюхивается ко мне. Спрашиваю: «Что - пропотела, да?» - а она мне отвечает: «Какая ты дурочка - от тебя мамкой пахнет!». А я чувствую - отошла от меня. Уже выросла, моя красавица...
- Хм...
- Просила тебе не говорить... У нее мальчик появился.
- Кто?
- Студент физмата. Зовут Илья. На два курса старше. Не нахвалится.
- Ботан?
- Что?
- Ничего... Они - уже?
- В смысле?
- В прямом! Что - спрашиваешь?!
- Не кричи на меня... Откуда я знаю!
- Извини! На себя злюсь. Скоро внуки пойдут, а я тут, как последний мудак - весь в говне и паутине.
- Возвращайся...
- Не могу, солнышко. Прости...
- Передают, будут город штурмовать.
- Пусть штурмуют. Я не в Луганске.
- Хочешь - я приеду?
- Нет!
- На день. В Краснодон и обратно...
- Даже не думай.
- Что у тебя, вообще?
- Мамсик, давай позже - у меня совещание идет.
Не дожидаясь ответа - отбил связь. Надо бы тебе, Алёнушка, начать заранее свыкаться со статусом вдовы...
На восьмые сутки боев я почувствовал: еще немного и просто сойду с ума.
Время тупо зависло. Голова - расплавленным оловом налита. Перед глазами постоянно оранжево-зеленые масляные завитушки в глицерине довоенного светильника. Если бы не проклятая техника - то и дням бы счет потерял. Месиво вокруг идет несусветное. Шаримся по всем топкам Юго-восточной линии обороны. Воропаев, сучара одноглазая, кидает нас из одной сраки в другую. Причем, исключительно туда, где жарят - во все дыры! Еще и ржет, гандон! Говорит: «Фаши, как слышат по связи твои позывные, так сразу срутся». То, что сами мы, как из жопы достатые - никого не вставляет!
Нам - везет. Не считая троих раненых, пока - тьфу-тьфу. Чапу только жалко; точно мой кандагарец без правой руки останется. Предпоследний, братишка... Рядом Борек Никольский сидит: он - последний. Вот и вся афганская гвардия. Старого и Прокопа, как ни упирались, а заранее отправил по домам.
Вот потому и уворачиваемся, что два десятка нас всего. Сейчас и того меньше. Какой с меня, в жопу комбат, по-хорошему... Была бы сотня бойцов, положил бы всех.
Сегодня, кажется, доигрались в везунчика - попали под раздачу. Если ничего не произойдет, СОРовцы нас точно здесь живьем под асфальт закатают. Объединенные Силы бесятся, но пока сделать ничего не могут. Мы, кротами зарылись на линии Гостиница Турист - Автобаза УВД - Острая Могила и, из последних сил вцепившись обломками зубов в плавящийся бетон подвалов и развалин бывшего ВАУША*, стоим с упорством защитников Брестской Крепости у последних рубежей прикрытия трассы Краснодон - Российская граница.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*ВАУШ - высшее авиационное училище штурманов.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Видимо, исходя из умозаключения: «Деркулова больше обосрать уже невозможно!» - Нельсон, скотина, вдобавок, повесил на меня заложников...
На дальних подступах, у коттеджей поселка Видное, его пластуны хапнули съемочную группу Тбилисского ТВ с аккредитацией Объединенных Сил. Водилу, из военных, грохнули на глазах у телевизионщиков - южной прыти, наверняка, поубавить. Что там Коля себе надумал, не знаю, только решил он, до поры, придержать троих присмиревших геноцвале у меня в группе. Ну, и, по закону подлости, со «здрасьте», напоролись несчастные телевизионщики на Жихаря...
Только по нам, с утреца, отработали установки залпового огня, гаубицы и еще, непонятно какая хрень, только по подвалам, продираясь через завалы, вернулись на позиции, тут, пользуясь затишьем, приметается Воропаевский порученец с этими тремя придурками, их камерами и прочей ТВ-рухлядью.
В это время на свет Божий выползает белый, как лунь, пересыпанный цементно-алебастровой пылью, что тот мельник мукой, Жихарь. Молча кидает взгляд на прижухшую стайку телевизионщиков, отворачивает рожу, расстегивает мотню и ссыт себе в ладошку. Наполнив немалую лохань своей грабалки, всполаскивает запорошенную морду, дует снова, опять умывается, и, с третьего омовения, прихватив, расчесывая пятерней, еще и темный ёжик коротко стриженых волос, спрашивает:
- Что за носороги?
- Приказ командира корпуса. Задержанных, до выяснения - под вашу охрану.
Моложавый майор, оттараторив текст, шустро развернулся и, кивнув своим бойцам, удовлетворенно потрусил в сторону перекрестка Гастелло и Южно-радиальной. Миссия исполнена, теперь вы - ебитесь...
Завели невольных гостей вниз. Стали беседовать. Я в этом цирке не участвовал - сидел, мультики снимал. Через пять минут договорились до бессмертного «малэнкий, но гордый птычка». Вы, ребята, нюхнув либерастической демократии, совсем белены объелись, что-ли? Нашли - где и с кем...
Юра сверху-вниз, наклонив голову, словно ворона в мерзлую кость, заглянул в очи собеседника и выдал:
- А-а-а.... Вот оно, значится, как.... Ну, та-да - ноги в руки... возвращайтесь в свою маленькую, но гордую! страну, дружно задирайте клювы в небо и дрочите друг-другу свои крошечные, но гордые писюны!
Те, с трудом переваривая оскорбление, заткнулись. Но - поздно... Загодя надо мозгами шевелить: взводный уже завелся.
- Как вы заебали со своим национализмом, падлы... Все - дружно! Вы - кавказёры черножопые, урюки Бабайстана, Балтийские чухонцы, Кишинёвские мамалыжники, Крымские зверьки, наши, окраинские - пидары мокрожопые... Все национально озабоченные подпевалы забугорья! Сколько еще от вас крови будет?! Сколько - еще?!!! Только нам одним - ничего ни от кого не надо, кроме как умирать на ваших мелочных войнах. На всех кладбищах Союза - офицерские кости без имен и крестов. Зато потом, отвоевав, приезжаете толпой попсовых уродов - звезды голубого экрана нахуй никому не нужные - с чудовищным акцентом, коверкая слова, рассказываете взахлеб как здорово рубить капусту в Москве, лапать наших баб и жрать водку и, при этом, шалавы, искренне и праведно, до корчей, ненавидите русских! Мы вас трогали, уебки? Звали сюда?! - Юра делает решительный шаг к самому рослому телевизионщику... - Я маму твою - ебал! Понял, чурек!!!
Тут неожиданно, совсем не свойственно для гортанно-гордого джигита, по-бабьи высоко, подорвано вскрикивает, стоящий позади всех, телеоператор и, держась за правую ягодицу, в один прыжок, заскакивает в мгновенно сгрудившуюся, перепуганную воробьиную стайку.
- Проба пера! - провозглашает вынырнувший с тыла Гридницкий... - Тоже хочу в журналисты... - в заведенной за ногу руке прячется закопченное на костерке лезвие ножа, бритвой наверх. Лицо побелевшее, узловатыми комками пошло. Плотно сжатых губ не видно. Глазные яблоки слились цветом с белками. Следующий раз пыранёт уже не по-детски и не в смуглую попку, а насквозь глотку распанахает - совсем не на полшишечки... Остальные пацаны тоже набычились. Ох, покромсают сейчас коллег...
- Откатили назад! Быстро!!! Отъебались от них, сказал! Заняться - нечем?! Юра - остынь! Лёха, ко мне... Ильяс! Задержанные - в твои расчеты. Под личную ответственность. Ну? что я сказал?!
Вовремя! По улице Оборонной слышится лязг гусениц. Продолжаем концерт по заявкам международной общественности...
День десятый. Держимся на честном слове. Камрады выкатили все что есть и тупо лупят в подвалы руин масштабной предвоенной новостройки прямой наводкой. Хвала небу, что хотя бы добровольческой пехоты тут нет, одни крипаки. Но зато - какими толпами!
Минометчики Штейнберга свалили вчера с остатками уцелевшей батареи. Петя приказ на отход еще два дня назад дал, да вот - уперлись мужики, на нас глядя. До последней мины стояли.
Мы, шустрыми землеройками курсируем по дымящимся развалинам, да полузаваленным подвалам от одной, заложенной бетонными блоками и мешками с песком бойнице импровизированного ДОТа*, до другой. По уцелевшим пока крышам и верхним этажам гостиницы, когда-то жилой девятиэтажки и остовов, так и недостроенного, квартала «Новый город» - мартышками скачут мои снайперы и «Корнетовцы».
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*ДОТ - долговременная огневая точка.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Ильяс командует расчетами ПТУР: Максим Шкуратов, с намертво прилепленной Кузнецовым погремухой «Малюта», вместе с Денисом Коваленко - превратили район Острой Могилы в кладбище СОРовской бронетехники. Переименовывать потом придется. Антошины «ухалщики» ведут свой счет. Тройка Гирмана бьет редко, но метко, хотя и оглушены конкретно, тяжелее всех - от барабанных перепонок у пацанов, видимо, одно название осталось.
Мы приказ на отход получили два дня назад. Но отойти не можем физически. Полностью окружены. И Объединенные Силы свалили бы с радостью, но тоже не могут - свои расклады. И мы и они - заложники этой бойни.
Напомнило чем-то афганскую юность. Подобное я в своей жизни уже проходил, правда в иной роли... В роли фашика.
***
Зарывшись в грязный снег носом, меж дувалами лежит Бродя. Из-под живота, смешавшись с раскисшей кизячной грязью, набежала добрячая лужа. Бушлат на пояснице, вздыблен пучком вылезшей белой ваты. Блестки красного внутри придают ей сходство с каким-то цветком - словно прощаясь, распустилась огромная коробочка пурпурно-белого хлопка на спине нашего пулеметчика. Последний букет в жизни, длиной в девятнадцать лет. Через полгода, после Бродиных похорон, умрет не пережившая смерть сына, мать. Отец сопьется и, по словам его Витебских земляков, пропадет с концами на очередной, непонятно какой, шабашке.
Нам, правда сейчас не об убитом пацане надо думать-горевать, а смотреть, как бы самим отсюда ноги унести. Вляпались, нечего сказать - влезли по самое «не балуй». Ведь я же, дурака кусок, жопой чуял, что неспроста этот грёбанный кишлачишко так затих, так прижух еще до нашего появления. Нет! Надо, надо доверять собственной чуйке.
Взводный тоже что-то уловил, но теперь уж точно - не расскажет. Пока жив, но это - последние потуги, молодого здорового организма. Пуля, явно пять сорок пять, прошив голову насквозь и нашинковав мозги в форшмак, как-то умудрилась не задеть жизненно важные центры. По любому, не дотянуть мужику до вертушки. Не выжить. Да и смысл - выкарабкиваться?! Чтоб потом, всю жизнь, в коляске досиживать, прорастать овощем - рвя в клочья материно сердце? Она для этого его тутушкала, растила, да в училище отправляла, чтобы любоваться как он под себя ходит и слюни бульбами пускает? Да, нет уж! Пусть лучше героем похоронит. Как икону, на уголок тумбочки - напротив выпускной фотографии, открытую коробочку «Боевого Красного Знамени» поставит пред глазами. Чтоб - всегда... Матушка, после него, еще лет десять протянет. Правда почернеет вся, сожмется. Буду ездить к нему домой, потом... раз десять, наверное, навещу старушку. И каждый приезд, словно самого - в могилу опускают.
Третий наш «попандопало» сидит у дальней клуни - судя, по обилию катышек овечьего гамна, овен. Бедро прошито насквозь, кость, как впоследствии выяснится - в труху, нога - соплей болтается. Всю жизнь с третьей группой и инвалидной палочкой не расставаться Хмелику. Родина щедро отоварит героя за вовремя брошенную в окно эфку*: боевую медаль даст и однокомнатную квартиру в спальнике Салтовки**.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Граната Ф-1.
**Салтовка - район в г. Харьков.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Это - потери. Приобретено же за них - негусто: круговая оборона в, раскинувшейся в центре кишлака, байской усадьбе. Можно, возгордиться, что прорвались в середину духовских позиций, но сей факт как-то не особо вдохновляет, потому, что теперь воины Аллаха звиздячат нас, что тех проклятых исламом свиней, с трех сторон.
Начиналось все тихо и спокойно. Если бы не гаденькое предчувствие с утра, вообще - не операция, а бодрящая зимняя прогулка за свежей бараниной...
Вышли навстречу колонне. Доползли бронегруппой до точки Артынджилау*. Встали. В преддверии скорого возвращения командование решило погонять духов. И правильно решило. Лучше загодя, пока налегке, чем после, когда машины, на холке, тяжкими путами висят. Выскочили веером батальона в разных направлениях, затем спешились и пошли - один кишлак за другим. Особо на уши не ставили, правда, но страху нагнали, как положено, пока в очередном, насквозь провонявшимся прокисшим айраном и дымом сушеного с соломой помета, безымянном кишлачишке нас не встретили...
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*Артынджилау - названная по близлежащему населенному пункту, одна из опорных точек на дороге Файзабад-Кишим, жизненной магистрали в/ч п/п 89933 дислоцировавшейся в провинции Бадахшан.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Подразделение, своими взводами, вошло в селение с двух параллельных направлений. Первый взвод, прикрывая, сидел на хребте сверху. Кизячной лепешкой, прилепившийся к подъему хребта, кишлак напоминал сверху скорее отпечатанный в заснеженной грязи протектор, нежели место жизни людей.
Ротный, шедший левее вместе со вторым взводом, успел проскочить до мечети, когда дозорный Бродя вышиб ногой эту злополучную калитку. Из окна в глубине двора оглушительно рыгнуло оранжево-желтым и, размашисто отшвырнув тяжелый ПК, наш пулеметчик, крутанувшись в воздухе, грузно рухнул лицом в снег. Время, словно замерев на неуловимое мгновение, позволило мне, краем глаза, заметить, ныряющий назад в темноту проема, нос тупорылого бура*.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*«Бур» (сленг) - английская магазинная винтовка Lee-Enfield кал 7,71 мм (.303).
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
С верхних окон полутораэтажного дома ударило несколько Калашей. Взводный успел кинуть нас в боковой проход и опрокинулся на спину с дырой у среза волос. Если бы не граната Валерки Хмелько, то и остальные двенадцать бойцов третьего мотострелкового с хрустом бы вытянулись в замысловатых позах, встряв окостенелыми, восковыми лицами в смешанный с кровью снег Бадахшана.
Не думаю, что духи, заблаговременно подготовив засаду, целенаправленно ждали прихода шурави. С восемьдесят третьего, массированными БШУ артиллерии и авиации, мы отучили правоверных упираться в собственных поселках. Если они действительно бы нас ждали, то никогда уж не вспоминать мне то Артынджилавское рубилово. Скорее всего, они просто не успели уйти, а когда заметили нашу броню - было поздно: первый взвод, оседлав возвышенности периметра, блокировал пути отступления.
Схема обороны, на случай внезапного попадалова, у бабаёв конечно же была. Понятно, что цель любого наезда - хоть нашего шмона*, хоть делегации от конкурирующей группировки - дом местного полевого командира, тире, духовного лидера общины. Вот они и подготовились. В угловых домах по краям треугольника создали укрепленные точки, а в самой усадьбе, оставили, в виде приманки, крошечную засаду из двух человек. Теперь они - вон где валяются: порубанные да посечённые Валеркиной гранатой, смердят, у входа.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*«Шмон» (жарг.) - повальный обыск населенного пункта. Одна из основных методик устрашения коренного населения в годы войны в Афганистане.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Ротный ничем нам помочь не может. Ну, хоть ляг в полный рост, технически невозможно пятнадцатью бойцами взять штурмом сразу два укрепленных многоуровневых строения, откуда тебя, крест на крест, рвут кинжальным огнем два десятка душариков. Мы, сами, считая каждый патрон, скупо отгавкиваемся на любое проявление вражеской активности и, в десятый раз, срывая глотки, пытаемся выяснить сколько же и кому - ёб вашу мать! - надо передать гранат. В остальное время, из обрывочных воспоминаний детства, по кусочкам - словно мозаику, пыжимся собрать в башке хотя бы одну целую молитву. Нашим БМПшкам на бугор не забраться и издали бить некуда - склон закрывает. Самая близкая к нам разведрота, как позже узнаем, сама в глубокой жопе, за тридцать километров от нас. Остальные роты батальона доберутся сюда лишь к утру. Что духи умеют вытворять с пленными и телами убитых, видел каждый. Аут...
Правоверные, словно по коридорам, проскакивают сквозь дувалы из одной усадьбы в другую, внезапно переносят массированный огонь со второго взвода на нас. Как всё логичное и действенное в этом мире - до безобразия просто: надо лишь заблаговременно пробить в перегородках и стенах скрещенных с сараями заборов - овальные дыры! Теперь нам кажется, что у них здесь не меньше полусотни штыков. Двое убитых и раненый - у меня, да двое задетых - у ротного, в первые минуты боя - сломали нас морально. Мы уже не хотим побеждать, мы хотим уйти. Это - всё, конец...
В норме, солдат конечно же хочет выжить, но это - не крайняя задача. Основа основ - победить. Пусть, даже, любой ценой. Если каждый выигрывает свой собственный бой, то, армией, все вместе, мы побеждаем в сражении и в самой войне. Но только не здесь! Тут нет фронта, да и противника, как такового - тоже нет. Он призрак, сгустившийся до огненного плевка клок темноты, который, ударив в живот жгущей болью, тут же опять растворяется в предрассветных сумерках. Да и не за что нам тут стоять насмерть - отцы командиры так и не удосужились нам внятно объяснить, за что мы идем под афганскую газонокосилку. Единственно, за что можно упереться, так это за Бродю, да за летеху нашего, на три года всего меня старше. За Виталю, подорвавшегося вместе с Мурмоном месяц назад, да за Тахира, снятого снайпером под Джармом... Вот за наших, за пацанов, мы вас, твари, теперь, назло всему - даже слезам собственных матерей, хрен отсюда подобру выпустим. И в самом кишлаке, камня на камне не оставим. Что не сожжем - взорвем, сроем, в щепу порубим. Из домашней скотины - одних блох оставим. Даже хозяйский сортир, единственный туалет, который я видел в афганских кишлаках, и тот, тремя четырехсотграммовыми тротиловыми шашками саперы, чуть позже, Байконуром в небо запустят.
Воины Аллаха тоже чуток успокоились. Начали они, не отнять, хорошо, да вот тоже - увязли. Прошелся по своим бойцам, переговорил с каждым. Ничего, тут никому не обломится на халяву: звезду Героя с неба рвать - не намерены, но и смиренно идти под топор - тоже никто не собирается. Гранаты есть, патронов тоже пока хватает. Молодых всех вниз, на последний рубеж, дедов на верхние уровни. Огонь - только одиночными...
Куда бы увалиться со своей снайперкой поглубже? Да, хоть, вот за этот угол - перед проломом в стене в дальнем конце коридора: побитой крысой - заползти, высунуть длинный ствол и пасти любую падаль, рискнувшую проскочить перед окнами второго этажа дома муллы. Когда еще они повторно влепят сюда с РПГ?! Да и приметы - про два раза в одну дыру - опять же...
К ночи перестали бить из автоматов. Один эн-зэ* остался на случай штурма - по неполному магазину на брата. Нормально, более-менее, только на двух пулеметах да и то, лишь потому, что бабаи высунуться не дают. На три снайперки - боеприпасов вагон, только толку нам от СВД, если духи на рывок решатся. Граников у нас, само собой, нет, хотя здесь они очень бы даже не помешали, и хрен с тем, что только кумулятивные гранаты стоят на вооружении. Подствольников маловато, да и ВОГи на счет. АГС - остался на броне. Ну нам он, бесплатно не нужен - лучше бы ножей родное командование подбросило: если дойдет до свалки, поплачем без них.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*НЗ - неприкосновенный запас.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Эх, жаль, что не положен советскому срочнику боевой нож. И правильно, что не положен! Выдай ширялово, научи врагов резать - греха не оберешься: вернется с приобретенными навыками такой вот «резчик по чурбанам» на гражданку, что с ним дальше делать - зверинец для него строить всесоюзный, что ли?! Нет! Пусть лучше духи часть покромсают - наши бабы новых солдатиков нарожают... все одно великая космическая держава, до самого своего падения, так и не научилась гандоны делать.
Ротный все время на связи. Поддерживает залётчика сержанта, вдруг ставшего целым командиром взвода. После еще и к медали представит, решительно махнув на все былые грозные обещания.
В полночь правоверные разок прокололись: начав отход - шумнули. Выждали бы ближе к утру - ушли бы без потерь. Это нам - некуда, со всех сторон обложены, а у них же - только редкий блок первого взвода да ротный со своими пацанами, с одной стороны. Видимо, боялись подкрепления и не смогли высчитать время подхода основных сил. Пошли слишком рано - у нас еще оставалась пиротехника...
Первого, косой пулеметной очередью, с перепугу, упорол Дьяченко. Второй, суперпризом и единственным оправданием за все случившееся - достается мне...
В мерцающем свете осветительных ракет, с пятидесяти метров, да в подсвеченную сетку четырехкратного ПСО*, перетянутая крест-накрест кожаными лентами патронташей убегающая вдоль улицы спина, кажется огромным Андреевским флагом. Промахнуться невозможно и я, с мстительным, тягучим наслаждением - с оттягом, всадил меж лопатками первый финик. Следом, боясь упустить везуху, добавил еще несколько - в неподвижно распростертую фигуру с косо подломленным под руку дубиноподобной винтовкой. Может я сам себе все это придумал, но, потом, совершенно честно и свято, уверовал, на всю оставшуюся, в то, что это - тот самый, бур. Бродинский...
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
*ПСО - прицел снайперский оптический.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------
***
День двенадцатый. Мы толком-то уже и не сражаемся - тупо прячемся и редко-редко огрызаемся огнем. Наших вокруг практически никого не осталось - все уже отошли. Одним мы, до сих пор, никак выскочить не можем. Хорошо, хотя бы, что раненых своих вынесли. До пункта сбора, поселка Николаевка - всего двенадцать километров, до Вишневого Дола - вполовину меньше. И - никак! Меж нами и заветным пересохшим Луганчиком - вся мощь Объединенных Сил.
Камрады просто посказились. Приволокли какой-то страшный, огромный, хуже танка бронированный, бульдозер. Взорвали наш фундамент основной баррикады на Краснодонской трассе: служивший, до начала штурма, памятником героям Великой Отечественной Т-34. Невзирая на мины, сгребли все бетонные блоки наших загородей, а у меня, как назло, ни одного заряда на ПТУРы. Разок оставшийся в одиночестве Боря Яковлевич, врезал по бульдозеру с «двадцать девятого», но граната «Вампира» лишь навылет прожгла, и так изрядно подряпанную подрывами, лопату.
Вообще, с обеспечением, последнюю неделю, совсем глухо. Из граников - один «двадцать седьмой». Крупнокалиберных осталось патронов двадцать. Боеприпасы на стрелковое - тоже на счет. Надо уходить. Если не сейчас, то ляжем, без вариантов...
За последние дни погибло двое снайперов Кузнецова - из новеньких пацанята, практически не знал. Еще двоих «мышат» с интервалом в ночь - изрядно посекло осколками. Лёха, на пару с командиром, остался куковать. Гирман тоже в одиночестве. Вчера отправили последнего бойца с дыркой в плечевом суставе. Ну, там норма - сам, своими ножками, скособочившись ушел с последним медицинским караваном. Тяжело контузило Дэнова напарника. Теперь на два Корнета - ноль зарядов, два оператора-наводчика и один шерп. Остальные относительно целы. Оглушены, конечно, не раз и не два, царапины-подряпины у всех, но кого этим сейчас удивишь? Последний рубеж обороны: одиннадцать измученных, отупевших, измочаленных двухнедельными боями, практически безоружных призраков на бескрайних просторах серой пустыни с одинокими остовами бетонных ульев.
Добро пожаловать в преисподнюю, камрады, вы ведь - этого хотели...
СОРовцы, расчистив очередной проход, явно, опять что-то затевают. Рассыпали веерной цепью снайперов в трехстах метрах и час уже урчат моторами. Выманивают, не иначе. В оптику видно, как разворачиваются бронетранспортеры. О! Танк появился! Словно средневековый рыцарь, весь в квадратных чешуйках навесной брони, вперед, поводя стальным хоботом, опасливо выползает «Чизет». Непропорционально хлипенький, пулемет над люком башни - зорко поглядывал на наши серые терриконы.
Иди, иди сюда, маленький. Мы тебя - баиньки уложим...
- Никольский! Борюсь, хватай «Таволгу» и, ползком, к Саламу. Всё - концентрируемся у столовки и, по сигналу, рывком на Вергунку. Передай Ильясу, что, как планировалось, на отстойники не пойдем. Там уже фашики дрочатся. Понял?!
- Усёк, командир!
- Вперед! - повернул голову к Антоше... - Ты, какого хера, здесь забыл?! Схватил винтовку и - следом... только магазинов пару оставь... Быстро! - поискал глазами Жихаря... - Поддержишь спринтеров?
- Та не, командир. Илюха сам разберется. Там ещё твои любимые телевизионщики... Не - мне туда нельзя. Да, Лёх?
Гридницкий, выпасая в мой бинокль камрадов, ничего не ответив, лишь неопределенно передернул плечами.
Ну, что ж - пора...
- Давай, Юр! Выходи на связь. Начинаем...
Начали. Но не мы...
Как прочувствовав, или, скорее, заметив чье-то неосторожное движение, «Чизета» рубанула прямо в полуподвальный угол бывшего торгового центра. Следом, туда же ударило пяток скорострельных пушек легкой брони. Через полминуты, танк, контрольным заходом, упорол еще разок. Блядь! Прямо по позициям группы. Мне, с краю восьмого этажа башни отчетливо было видно, как поплыли бетонные плиты перекрытия подвала.
- Салимуллин ранен! Никольский... Чёрт возьми, ничего не слышу! - взводный-один, пылая мрачным пламенем обращенных в самого себя глаз, напряженно вслушивается в треск «148-й». Уже не до конспирации, судя по всему - пошла игра открытым текстом. - Да, Боря ранен. Малюта... Еби вас в рот! - возвышается до крика старший лейтенант... - Что еще?! Понял... - он разворачивается ко мне. - Ильяс, Борёк, Малюта. Есть контуженые. Заложников тоже накрыло, но там никто не смотрел... он выжидательно смотрел на меня.
Что мне ему приказать - умри, но вытащи? Есть другие варианты?
- Жихарь! Забирай Лёху, станцию и вперед. Всех вывести. Если невозможно - бросай грузин. Наших, кого можно спасти - надо вытаскивать. Надо, Юр... Вперед!
- Может Гридню, всё ж, тебе оставить?
- Он - не собака, брат. Выводи пацанов...
- Удачи, Кириллыч!
- И тебе, брат!
Поднял оставленный мне «Кончар»: два магазина - десять патронов. Негусто... Балансируя и перепрыгивая по блокам разрушенных лестничных пролетов, спустился на три этажа ниже. Прополз вдоль и очень аккуратно высунул нос в проем коридора. Следом, по кусочкам, за угол несущей стены выдвинул винтовку. Через восемь метров от меня, в противоположной стене зияет проем, через который, еще через одну комнату, открывалось угловатая дыра, пробитой снарядом внешней стеновой плиты. Будем надеяться, что рваная из бетона арматура, торчащая сейчас во все стороны растопыренными паучьими пальцами кукольной ведьмы, не зацепит пулю. Ну, не может же быть такая тотальная непруха!
Что происходит у наших - мне не видно. Связи тоже нет. Зато камрады, совсем в жопе не ковыряются - вплотную подошли к остову центра. Впереди бульдозер. За его подряпанным ковшом, гиппопотамом за березкой, пытается спрятаться танк. С краев идут четыре бэтэра. Две БМП замыкают цепи по краям. Позади всех, по уму - как Чапай учил - командирская штабная машина. Но это еще не самое страшное. Между и позади брони сгрудилось до роты мазепанцев. В мощный прицел видны жухло-желтые «вилы» вышитые на их шевронах. Камуфлированные рукава закатаны. НАТОвские каски низко натянуты на сурово насупленные шнопаки. Ну, прям эсэсовцы, ёб их мать, да и только! Давайте, падлы, отрабатывайте свои сребреники. Сейчас, как дойдет до дела - парочку порву: никакой доктор, даже трижды «европэйський» - не заштопает...
Внизу раздались заполошные крики. Повел длинным стволом. Из невидимого мне провала показалась рука с голубым миротворческим флагом и белыми буквами. Следом, с окровавленной головой, показался здоровячёк телевизионщик. В сильную оптику видно, что у него, словно актера театра кабуки - на совершенно белом лице, горят губы с красными потеками. Сверху кармином сияют щедро окровавленные волосы. Грузин в полубессознательном состоянии: телепается всем корпусом, паралично размахивает окостенелой рукой с флагом, спотыкаясь и ударяя себя по ногам тащит какой-то аппарат с тянущимся за ним на проводе микрофоном. На скособоченном голубом бронежилете, спереди и сзади, спасительные надписи PRESS. Следом из подвала выныривает второй. Тоже - рослая детина. Не понял - там же мелкие все...
Блядь!!! Жихарь, сучара, что ты творишь?!
Напялив на лоб голубую каску, и журналистский броник, подталкивая телевизионщика в спину камерой, следом сутулится мой взводный. В правой руке по земле тащится огромный баул съемочной группы с неизменной белой надписью PRESS по яркому, темно-голубому фону. Что за хрень?!
Из-за машин выскакивают несколько радостных харь. Ну, понятно, счастье-то какое привалило: героически, с боем, спасли, нет, даже не так - вырвали из окровавленных лап донбассярского зверья - съемочную группу дружественной республики. Медаль Конгресса отхватит кто-то из командоров, не иначе...
Присмотревшись, замечаю, что из прорехи баула свисает знакомая широкая лямка с наплечными подушками... Ё!!! Это же Бугаевский рюкзак - наследство Денатуратыча! Весь наш запас мин, сосредоточенных зарядов и взрывчатки... Блядь! Юра - не надо. Пожалуйста, брат! Нет! Нет!!! Щелкнув предохранителем, всаживаю разрывную в метре перед ногами.
Пофиг! Камрадская броня поднимает стволы. Сейчас глянут на дисплеи контрснайперских пеленгаторов и порвут, что грелку, мою позицию, вместе с остатками пятого этажа.
Юра не останавливаясь, и не моргнув на мой сигнал, успевает дотолкать несчастного геноцвале до «Чизеты»; поддернув всем корпусом, с размаху, бросает сумку под танковую башню и... тонет в оглушительном черном разрыве.
В уши бьёт, рвущей череп, тишиной. На месте танка растягиваясь вширь, заклубилось буро-пепельное, тут же закрывшее обзор до третьего этажа, тяжелое облако. Всё замерло. В ушах, через мгновение, вибрирующее взорвался миллионоголосый хор черноморских цикад. Крипаки куда-то запропастились - смыло, видать, взрывной волной. Остальные машины, поникли длинными носами. Что на месте танка и ближайшей к нему АМVешки - не видно.
Через пару минут, не меньше, открывается верхний люк стоящей позади всех КШМ. Оттуда вначале высовывается по грудь, а потом садится жопой на край брони молодой, белесый офицер. Стягивает с головы шлемофон. Глаза ошарашенные, потерянные. Я тебя понимаю. Обождь...Сейчас они у тебя - не такие станут. Округлим щаз, до предела, зеночки подслеповатые...
Тщательно прицеливаюсь и всаживаю тяжелую бронебойно-зажигательную прямо в центр грудины. Угадай с трех раз, чучмек: поможет ли тебе пендосский броник?
Офицера швырнув назад, крепко ударяет о раскрытый люк и он, на резинке собственной шеи по кругу мотнув мгновенно обессилевшей головой, зомбочкой, валится набок. Рассматривать результаты я не стал - отскочив от угла, прометнулся в конец коридора, выскочил в бывшую подсобку с обрушенной стеной тыльной стороны здания и, на ходу выдернув из-за пояса брезентовые рукавицы, съехал вниз по тросу на кучу битого щебня.
Над головой, вырывая из стен бетонные слезы, загрохотали разрывы автоматических пушек...
Уже не важно - теперь хоть заподлицо срезайте башню. Мне одного взгляда сверху-вниз хватило, чтобы увидеть уходящую меж развалин группу с тремя кевларовыми носилками на руках.
Перехватив тяжелый «Кончар», потрусил догонять.
Прощай, Луганск. Как я тебя, блядь, ненавижу...
