История

Ч.1. http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1192/50/

Ч.2 http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1208/50/

С. Тудоровъ. Мои воспоминанiя начинаются съ августа месяца 1914 г. Однажды пocлЪ Богослуженiя я вышелъ изъ церковной ограды и направился домой. ВозлЪ волостной канцелярiи я увидЪлъ телЪгу, окруженную народомъ и австр. солдатами. Нехорошее предчувствiе зашевелилось у меня въ душЪ.

ПоспЪшивъ къ ceбЪ въ домъ и позавтракавъ, вышелъ я на дворъ, но тутъ уже всрЪтился съ двумя жандармами, заявившими мнЪ, что будутъ производить oбыскъ. При обыскЪ найдено около полтораста книжечекъ изд. О-ва им. М.Качковскаго, что и послужило причиной моего ареста.

ВначалЪ я думалъ, что конвойные отвезутъ меня въ уЪздное староство въ Копычинцахъ. ВскорЪ, однако, убЪдился, что дЪло не такъ, скоро кончится, когда изъ Копычинецъ погнали меня черезъ Сухоставы въ Чортковъ. Пo дорогЪ пришлось не мало вытерпеть отъ проходящихъ войскъ, которыя при встрЪчЪ съ "pocciйскiмъ шпiономъ" всячески старались показать свой "патрiотизмь'' и выместить на немъ всю свою злобу.

Сухоставскiй сельскiй староста, мазепинецъ, первымъ долгомъ вспомнилъ о "рубляхъ", за которые я будто бы продалъ Австрiю.

Я утЪшалъ себя единственно тЪмъ, что злая судьба постигла не только меня одного, а и многихъ другихъ земляковъ, что вмЪcтЪ съ другими лЪгче будетъ сложить голову во имя правды и мечты, залелЪянной вЪками.

Въ ЧортковЪ подъ ночь отвели меня на вокзалъ, гдЪ я встретился съ свящ. Ковчемъ изъ Лисовецъ, также арестованнымъ по подозрЪнiю въ „шпiонствЪ".

На слЪдующiй день утромъ прибыли мы въ Станиславовъ. Сначала помЪстили насъ въ тюрьмЪ „Дуброва", а черезъ несколько часовъ перевели въ военную тюрьму.

Тутъ встретился я со старыми знакомыми, о. Боднарукомъ изъ Братковецъ, съ избитымъ до полусмерти о. Бабiемъ изъ Товстобабья, о. Андрiйшинымъ изъ Озерянъ и о. Кульчицкимъ. Они сидЪли уже несколько дней. Въ общемъ въ камepЪ № 44 было насъ 14 человЪкъ, каковое число ежедневно увеличивалось. За исключениемъ казеннаго хлЪба, пищу покупали мы на собственныя деньги. Ежедневно выпускали насъ на 1/3 часа на прогулку въ тюремномъ дворЪ.

Съ распространенiемъ слуховъ о занятiи русскими войсками НЪжнена, въ тюрьмЪ, пошли cпЪшныя приготовленiя къ высылкЪ узниковъ на западъ. Прежде всего къ намъ перевели вcЪхъ политическихъ изъ "Дубровы", между которыми нашлись также знакомые, какъ о. Кузыкъ изъ Оссовецъ, о. Богачевскiй изъ Говилова и родной мой братъ Емилiанъ.

Арестанты, большей частью интеллигенты, мужчины и женщины разныхъ возрастовъ, едва помЪстились въ тюрьмЪ, заполнивъ всЪ камеры. Число жильцовъ нашей камеры увеличилось съ 14 до 100 человЪкъ.

Вечеромъ насъ, въ количествЪ нЪсколькихъ сотъ человЪкъ, вывели на шоссе и, среди злобной брани и издЪвательствъ со стороны собравшейся толпы и солдатъ, подъ градъ камней, отправили на желЪзную дорогу.

Нашъ эшелонъ направили на Делятинъ-Карешмезе. Въ СиготЪ, по ту сторону Kapпaтъ, присоединили къ нaмъ православныхъ священниковъ-буковинцевъ. Ъхали мы подъ сильнoй охраной въ товарныхъ вaгoнаxъ.

Подвергаясь на каждой остановкЪ оскорбленiямъ и нападенiямъ со стороны враждебной толпы, собиравшейся на станцiяхъ поглядеть нa „шпioнoвъ", кoтoрыхъ ежедневно вывозили тысячами въ глубину Австрiи, мы приЪхали въ Будапештъ. ПослЪ краткаго отдыха эшeлонъ двинулся черезъ Пресбургъ въ Въну, откуда чepeзъ Альпы прибыли въ Талергофъ.

Не всЪ перенесли тяжелое ожиданiе неинвЪстности, пoбoи и дикое обращенiе. На другой же день пocлЪ нашего прибытiя, по сосЪдству съ мЪстомъ привала, появилась свЪжая могила съ маленькимъ крестомъ, а черезъ день пpибавилось еще нЪсколько.

Арестованные умирали вдали отъ семьи, не чувствуя за собой ни малЪйшeй вины, умирали за любовь къ pycскому имени, къ своему народу.

ПослЪ долгихъ мытарствъ, страданiй и принудительныхъ работъ въ ТалергофЪ, меня освободили въ мapтЪ мЪсяцЪ 1915 г., разрЪшивъ мнЪ проживать подъ надзоромъ полицiи въ ВЪнЪ.

Гор. Добромиль. Изъ мъстной русской интеллигенцiи не осталось въ ДобрoмилЪ къ началу войны почти никого. Вообще арестовали австрiйцы въ ДобромилЪ 41 человЪка. Въ числЪ другихъ были арестованы мЪстный настоятель прихода о. Владимиръ Лысякъ, секретарь город. управы Петръ ТЪханскiй и адвокатъ д-ръ Мирославъ Ильницкiй. Характерно, что тутъ-же былъ арестованъ также caмъ уЪздный староста-полякъ Iосифъ Лянге за то, что будто бы слишкомъ вяло принялся за истpeбленie "pycсофиловЪ" въ уЪздЪ.

Вообще въ Добромильскомъ уЪздЪ, какъ вездЪ, не обошлось безъ казней и разстрЪловъ русскаго населенiя. Центральнымъ мЪстомъ для этихъ казней было село Кузьмино. Сюда приводили арестованныхъ со всей окрестности и здЪcь же вЪшали. ВисЪлицы были устроены очень просто. Въ стЪну одного крестьянскаго дома вбили рядъ желЪзныхъ крюковъ, на которыхъ затЪмъ и вЪшали несчастныя жертвы. Въ общемъ казнено здЪсь 30 человЪкъ, въ томъ числЪ 20 изъ с. Бирчи.

Среди замученныхъ такимъ образомъ жертвъ удалось впослЪдствiи опознать четырехъ крестьянъ изъ с. Тростянца — Кассiяна МатвЪя, Евстахiя и Ивана Климовскихъ и пастуха Дуду.

Въ с. КваскнинЪ застрЪлилъ австр. офицеръ крестьянина Павла Коростенскаго за то, что тотъ не могъ yкaзaть ему, куда пошли русскiя войска.

С. Крецовъ. 11 августа 1914 г. былъ арестованъ въ с. КрецовЪ свящ. Владимиръ Венгриновичъ, который описываетъ свои переживанiя слЪдующимъ образомъ:

ПослЪ предварительнаго трикратнаго обыска на приходствЪ и въ церкви, я очутился подъ арестомъ. Комиссаръ уЪзднаго староства въ сопровожденiи жандармовъ и солдатъ просмотрЪлъ всЪ закоулки, перетрясъ всЪ церковныя ризы, затЪмъ домашнюю библiотеку, сельскую читальню, и даже погребъ псаломщика и лавочника Андрея Мищишина. МнЪ было объявлено, что ищутъ pocciйcкiй флагъ, который будто бы былъ вывЪшенъ на церкви въ день поминальнаго богослуженiя по эрцгерцогЪ ФердинандЪ. Во время обыска допрашивали также объ изображенiяхъ Почаевской Богоматери, которыми я будто-бы надЪлялъ своихъ прихожанъ, отправляющихся на войну, ВмЪнялось мнЪ въ вину также то, что придорожные столбы указатели въ КрецовЪ были выкрашены въ зеленый цвЪтъ съ золотыми надписями, что, по мнЪнiю представителей власти, заключало въ себЪ преступленiе государственной измЪны. Эти „вещественныя доказательства" были забраны вмЪстЪ со мной въ Сянокъ. Въ мЪстномъ уЪздномъ староствЪ допрашивалъ меня комиссаръ относительно моего "руссофильства". Считая себя русскямъ, я подиктовалъ въ протоколъ, что признаю культурное и нацiональное единство всего русскаго народа, несмотря на полититическую принадлежность отдЪльныхъ его частей къ разнымъ державамъ. ПослЪ допроса я очутился въ тюрьмЪ, ожидая рЪшенiя добромильскаго старосты. Добромильскiй староста Лянге былъ противникомъ арестовнанiй нашихъ людей, зная великолЪпно, что причиной преслЪдованiй являются не какiя нибудь ихъ прЪступленiя, а политическiя соображенiя административныхъ и военныхъ частей. ПослЪ недЪльнаго заключенiя я былъ отпущенъ на свободу, и староста Лянге за свое человЪческое oбpaщeнie съ населенiемъ былъ отданъ подъ судъ и долго просидЪлъ cъ нашими людьми въ вЪнской тюрьмЪ.

Вторично былъ я арестованъ жандармомъ „украинцемъ" Oнуферкомъ изъ Кривчи подъ Перемышлемъ. ПослЪднiй увезъ меня изъ дому въ день Успенiя Пp. Богородицы въ 6 ч. утра, не разрЪшивъ отслужить обЪдню и взять cъ собою нa дорогу нЪкоторыя книги и зонтикъ.

Въ полицейскомъ арестЪ въ ПеремышлЪ сидЪлъ вмЪстЪ съ нЪкiимъ крестьяниномъ-портнымъ изъ Пикуличъ. Когда насъ переводили въ тюрьму при окружномъ судЪ, онъ съ замечательною настойчивостью затребвалъ возвращенiя отобранныхъ у него книгъ и бюста Ивана Наумовича, взятыхъ въ eго домЪ во время обыска. Держа отвоеванныя такимъ oбpaзомъ свои драгоцЪнности крепко при груди упомянутый портной перенесъ ихъ сpeди надруганiй уличной толпы въ здaнiе суда. Тотъ-же крестьянинъ-патрiотъ умеръ отъ сыпного тифа въ ТалергофЪ и былъ пoгpeбeнъ въ одинъ день cъ покойными Павловскимъ изъ Гялича и врачомъ Дорикомъ.

По пути въ Талергофъ нашъ поЪздъ задержался нъкоторое время въ hовомъ CaнчЪ. Что тамъ дЪлала нахлынувшая толпа съ препровождаемыми въ ссылку — трудно описатъ! Въ одномь вагонЪ со мной находился десятокъ священниковъ, а между ними престарелый о. Iосифъ Черкавскiй, умершiй позже въ ТалергофЪ. Отецъ Iосифъ лежалъ на полу товарнаго вагона. Вдругъ впрыгиваеть въ вагонъ фельдфебель съ обнаженной шашкой, бросается на лежащаго старика и заноситъ надъ его головой каблукомъ, угрожая размозжить голову. Охрана молчала, съ удовольствiемъ наблюдая звЪрскую картину.

Въ одномъ изъ мЪстечекъ нa Венгрiи, когда стража и большинство арестантовъ спало, и, проснувшись и услышавъ, что рядомъ съ вагономъ продаютъ пиво, попросилъ дежурнаго караульнаго достать бутылку вина. Расплатившись за товаръ, я первымъ долгомъ угостилъ дежурнаго. Вино развязало ему языкъ. Оглядываясь кругомъ, нЪтъ ли непрошенныхъ свидЪтелей, солдатикъ сказалъ мнЪ шопотомъ следующее:

- Отче, я также русскiй. Тяжело мнЪ смотрЪть на ваши мученiя, тЪмъ болЪе, что самъ являюсь невольнымъ участникомъ вашихъ страданiй. Но вамъ бы волосы дыбомъ стали, когда бы вы узнали тЪ инструкцiи, которыя дало намъ вo ЛьвовЪ нaшe начальство!

Boзвpaтившись въ маЪ мЪсяцЪ 1917 г. изъ Талергофа въ свой приходъ, я узналъ о слЪдующихъ печальныхъ событiяхъ, постигшихъ двухъ моихъ прихожанъ. Именно, во время окупацiи русскими войсками Галичины управляющiй кpeцoвскимъ помЪстьемъ спряталъ въ сосЪднемъ лЪсу помЪщичьихъ лошадей. При допросЪ, гдЪ спрятаны барскiя лошади, указалъ крестьянинъ Николай Кокитко, 40 лЪтъ, родомъ изъ Лихавы, ихъ мъстонахожденiе. Когда же pyccкie отступили изъ Галичины, Кокитка потянули передъ военный судъ въ СянокЪ, откуда онъ уже не вернулся болЪе, оставивъ дома жену и шестеро дЪтей. Очевидно, онъ быль убить. Другой кpeстьянинъ, Пeтpъ Ткачъ изъ с. Крецовской Воли, вышелъ во время отступленiя русскихъ въ поле — посмотрЪть на убытки, причиненные переходящими войсками. ПодоспЪвшiе австрiйцы, замЪтивъ его, арестовали и затЪмъ повЪсили его на вербЪ при дорогЪ. Трупъ висЪлъ въ продолженiе пяти сутокъ.

Въ двЪ недели послЪ моего арестованiя были арестованы и сосланы въ. Талергофъ мЪстная учительница Фекла М. Лисовская-Бедзыкъ и 15 крестьянъ.

с. Тарнава. Изъ записокъ о. Г. А. Полянскаго.

7-го aвгуcта 1914 г. находился я съ женой и внучкой въ саду возлЪ приходского дома, когда во дворъ къ намъ заЪхала повозка съ жандармомъ и четырьмя солдатами; черезь нЪсколько минутъ послЪ нихъ явился также мЪcтный войтъ. Жандармъ кратко заявилъ, что имЪетъ пopyчeнiе отъ уЪзднаго начальства произвести у меня тщательный обыскъ. Перерывъ всЪ комнаты, жандармъ отобралъ кипу разныхъ писемъ и опечаталъ ихъ приходской печатью, а затЪмъ отправился на чердакъ въ пoискахъ за дальнЪйшими уликами моей неблагонадежности. Къ великой своей радости онь нашелъ на чЪрдакЪ самодельный глобусъ грубой работы и велЪлъ солдату взять его въ уЪздное староство, какъ доказательство "шпiонскoй" работы. ЗатЪмъ велЪлъ мнЪ coбиpaться въ дорогу.

Въ ДобромилЪ я былъ заключенъ въ отдЪльную, довольно чистую камеру при мЪстномъ судЪ. Вотъ гдЪ я очутился на 41-омъ году служенiя церкви и народу. ИмЪя чистую совЪсть и сознавая свою правоту, я былъ убежденъ, что причиной моего ареста явились мои взгляды на нацiональное единство русскаго народа и та культурная работа, которую я велъ среди народа въ продолженіе своей жизни. Это успокаивало меня до нЪкоторой степени, но, съ другой стороны, я сильно безпокоился за судьбу своихъ дЪтей и внуковъ. Также безпокоила меня мысль, какъ подЪйствуетъ извЪстіе о моемъ арестЪ на моего отца, 95-лЪтняго старика-священника, и что сдЪлаютъ власти съ моими четырьмя братьями-священниками?

Утромъ я былъ вызванъ въ канцелярію суда для свиданія съ пріЪхавшей женою. Жена пЪредала мнЪ привезенную постель и бЪлье и сообщила, что разлука наша будетъ, по всей вЪроятности, продолжительной, такъ какъ въ мой приходъ пріЪхалъ ужЪ замЪститель - въ лицЪ добромильскаго законоучителя, назначеннаго на мое мЪсто временнымъ настоятелемъ прихода. Видно, зналъ епископъ, что я буду арестованъ, и заблаговременно назначилъ на мой опустЪвшій приходъ новаго священника.

Въ добромильской тюрьмЪ обращались съ узниками по-человЪчески. Въ частности мнЪ было разрЪшено читать книги и газеты. Въ ДобромилЪ просиделъ я неделю.

13 августа въ камеру вошелъ надзиратель съ тЪмъ-же жандармомъ, который меня арестовалъ, и велЪлъ мнЪ собираться для слЪдованія въ Перемышль. На вокзалъ отставили меня въ закрытой повозкЪ во избЪжаніе издЪвательствъ со стороны уличной толпы. Жандармъ сЪлъ рядомъ со мною, а на козлахь примЪстился солдатъ съ отнятымъ у меня глобусомъ въ рукахъ. ВпослЪдствiи уже разсказывали мнЪ, что по городу ходила вЪсть, будто бы я начерталъ на этомъ глобусЪ раздЪлъ Австріи. Въ восемь часовъ вечера пріЪхали мы въ Перемышль. Въ канцеляріи военной тюрьмы фельдфебель отнялъ у меня всЪ вещи, имЪвшіяся у меня въ карманахь, послЪ чего велЪлъ отвести меня въ камеру № 25, гдЪ уже находилось болЪе двадцати человЪкъ, почти все знакомые. Находилось здЪсь нЪсколько священниковъ, знакомый адвокатъ изъ Сянока, студенты Климъ и Грицыкъ, помЪщикъ Товарницкій и др. И все время перемышльская военная тюрьма постепенно наполнялась все новыми, заподозренными въ государственной измЪнЪ, русскими людьми со всЪхъ концовъ Галичины.

Харчи были военные. ВначалЪ трудно приходилось Ъсть, ибо не было ни ложекъ, ни ножей, и лишь со временемъ мы пріобрЪли на свои деньги семь ложекъ, а посредствомъ цыгана-арестанта добыли нЪсколько ножиковъ. Этотъ-же цыганъ снабжалъ заключенныхъ табакомъ, карандашами и бумагой. За отсутствіемъ спичекъ курильщики пользовались стеклами оть очков для зажиганiя папирос отъ солнечныхъ лучей. Во время прогулокъ, во дворЪ тюрьмы я встречался съ многими знакомыми и друзьями. На прогулку выводили вмЪстЪ съ нами также двухъ солдатъ, убившихъ въ Пикуличахъ еврейскую семью. Повидимому, насъ держали здЪсь наравнЪ съ простыми разбойниками.

Немало удивился я, когда къ нашей компаніи присоединили также нЪсколькихъ украинофиловъ, напр. свящ. Ив. Сорокевича изъ Уйковичъ и адвоката, „украинскаго" организатора изъ Мостискъ д-ра Д., который самъ искренно недоумЪвалъ по этому поводу: - Представьте себЪ, я предсЪдатель одиннадцати „украинскихъ" обществъ и организаторъ „СЪчей" въ Мостискомъ уЪздЪ — и меня дерзнули арестовать!..

Однако, черезъ недЪлю его отпустили на свободу вмЪстЪ съ остальными, арестованными по недоразумЪнію украинофилами.

Наконецъ я дождался допроса передъ военнымъ судьей. Трижды вызывали меня туда, предъявляя мнЪ самыя нелЪпыя обвиненія. ВсЪ вопросы военнаго аудитора сводились къ тому - „руссофиль" ли я ?, а какъ доказательство этого ставилось мнЪ въ вину то, что я состоялъ членомъ многихъ русскихъ просвЪтительныхъ и экономическихъ обществъ во ЛьвовЪ. Также и злополучный глобусъ являлся вЪскимъ доказательствомъ моей виновности, хотя я и разъяснилъ судьЪ, что онъ сдЪланъ мною для лучшаго и нагляднаго объяснения исторіи ветхаго завЪта своимъ прихожанамъ. Впрочемъ, въ концЪ концовъ судья, повидимому, убЪдился въ моей невинности, ибо, когда впослЪдствіи послЪдовали на меня доносы со стороны двухъ моихъ прихожанъ, а затЪмъ еще доносъ со стороны нЪкоего Ивашкевича, сидЪвшаго вмЪстЪ съ нами въ тюрьмЪ, онъ не придаваль этимъ доносамъ большого значенія и, послЪ краткаго допроса меня и свидЪтелей о. Максимовича и г. Товарницкаго, оставилъ меня уже въ покоЪ. ТЪмъ не менЪе доносъ Ивашкевича явился причиной моего заключенiя въ одиночной камерЪ. Въ частности онъ, чтобы заслужить признательность властей и добиться скорЪйшаго освобожденiя, обвинялъ меня въ полученіи отъ русскаго правительства „рублей", а также въ томъ, что я, подъ предлогомъ поЪздки къ моей сестрЪ въ г. Красноставъ въ Россіи, имЪлъ какія-то подозрительныя сношенія съ русскими военными властями.

Одиночная камера, въ которую я былъ теперь переведенъ, была куда удобнЪе комнаты № 25. Въ ней находились, кромЪ наръ, столъ, скамейка и стулъ, а главное, не было клоповъ. Проводилъ я время въ чтеніи, а также въ составленіи записокъ, каторыя я писалъ обгорЪвшей спичкой и разжиженнымъ шоколадомъ.

Въ военной тюрьмЪ въ ПеремышлЪ просидЪлъ я въ общемъ 5 недЪль, въ томъ числЪ 3 недЪли въ одиночномъ заключеніи. Четыре недЪли караулили насъ солдаты, послЪ чего ихъ смЪнили львовскiе городовые. ПослЪдніе допекали намъ до крайности: каждыя 5-10 минуть открывали глазокъ въ двери и заглядывали въ камеру; одинъ изъ нихъ, когда я молился, врывался въ камеру и съ грубой руганью отнималъ у меня молитвеникъ, если же я отдыхалъ или читалъ, язвительно увЪщевалъ меня молиться, такъ какъ это болЪе приличествуеть мнЪ, какъ священнику, чЪмъ шпіонство, которое вотъ привело меня въ тюрьму...

За двЪ недЪли до моего отъЪзда изь Перемышля образовался у меня на ногЪ нарывъ, въ виду чего меня отправили къ тюремному врачу, а тотъ перевелъ меня въ военный госпиталь для операціи. Однако, дежурный военный врачъ, злобно смЪривъ меня глазами, крикнулъ:

- Что? Попа, предателя, шпіона лЪчить? Ни за что въ свЪтЪ! У меня довольно работы съ ранеными воинами-патріотами. Убирайся вонъ! - И только на слЪдующій день я получилъ медицинскую помощь въ другомъ, частномъ лазаретЪ саперовъ.

ПослЪ этого оставаться въ тюрьмЪ пришлось мнЪ уже недолго. 17-го сентября, во время обЪда, забили тревогу. Были настежь открыты всЪ камеры, и всЪмъ намъ, политическимъ арестантамъ, было приказано скорЪе собираться къ выЪзду изъ Перемышля. Въ тюрьмЪ возникло небывалое движенiе. Во дворЪ стали строиться: во главЪ духовенство, затЪмъ мірская интеллигенція, студенты, крестьяне, а въ ковцЪ эшелона - женщины-арестантки. ВсЪхъ насъ было свыше восьмисоть человЪкъ. Между рядами сталъ бъгать незнакомый фельдфебель, нанося направо и налЪво удары по чемъ попало. Я отдЪлался легкой пощечиной. Больше всЪхъ попало лицамъ полнаго тЪлосложенія. УвндЪвъ передъ собой священниковъ Куновскаго, Семенова и Р. Крушинскаго, бЪшеный фельдфебель набросился на нихь. Тогда о. Крушинскiй сталъ звать на помощь, послЪ чего изъ канцеляріи выбЪжалъ офицеръ и запретилъ фельдфебелю бить насъ. Побои прекратились, но зато усилилась отборнЪйшая брань. Туть уже всЪ тюремные сторожа дали волю своему австрійскому „патрiотизму", такъ что у всЪхъ насъ, въ особенности у женщинъ, просто вянули уши.

ПослЪ провЪрки мы подошли подъ конвоемъ къ готовому уже поЪзду. Я и священники И. Миланичъ, Е. Гомза, Ф. Сапрунъ, Р. Крушинскій, М. Раставецкій, Д. Куновскій и др. вошли въ товарный вагонъ. Въ обшемъ помЪстилось насъ вмЪстЪ 35 человЪкъ, а на свободномъ мЪстЪ посерединЪ вагона размЪстилось пять караульныхъ солдатъ-крестьянъ изъ зборовскаго уЪзда; это были славные и добрые люди, по убЪжденію - наши единомышленники, всячески намъ помогавшее и защищавшіе насъ въ пути отъ напастей и издевательствъ со стороны встрЪчной разъяренной толпы. ВыЪхавъ изъ Перемышля, мы увидЪли вокругъ города свЪжіе окопы и военныя укрЪпленія, а также на нЪкоторомъ разстоянін горящія скирды хлЪба, изъ чего мы заключали, что русскiя войска находятся недалеко.

Куда насъ везли - мы не знали, - и только далеко уже за Перемышлемъ, узнали отъ караульныхъ солдатъ, что насъ отправляютъ въ какой-то неизвЪстный, далекій Талергофъ...

Во время вторичнаго вторженія австрійцевъ въ Долинскій уЪздъ, въ первой половинЪ октября 1914 г., были арестованы ими въ с. Княжолукъ, по доносу мЪстныхъ мазепинцевъ, 5 крестьянъ и одна крестьянка. Одинъ изъ арестованныхь далъ доносчику 100 коронъ и послЪ этого былъ отпущенъ на свободу, всЪ же остальные были повЪшены въ с. ВыгодЪ, подъ мостомъ. Имена повЪшенныхъ: МатвЪй Петрикъ, Иванъ Гайнюкъ, Осипъ Фединякъ, Дорофей Сосникъ и Елена Коверданъ.

Двумя жандармами, полякомъ Холевой и „украинцемъ" Винницкимъ, былъ предложенъ властямъ списокъ лицъ, которыхъ слЪдуетъ повЪсить. На первомъ мъстЪ въ спискЪ стоялъ настоятель мЪстнаго прихода С. Т. Рудь. Однако, въ виду прихода русскихъ войскъ, австрійцы не успели исполнить своихъ замысловъ.

Въ г. ДолинЪ австрійцами былъ схваченъ крестьянинъ Иванъ Шинковъ, которому, послЪ продолжительнаго допроса и издЪвательствъ, объявили, что онъ приговаривается къ смертной казни за „предательство". Но затЪмъ „сжалились" и предложили уплатить 100 коронъ (30 рублей) штрафа „за измЪну", и "онъ будЪтъ помилованъ". Къ счастью Шимкова, у него нашлась требуемая сумма и онъ былъ отпущенъ. Односельцы же его — Иванъ Гаянюкъ, Елена Коверданъ, МатвЪй Петрикъ, Дорофей Сосникъ и Осипъ Фединякь, по-видимому, не имЪвшіе въ своемъ распоряженіи требуемой суммы, были всЪ повЪшены.

Въ г. ДрогобычЪ арестовали австрійцы служащаго город. управы Степана КушнЪра, городового Ивана КушЪра, ремесленниковъ братьевъ Леськовыхъ, мЪщанина Яхна и болЪе десятка другихъ русскихъ людей.

Въ с. СтебникЪ быль арестованъ жандармаии свящ. Петръ Ив. Лазурко; онъ быль затЪмъ отвезенъ въ Перемышль, гдЪ прЪдсталъ передъ военнымъ судомъ, но быль оправданъ, причемъ судья скавалъ ему при освобожденiи: "Происходитъ что-то невозможное; сыплются обвиненія, а все основывается на однихъ сплетняхъ и ложныхъ, часто анонимныхъ, доносахъ". Впрочемъ, впослЪдствіи оказалось, что жандармы арестовали о. Лазурка безъ какого бы то ни было приказа, по собственному побужденію.

ТЪмъ не менЪе о. Лазурко остался недолго на свободЪ. Черезъ нЪсколько дней вторично явились къ нему жандармы и, арестовавъ его, вывезли вглубь Австріи. Вторичный арестъ послЪдовалъ послЪ доноса мЪстныхъ поляковъ, что о. Петръ распространяетъ православіе.

КромЪ того тогда-же были арестованы: инженеръ Михаилъ А. Ивасевка, Петръ О. Сушкевичъ ст. двумя сестрами и Иванъ СушкЪвичъ. ІІослЪдняго арестовали за то, что во время обыска нашли чЪрновикь письма, въ которомъ находилось положеніе: „Теперь деньги летятъ ко мнЪ, какъ воробьи", въ чемъ жандармы усмотрели явное доказательство, что онъ получаетъ рубли.

Въ СтебникЪ-же были арестованы дальше: псаломіщикъ Степанъ Стинавка, рабочій Михаилъ Дмитровъ, столяръ Иванъ Дуцякъ и сельскій староста Илья Дмитровъ; у послЪдняго забрали, какъ corpus delicti, икону св. Николая. Крестьянинъ МатвЪй Хоминъ съ сыномъ былъ арестованъ по доносу поляка, управителя народной школы, съ которымъ Хоминъ раньше судился. Подъ арестъ попалъ также помЪщикъ Терлецкій, но онъ съумелъ добиться освобожденiя.

Всъхъ арестованныхъ погнали мадьяры за Карпаты.

Въ с. Уличномъ былъ арестованъ свящ. Антонiй Вербицкій съ сыномъ гимназистомъ; хотя военный судъ въ ПеремыпшлЪ оправдалъ обоихъ отъ всякаго обвинеія, но въ скоромъ времени они были арестованы вторично и высланы на западъ.

В с. Старомъ КропивникЪ былъ арестованъ свящ. Скородинскій, гостившій у него совЪтникъ намЪстничества Кокуревичъ и крестьянинъ Свящъ.

Въ с. Унятичахъ были арестованы нЪсколько крестьянъ и помЪщикъ Антонъ

Крыськовъ, а въ с. Нагуеничахъ свящ. Михаилъ Еднакій.

4-го октября 1914 года ворвался австрійскій разъЪздъ въ села МедвЪжу, Унятичи и Попели. Въ МедвЪжЪ солдаты арестовали крестьянъ Н. Савяка, Ф. Гавриша м Марію Коваль и увели ихъ съ собой. Въ с. Нагуевичахъ солдаты арестовали крестьянъ Ив. Коника и Анну Дрогобыцкую, а изъ с. Попелей привели войта и всЪхь ихъ повЪсили передъ хатой крестьянина Лилюка.

Г. Дрогобычъ. Въ началЪ войны я служилъ податнымъ инспекторомъ въ м. ПодбужЪ, Дрогоб. уЪзда. За время съ 1 августа по 15 сентября 1914 г. былъ четыре раза арестованъ по доносу мЪстными жандармами. Въ послЪдній разъ слЪдствіе продолжалось двое сутокъ, но я все-таки былъ освобожденъ изъ-подъ ареста, благодаря, главнымъ обрачомъ, вахтмейстеру жандармеріи Дайголосу, проживающему нынЪ въ Рудкахъ, который лично поручился за меня и за мою „благонадежность". ТЪмъ не менЪе я былъ поставленъ подъ надзоръ жандармеріи, а затЪмъ мнЪ было приказано эвакуироваться изъ Дрогобыча. Жилъ я нЪкоторое время въ БЪлой и Моравскомъ ПреровЪ, а вернулся домой только въ августЪ 1915 г.

Но тутъ я опять былъ арестованъ по доносу мЪстныхъ „патріотовъ" и отпрапленъ въ Персмышль передъ военно-полевой судъ, которымъ, однако, былъ окончательно оправданъ и возстановлень въ своихъ правахъ.

С. Уличное. Утромъ 24 августа 1914 г. направился я въ церковь для совершенія богослуженія. Подъ церковью подошелъ ко мнЪ вахмейстеръ, украинофилъ Пастущинъ, съ приказомъ: — Вернитесь, отче, домой. Сейчасъ будетъ у васъ обыскъ. Я уже послалъ за войтомъ и комендантомъ жандармеріи.

ПослЪ краткаго препирательства вахмейстеръ заставилъ меня вернуться на приходство, а вслЪдъ затЪмъ явился туда и самъ въ сопропожденіи войта и другого жандарма, тоже украинофила Ленскаго. Перетрясли верхъ дномъ всю усадьбу. Ночь разрЪшили мнЪ переночевать дома, подъ наблюденiемъ оставшагося въ комнатахъ жандарма, а на слЪдующій день, около десяти часовъ утра, велЪли собираться въ путь. ПодъЪхали подводы. На одной посадили меня съ сыномъ Иваномъ и дочерью Степанiею, а на другой посадили гостившихъ у меня братьевъ Зигмунда и Густава Ланговъ, какъ нашихъ сообщниковъ. Узнавъ по дорогЪ оть жакдармовъ, что мы отправляемся въ ІІеремышль, я просилъ кучеровъ передать объ этомъ моей женЪ. Въ Нижнихъ Гаяхъ мы сЪли въ поЪздъ, а вмЪсте съ нами поЪхали и жандармы. Изъ Бакунчичъ подъ Перемышлемъ насъ отвели въ военную тюрьму въ ПеремышлЪ. Тутъ только было объявлено намъ, что мы арестованы. Явился солдатъ-капралъ, приставленный къ политическимъ арестантамъ. ОсвЪдомившись о моей фамилiи и мЪсгЪ принадлежности, сообщилъ намъ, что въ тюрьмЪ есть уже много крестьянъ и интеллигенціи, въ частности священниковъ. Затемъ онъ попросилъ дежурнаго фельдфебеля допросить насъ сейчасъ, въ особенности мою дочку, чтобы дать ей возможность вернуться скорЪе домой, гдЪ осталась больная, слЪпая мать, моя жена. Повидимому, фельдфебель доложилъ объ этомъ въ кавцеляріи, ибо немного спустя вызвали насъ передъ военный судъ.

Стоимъ въ корридорЪ. Тутъ находилась также какая-то еврейка изъ подъ ЛЪска, вывезенная въ качествЪ свидЪтельницы противъ мЪстнаго крестьянина, который потребовалъ въ ея лавочкЪ нюхательной махорки, а на вопросъ, почему онъ не бЪретъ австрійскаго табаку, отвЪтилъ, что русскій табакъ лучше, что и явилось причиной преданія его военному суду за "руссофильство".

Судья-аудиторъ вызвалъ къ допросу прежде всего нашего жандарма Брикса; черезъ четверть часа онъ вышелъ въ корридоръ и со смущеннымъ видомъ сказалъ мнЪ: — "Кажется, васъ отпустять сейчасъ на свободу". ПослЪ этого позвали къ судьЪ меня, причемъ было разрЪшено войти въ комнату также и моимъ дЪтямъ. Допросивъ меня, заявилъ аудиторъ, что не находить за мной никакой вины, а потому отпускаетъ насъ на свободу. Счастливые, что освободились изъ тюрьмы, мы возвратились домой.

Однако, уже 28-го августа явился кь намъ вторично коменданть Бриксъ и приказалъ мнЪ съ сыномъ Ъхать вмЪстЪ съ нимъ въ Дрогобычъ, будто-бы для совмЪстнаго представленія уЪздному старостЪ оправдательныхъ бумагъ изъ перемышльскаго военнаго суда. На этотъ разъ дочка осталась дома. Соровождавшіе насъ жандармы были безъ штыковъ, такъ что мы дЪйствительно не заподозрЪли въ нашей поЪздкЪ никакой опасности.

Въ ДрогобычЪ жандармы, миновавъ уЪздное староство, направили насъ въ зданіе уЪзднаго суда, гдЪ заключили всЪхъ насъ въ тюрьму (меня съ сыномъ и обоихъ Ланговъ). Тутъ только почувствовали мы свое безсиліе противъ произвола. Въ тюрьмЪ сидЪло уже нЪсколько священниковъ, напр. о. Еднакій, много крестьянъ, дрогобычскихъ мЪщанъ, крестьянскій поътъ Федоричка и другіе. Нашего кучера отправили жандармы домой, сказавъ ему, что изъ тюрьмы насъ не выпустять скоро. Не помогли старанія моихъ адвокатовъ, представлявшихъ политическимъ властямъ, что я оправданъ военнымъ судомъ, слЪдовательно — невиновенъ. ЧЪрезъ нЪкоторое время, когда русская армія приближалась къ Дрогобычу, насъ выгнали на желЪзную дорогу и отправили на западъ. На станцiи Мшанна Нижняя собралось возлЪ нашихъ вагоновъ много желЪзнодорожниковъ и солдать, чтобы посмотреть на „руссофиловъ измЪнниковъ". Къ открытому вагону подошелъ также какой-то офицеръ и велЪлъ караульному поставить меня въ дверяхъ вагона, чтобы людямъ лучше было видно „попа-предателя", причемъ началъ меня бить по головЪ, а желЪзнодорожники стали тянуть меня за руки изъ вагона, угрожая тутъ-же на фонарЪ повЪсить; держась въ смертельномъ страхЪ за желЪзную перекладину вагона, я потерялъ сознаніе, но къ счастью, крестьяне Федоричка и Низовый, Ъхавшіе вмЪстЪ со мной, схватили меня за ноги и на силу вырвали изъ рукъ озвЪрЪвшихъ людей. Пришелъ я въ себя только въ Вадовичахъ, гдЪ насъ согнали съ поЪзда и размЪстили въ тюрьмЪ при окружномъ судЪ. Обращеніе съ нами тюремщиковъ было ужасное. Ничего не помогали также и жалобы, которыя представлялъ покойный о. Сеникъ предсЪдателю суда. По истеченiи двухъ недЪль насъ вывезли черезъ ВЪну и Семерингъ въ Талергофъ.

Насъ вывели изъ камеръ дрогобычской тюрьмы для слЪдованія на вокзалъ. Камеры, предназначенныя для четверыхъ, вмЪщали по двадцати и больше человЪкъ, такъ что мы были рады, увидЪвь дневной свЪть и вздохнувъ свЪжимъ воздуюмъ. Подъ воротами тюрьмы стояла уже заранЪе предупрежденная толпа и неистово ревЪла: „смерть измЪнникамъ!", причемъ сразу же посыпался на наши головы градъ камней; затЪмъ запруженная народомъ улица всколыхнулась, подалась немного назадъ и, пропустивъ насъ, окруженныхъ значительнымъ конвоемъ, впередъ, двинулась вслЪдъ за нами по направленiю къ вокзалу. ЗдЪсь мы немного отдохнули за желЪзнодорожкой рЪшеткой, во ненадолго, такъ какъ нЪкоторые изъ дрогобычскихъ мясниковъ, несшіе службу въ жел.-дорожной милиціи, обкладывали насъ прикладами и кулаками. Попадало намъ также отъ бЪгущихь съ фронта солдатъ, пристававшихъ на каждомъ шагу къ интернированнымъ. Къ студенту Вербицкому подошелъ офицеръ и, со словами: „почему смотришь на меня?", ударилъ его по головЪ. Мы съ минуты на минуту ждали, что вотъ-воть солдаты бросятся на насъ и изобьютъ или даже поубиваютъ насъ всЪхъ. Къ счастью, начальникъ конвоя, дрогобычскiй еврей, успЪлъ во время посадить насъ въ вагоны, причемъ ему пришлось съ револьверомъ въ рукахъ защищать насъ отъ разъяренной толпы.

НеимовЪрно тяжелымъ оказался нашъ переЪздъ изъ Рыманова въ Вадовичи. Попутно польское и еврейское население, науськиваемое желЪзнодорожникаин и полиціей, бросалось на каждой станціи на наши вагоны, на которыхъ находились провокаціонныя надписи: "jada zdrajcy", — а даже кое-кто изъ болЪе ретивыхъ врывался въ самые вагоны, нанося намъ оскорбленiя словомъ и дЪйствіемъ. Были также попытки со стороны нападающихъ вызвать у Ъдущихъ интернированныхъ нашихъ крестьянъ вражду къ рядомъ сидяшимъ интеллигентамъ, въ частности къ духовенству. Хуже всего приходилось намъ, когда вь вагоны врывались офицеры. ТЪ били нагайками всЪхъ безъ разбора. Двое изъ Ъдущихъ въ вагонЪ, отъ постояннаго испуга и побоевъ, сошло съ ума, а дЪвица Н. въ полупомЪшательствЪ пыталась даже удавиться платкомъ. Наконецъ, послЪ продолжительнаго и тяжелаго пути (съ 2—18 сентября), мы очутились ночью въ Abtissendorf-Ъ; возлЪ Талергофа. Тутъ окружили насъ солдаты, подъ конвоемъ которыхъ, среди новыхъ издЪвательствъ и побоевъ, достигли мы въ теченіе двадцати минуть окончательной, страшной цЪли — Талергофа...

Въ с. Устьи надъ ДнЪстромъ ворвавшіеся въ село австрійцы увели 10 человЪкъ крестьянъ (двое мужчинъ и восемь женщинъ) и въ продолженiе двухъ дней звЪрски издЪвались надъ ними. Арестованныхъ настойчнво спрашивали — русскіе ли они, или-же поляки, причемъ крест. Федора Горака, назвавшаго себя русскимъ, ограбили и тутъ-же убили. Опасаясь судьбы несчастнаго Горака, арестованныя женщины заявили, что онЪ польки, послЪ чего имъ было приказано молиться по польски. Польскую молитву знала только одна изъ нихъ, и ее отпустили домой, остальныхъ же взяли съ собой и во время сраженія держали впереди боевой линiи. Напоръ русскихъ войскъ со стороны Дороговыжа заставилъ австрійцевъ бЪжать, что спасло арестованныхъ отъ неминуемой смерти.

Въ своей ненависти къ русскому населенію австрійцы пользовались также и провокаціей. Напр. въ с. ТЪрнавкЪ появилась какая-то женщина и просилась къ крестьянамъ на ночь. Ее пріютилъ А. Каминскій. Утромъ послЪ ея ухода нашли въ комнатЪ 3-рублевку, а въ часъ послЪ этого явился жандармъ и арестовалъ Каминскаго, какъ опаснаго шпіона, Доказательствомъ послужила русская ассигнацiя.

НеизвЪстная женщина дальше оставалась въ селЪ на свободЪ, но ей никто уже не позволилъ ночевать въ своемъ домЪ.

Какъ относились къ этимъ издЪвательствамъ и арестамъ галицкіе "украинцы", можно видЪть изъ слЪдующихъ фактовъ:

Въ с. Дубравку нЪсколько разъ заЪзжалъ благочинный Березовскій (украінофилъ) изъ Ляховичъ ЗарЪчныхъ, разспрашивая крестьянъ, о чемъ говоритъ ихъ священникь (русскій), въ частности-же, не распространяетъ ли онъ среди нихъ „руссофильства"?

Въ с. Ляховичахъ Подорожныхь арестовали крестьянъ по указаніямъ желЪзнодор. кондуктора изъ Стрыя, "украинца" В. Найды, который за освобожденіе изъ-подъ ареста бралъ отъ крестьянъ 10-20 коронъ. Освобожденныхъ записывалъ Найда за такую-же плату "на Украину", увЪряя темный народъ, что только эти записанные останутся на свободЪ и въ безопасности.

Я былъ арестованъ 7 августа 1914 г. въ с. Великой ВолЪ, возлЪ Николаева надъ ДнЪстромъ, за то, что будто-бы я давалъ сигналы русскимъ войскамъ, когда австрійцы подходили къ г. Калишу въ ПольшЪ. ПослЪ обыска меня перевели въ тюрьму въ НиколаевЪ, а потомъ въ Стрый, Вадовицы, St. Vicheli въ Каринтіи и, наконецъ, въ Талергофъ. До 14 марта 1916 г. я сидЪлъ въ ТалергофЪ, затЪмъ меня зачислили на военную службу въ Грацъ, а черезъ двЪ недели отправили на итальянскiй фронтъ. ПослЪ контузіи я былъ придЪленъ въ рабочую дружину.

С. Вел. ПередримЪхи. 1. Федоръ Махницкiй былъ арестованъ жандармами 4 августа 1914 г. ПослЪ недЪльнаго заключЪнія въ ЖолквЪ онъ былъ переведенъ во Львовъ въ тюрьму „Бригидки", а отсюда высланъ въ Талергофъ 1 сентября 1914 г. Освобожденъ 29 февраля 1917 г.

2. АлексЪй Лесикъ, войтъ, былъ арестованъ мадьярскимъ офицеромъ 6-го августа. ВмЪстЪ съ Махницкимъ былъ отправленъ во Львовъ и Талергофъ, гдЪ умеръ 15 февраля 1915 г.

3. КорнЪй Лесикъ былъ арестованъ вмЪстЪ съ АлексЪемъ Лесикомъ и высланъ въ Талергофъ. Вернулся домой больной и умеръ 15 декабря 1918 г.

4. АлексЪй Гамаль былъ арестованъ жандармами 16 августа, по доносу еврея. СидЪлъ въ ЖолквЪ, во ЛьвовЪ, отсюда былъ высланъ 28 августа въ Терезіенштадтъ, а 15 мая 1915 г. переведенъ въ Талергофъ. Освобожденный 12-го іюля 1915 г., жилъ нЪсколько дней въ ГминдЪ, откуда отправился въ ВЪну на работы при жел. дорогЪ. ПослЪ возвращенія домой 12-го іюня 1916 г. былъ взятъ на военную службу.

ЗдЪсь-же были убиты мадьярами: Григорій Савицкій, Илья Сало, Михаилъ Гр. Лесикъ, АлексЪй Козакъ и Екатерина Валько, а ранено около 10 человЪкъ.

АлехсЪй Поврозникъ быль арестованъ мадьярами и отправленъ во ЛьвовЪ подъ военный судъ, но затЪмъ былъ отпущенъ неизвЪстнымъ офицеромъ-чехомъ на свободу.

Во время боя 2 сент. 1914 г. сгорЪла половина села и школа и была разбита мадьярами церковь.

Въ 1915 г., во время отступленія русской арміи, жители ПередримЪхъ, опасаясь участи убитыхъ и арестованныхъ односельчанъ, оставили свои хозяйсгва и уЪхали въ Россію (95 семействъ). Въ селЪ осталось всего 5 семействъ. Въ 1918 г. эти бЪженцы вернулись домой, но далеко не всЪ, такъ какъ многіе умерли въ пути, а другіе уже дома отъ разныхъ эпидемій.

Въ с.ДзЪболкахъ однимъ изъ мадьяръ былъ раненъ штыкомъ „подвернувшійся" подъ руку крестьянинъ АлексЪй Козакъ; истекая кровью, несчастный собралъ всЪ силы и поползъ въ свою хату, но едва онъ скрылся за дверью, какъ толпа солдать заперла дверь и подожгла домъ. Козакъ сгорЪлъ подъ развалинами своего дома.

Въ томъ-же самомъ селЪ много народа погибло только за то, что не научилось говорить по- нЪмецки. Въ другой разъ тамъ-же мадьяры, найдя семью Лысековыхъ спрятавшуюся оть пуль въ ямЪ на время обстрЪла, принялись колоть ее штыками. Изъ 5 душъ раненыхъ одинъ, мальчикъ 9 лЪтъ, скончался. Точно за такую-же провинность былъ убить и крест. Петръ Поврозникъ.

Въ с. Наторцахъ мадьяры во время отступленія схватили по дорогЪ крестьянъ Трофима Мартина и Антона Максимова и повели ихь въ с. Мервичи, но потомъ имъ надоЪло возиться съ задержанными и они ихъ тамъ-же въ полЪ прикололи.

Отъ руки палачей погибъ и нагорянскiй священникъ Набакъ, который, ничего не подозревая о присутствии мадьяръ, возвращался къ себЪ домой, въ с. Нагоряны, изъ сосЪдняго мЪстечка Могилянъ. По дорогЪ его остановили мадьяры, долго пытали, а потомъ застрЪлили и тЪло бросили на дорогЪ. Лишь спустя некоторое время несчастного нашли со связанными руками, завязанными глазами и нЪсколькими ранами.

Въ сосЪднемъ м. КуликовЪ мадьяры ранили 19 и убили 24 крестьянъ. ДЪятельно помогали въ этомъ мадьярамъ и австрійскіе полиціянты. Въ с.ЛиповицЪ жандармъ провЪдалъ, что крестьянинъ произнесъ гдЪ-то фразу; „какъ бы пришли москали, то не было-бъ тутъ тогда воли жидамъ и полякамъ". Жандармъ явился къ крестьянину, арестовалъ его, продержалъ подъ стражей цЪлыя сутки, а потомъ вывелъ на огородъ и застрЪлилъ. Все это было продЪлано съ возмутительнымъ хладнокровiемъ, точно вопросъ заключался не въ человЪческой жизни, а въ какой - нибудь игрЪ.

С. Сулимовъ. Въ СулимовЪ первый палъ жертвой австрійскаго произвола мЪстный настоятель прихода о. Савва Георг. Кмицикевичъ. Во время карманнаго обыска жандармы отняли у него всЪ деньги, перочинный ножъ, пенснэ и другiя мелочи и отвезли его 3 августа въ Жолкву, а по истеченіи недЪли во Львовъ, гдЪ помЪстили въ тюрьмЪ ,,Бригидки".

16 августа пригнали въ Жолкву новый транспортъ арестованныхъ, въ которомъ находились студенты Ярославъ Сав. Кмицкевичъ и Феодоръ Демковъ, учитель Василій Паночко, псаломщикъ Михаилъ Лоикъ, эсаулъ „Русск. Дружины" Павелъ Палайда и крест. Илья Бандикъ, Семенъ Скамай и Димитрій ПЪнчишинъ, всЪ изъ Сулимова. Эсаула Палайду опоясали жандармы трехцвЪтньми лентами и такъ, подгоняя прикладами, вели изъ Жолквы во Львовъ.

ВсЪ попали въ тюрьму по доносу сулимовскаго учителя „украинца" Ив. Шерстила. Доказательствомъ сего можеть послужить слЪдующій фактъ: ВмЪстЪ съ другими были первоначально арестованы также сельскій староста СтЪпанъ Нарембикъ и писарь Петръ Кузьмякъ, но учитель Шерстило, узнавЪ объ арестЪ своихъ одномышленниковъ и родныжъ — Нарембика и Кузьяка, поспЪшилъ имъ на выручку. ПослЪ краткой конференціи съ комендантомъ жандармеріи, послЪдній послалъ жандарма въ Сулимовъ, приказавъ ему: „Idz przyprowadz syna popa". Когда привели Ярослава Сав. Кмицикевича и Вас. Паночка, сейчасъ - же отпустили Нарембика и Кузьмяка.

Когда у свящ. С. Г. Кмицикевича не стало чистаго бЪлья, онъ написалъ объ этомъ изъ тюрьмы домой. Черезъ нЪсколько дней принесли ему таковое мальчики-гимназисты - сынъ Богданъ и его товарищи Евст. Зваричъ и Иванъ Демковъ; на слЪдующiй день, послЪ полученія пропусковъ оть военныхъ властей, мальчики направились обратно въ дорогу, но домой вернуться имъ не судилось. Въ с. Жедятичахъ арестовалъ ихъ австрійскій офицеръ и, избивъ ихъ, въ кандалахъ отправилъ во Львовъ, откуда они вмЪстЪ съ другими были высланы въ первыхъ дняхъ сентября въ Талергофъ.

Но на этомъ не кончились еще ихъ злоключенія: въ добавокъ они попали еще подъ военный судъ. ДЪло въ томъ, что при задержаніи ихъ въ Жедятичахъ былъ найденъ при нихъ стаканъ съ карлсбадской солью, купленный по порученію больной матери. Подъ предлогомъ, что мальчики имЪютъ при себЪ динамитъ, они были тогда арестованы, а затЪмъ, уже изъ Талергофа, поставлены передъ военный судъ въ ГрацЪ, на которомъ были, конечно, оправданы, но, тЪмъ не менЪе, опять-таки водворены обратно въ Талергофъ.

Въ 1915 году былъ призванъ въ армію Ярославъ Кмицикевичъ, а въ 1917 г. и младшій его братъ Богданъ. Оба были отправлены изъ Талергофа прямо на итальянскiй фронтъ, гдЪ они со временемъ попали въ плЪнъ въ Италію, а потомъ изъ Италіи переЪхали въ Россію, гдЪ младшій изъ нихъ, Богданъ, погибъ въ ряд. Добровольч. Арміи.

Вернувшіеся вь 1917 г. изъ Талергофа въ родное село сулимовцы нашли однЪ только пустыя стЪны, такъ какъ почти всЪ жители, боясь австрійской расправы, ушли вмЪстЪ съ отступающими русскими войсками въ Россію, а все оставленное ими имущество было до тла разграблено или уничтожено своими и чужими хищниками.

С. Зазулинцы. Меня арестовали въ 1915 г. по подозрЪнію въ шпіонствЪ, по доносу мЪстнаго войта Максима Бурденюка. СвидЪтельствовали противъ меня также двЪ бабы изъ с. Синькова и нЪсколько мЪстныхъ кресгьянъ, причемъ въ вознагражденіе за эти показанія получили бабы отъ австрiйскихъ военныхъ властей несколько сотъ коронъ, а войтъ М. Бурденюкъ — золотую медаль.

Благодаря ходатайству здЪшняго помЪщика д-ра Винницкаго, я былъ отправленъ въ Станиславовъ, а оттуда вывезенъ, послЪ 2-недЪльнаго заключенія, въ Талергофъ. Въ мартЪ 1918 г. я былъ выпущенъ на свободу и получилъ разрешеніе жить подъ надзоромъ полиціи въ St. Peter am Offerbache, вскорЪ, однако, былъ призванъ въ армію и отправленъ на фронтъ въ качествЪ простого солдата.

КромЪ того были сосланы въ Талергофъ слЪдующіе жители с. Зазулинецъ:

1) мой отецъ свящ. Кир. М. Дольницкiй;

2) Фома Ткачикъ (умерь въ ТалергофЪ);

3) Антонъ И. Нагорянскій изъ Бучача.

ЗамЪчу еще, что О. Ткачикъ былъ русскими военными властями въ 1914 г. поставленъ сельскимъ старостой, когда же австрійцы перешли ДнЪстръ, онъ былъ ими сейчасъ же арестованъ по доносу того-же М. Бурденюка.

Въ 1914 г. были арестованы австрійцами и сосланы въ Талергофъ:

С. Кошляки: 1) Свящ. Феофиль Луцыкъ, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 23/8 1914 г.; 2) Павелъ Як. Берекета, арестов. 18/8 1914 г., въ ТалергофЪ просидЪлъ до 1/10 1915 г. затЪмъ былъ взятъ на военную службу; 3) Михаилъ Ст. Шевчукъ, арестов. 15/8 1914 г., умеръ отъ тифа въ ТалергофЪ 3/6 1915 г.; 4) Михаилъ Ник. СЪкора, арестов. 15/8 1914 г., до 1/10 1915 г. просидЪль въ ТалергофЪ, затЪмъ былъ взятъ на военную службу.

С. Счасновка: Иванъ Шарый, арестов. 8/8 1914 г., убитъ въ ТалергофЪ 1915 г.

С. Пальчинцы: 1) Казиміръ Андр. Герасимовичъ, учитель, арестов. 15/8 1914 г., освобожденъ русскими войсками по занятіи Тарнополя 24/8 1914 г.; 2) Яковъ Гудима, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. просидЪлъ въ ТалергофЪ; 3) Григорій Летникъ, арестов. 1/8 1914 г., умеръ въ 1915 г. въ ОбергольбаумЪ въ Ниж. Австріи; 4) Иванъ Сублёвскiй, арестов. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ Талерг., затЪмъ былъ взять на военную службу; 5) Григорій Сублёвскiй, арестов. 1/8 1914г., до 1918 г. въ ТалергофЪ; 6) Яковъ Сублёвскій, арестов. 14/8 1914 г., до 1918 г. въ ТалергофЪ; 7) Петръ Ткачукъ, арест. 14/8 1914 г. умеръ 4/1 І915 г. въ ТалергофЪ; 8) Даніилъ Сущакъ, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ былъ взятъ на военную службу; 9) Федоръ Хомякъ, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ; 10) Федоръ Щирба, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ.

С. Токи: 1)Иванъ Шиманскiй, арест. 1/8 1914 г., до 1916 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ быль взятъ на военную службу; 2) Степанъ Воляникъ, арест. 1/8 1914 г., умерь 1917 г. въ ГминдЪ ; 3) Степанъ Шевчукъ, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 4) Федоръ Гунька, арест. 1/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 5) Петръ Гассай, арест. 14/8 1914 г., умеръ 1917 г. въ ТалергофЪ; 6) Киспакь (старшій), арест. 14/8 1914 г,, умеръ 1915 г. въ ТалергофЪ; 7) МатвЪй Гунька, арест. 14/8 1914 г., до 1916 г. въ ГминдЪ ; 8) Иванъ Киспакь, арест. 14/8 1914г., до 1915 г. въ ТалергофЪ, затЪмъ быль взятъ на военную службу; 9) Афанасiй Костюкъ, арестов. 14/8 1914 г., до 1917 г. въ ТалергофЪ.

С. Черниховцы: 1) Свящ. Василій Курдыдикъ, умеръ въ ТалергофЪ; 2) учитель Владиміръ Вас. Курдыдикъ.

Г. Золочевъ. Въ самомъ ЗолочевЪ были арестованы австрійцами, между прочимъ,, слЪдующіе русскіе дЪятели: адвокатъ д-ръ И. Н. Драгомірецкій, его помощникъ д-ръ И. В. Винницкій, судья Решетыло, преподаватель гимназіи С. Я. Трушъ, директоръ мЪстной „Самопомощи" Саноцкій и др.

С. Бортковъ. Въ половинЪ августа 1914 г. явился ко мнЪ жандармъ Яворскій съ мЪстнымъ жителемъ Макаромъ Солимою и произвели тщательный обыскъ. Найденныя книжечки - изданія Общества им. М. Качковскаго, и русскія газеты и брошюры религіознаго содержанія велелъ жандармъ отнести въ громадскую канцелярію, а меня съ десятью другими отвезли въ с. Ольшаницу и заперли подъ арестъ. Тамъ просидЪли мы цЪлую ночь въ страшной духотЪ. Караулившій насъ Солима отказалъ нашей просьбЪ освЪжить немного помЪщенiе ареста свЪжимъ воздухомъ и только смЪнившій его другой караульный открылъ дверь и подалъ намъ воды. На слЪдующiй день отправили насъ въ Золочевъ. Подъ самымъ городомъ шедшій впереди насъ жандармъ украсилъ себя трехцвЪтной русской лентой, чтобы такимъ образомъ обратить на насъ вниманіе уличнойтолпы. И дъйствительно, городская толпа, главнымъ образомъ — евреи, увидевъ „руссофиловъ",набросилась на насъ съ побоями и ругательствами. У меня при этомъ оборвали поля у шляпы, такъ что на головЪ остался одинъ котелокъ. Такимъ образомъ завели насъ въ тюрьму, помЪщаюшуюся въ мЪстномъ замкЪ. У меня отняли хлЪбъ и закуску, которыми я запасся на дорогу. Въ замкЪ неизвЪстный солдатъ схватилъ меня за бороду и, угрожая висЪлицей, билъ по головЪ, а натЪшившись вдоволь, затЪмъ велЪлъ идти въ канцелярію. Несмотря на мой прЪклонный возрастъ, я полетЪлъ кувыркомъ отъ сильнаго удара къ самому столу. Повидимому, солдаты были въ сговорЪ, ибо ближайшій солдатъ, къ которому я покатился, толкнулъ меня ногою въ другую сторону, а сидЪвшій на кровати солдатъ опять оттолкнулъ по направленiю къ выходу. Ночь просидЪли мы въ тЪсномъ, душномъ помЪщеніи. Утромъ построили насъ во дворЪ въ четверки и отправили на вокзалъ. Собравшаяся толпа опять пыталась возобновить свои безчинства, но, благодаря человЪческому обращенію и энергіи начальника сопровождавшей насъ эскорты, мы благополучно дошли до вокзала, погрузились въ товарные вагоны и уЪхали во Львовъ. Во ЛьвовЪ размЪстили насъ въ „Бригидкахъ". ЗдЪсь отдохнули мы немного. По крайней мЪрЪ, человЪку не угрожало растерзаніе посреди улицы. Въ канунъ Успенія Пресв. Богородицы проспали мы ночь не раздЪваясь, а на слЪдуюшій день насъ отправили по железной дорогЪ въ дальнейшій путь. Въ ПеремышлЪ намъ было выдано по хлЪбу на человЪка, а въ Чешской ПрагЪ накормили насъ обЪдомъ. ПослЪ трехднЪвнаго путешествія мы очутились въ ТерезинЪ...

Во время самой мобилизацiи австр. власти почему-то не успЪли расправиться съ русскими людьми этого уЪзда, а потому только впослЪдствіи, когда разбитыя подъ Галичемъ мадьярскія войска отступали, двое назначенныхъ для этого комиссаровъ уЪзднаго начальства, съ помощью отряда гусаръ, принялись за массовые аресты во всемъ уЪздЪ, причемъ предлогомъ послужили, какъ вездЪ, доносы мЪстныхъ мазепинцевъ и евреевъ.

5 октября 1914 г. ночью у всЪхъ русскихъ въ уЪздЪ были произведены обыски, за которыми послЪдовали и аресты.

Въ КалушЪ были арестованы 2 лица; въ с. Подгоркахъ — 14, въ томъ числЪ свящ. Іоаннъ Козакъ, его жена и сынъ; въ с. Добровлянахъ — сельскій староста и 14 другихъ крестьянъ; въ с. БабинЪ — 2; въ с. ТомашевкЪ — 3, въ томъ числЪ свящ. Гургула; въ с. ЗарЪчной-Бабиной— 2; въ с. Копанкахъ— 2; въ с. ТужиловЪ — 6; въ с. ВЪстовой — свящ. Ил. СЪчинскій и 10 крестъянъ; въ с. ПодмихайльЪ — свящ. М. Скородинскій и 16 крестьянъ; въ с. ВойниловЪ — уЪздный организаторъ П. Федюшко, врачъ В. Л. Лаврецкій и нЪсколько другихъ; въ Войниловской СЪвкЪ — 2; въ с. Станковой — 1; въ с. КамнЪ свящ. В. Кукурудзъ; въ с. НовицЪ — 7; въ с. Сливкахъ—свящ. Іосифъ Коменда; въ с. НабыловЪ — свящ. Романъ Крыжановскій съ сыномъ; въ с. Берлогахъ — 2, въ томъ числЪ свящ. Iоаннъ Маркевичъ: въ с. МедынЪ - свящ. Несторъ Коржинскій.

Въ с. УгриновЪ мадьярскiй гусаръ, преслЪдуемый казаками, успЪлъ все-таки арестовать студ. Авдыковскаго; привязавъ его къ сЪдлу, онъ пустилъ лошадь галопомъ.

Жители села Кропивника, Кадодбной и др. спаслись отъ мадьярской расправы такимъ образомъ, что скрылись въ тЪсныхъ пещерахъ и только, дождавшись прихода русскихъ войскъ, возвратились въ свои селенія.

М. Войниловъ. Меня арестовали въ половинЪ августа 1914 г. вмЪстЪ съ Иваномъ Федюшкокъ и Мих. Борисикомъ и отправили въ Станиславовъ, а затЪмъ, черезъ 8 дней, эшелономъ отвезли въ Талергофъ, гдЪ я пробылъ до весны 1917 г.

Ив. Федюшко и Мих. Борисикъ умерли въ ТалергофЪ; я, больной ревматизмомъ и неспособный къ труду, доживаю свой вЪкъ дома.

С. Въстовая. Въ с.Въстовой были арестованы 28 августа 1914 г. слЪдующiе жители:1) свящ. Илларіонъ СЪчинскій съ женой, 2) войть Степань Ивасишинъ, 3) писарь Степанъ Шарамайлюкъ, 4) кассиръ Михаилъ Мизеракь, 5) псаломщикъ Михаилъ Домранскій 6) лавочникъ Иванъ Костевъ и 7) Михаилъ Костевъ.

Свящ. СЪчинскій съ женой былъ отправленъ на автомобилЪ въ Краковъ, а остальные были почему-то оставлены въ КалушЪ въ тюрьмЪ.

НЪсколько дней спустя были еще арестованы: 8) ВасиліЙ Яремичъ, 9) Мартинъ Федоровъ и 10) Василій Гриневъ, которые были уже вывезены въ Венгрію.Въ руки властей предали насъ большей частью свои - же украинофилы, которые тогда держали монополь австрійскаго патріотизма.Въ арестахъ въ КалушЪ собралось насъ 83 человЪка. Когда пришлось отправлять насъ на западъ, мы были отправлены на вокзалъ и помЪщены всЪ въ одномъ вагонЪ. Снаружи на вагонЪ приклеили надпись "83 руссофила", такъ что всякому было видно, что въ вагонЪ Ъдутъ опаснЪйшіе для Австріи люди. Въ особенности мадьяры часто заглядывали въ нашъ вагонъ и ругали насъ самой отборной бранью.Начальникъ конвоя, происходящій изъ Болестрашичъ в. Перемышле, не позволилъ дать намъ ни Ъсть ни пить въ продолженіе четырехъ сутокъ. Въ ТарновЪ какая то дама предложила намъ фруктовъ и воды, но конвой не разрЪшилъ воспольвоваться этимъ.Ночью нашъ эшелонъ прибыль въ Краковъ. Надо было перейти въ другой поЪздъ. Пришелъ новый караулъ и бросился на насъ съ остервененіемъ, нанося побои прикладами, когда - же одинъ солдатикъ изъ стараго конвоя сдЪлалъ было замЪчаніе, что мы тоже люди и что бить не разрешается, то туть же быль тоже арестованъ. Да и вообще далеко не всЪмъ военнымъ нравилось дикое обращеніе съ нами. Такъ, офицеръ, стоявшiй въ сторонЪ и наблюдавшій эту картину, приказалъ новымъ конвойнымъ идти спать, а прежнимъ дальше охранять насъ и провожать къ мЪсту назначенія.

На противоположномъ концЪ ж.-дор, станціи размЪстили насъ въ двухъ вагонахъ. Голодные, усталые до невозможности, мы расположились на полу, какъ кто могъ.

На слЪдующiй день утромъ поЪздъ двинутся дальше. ВскорЪ мы выЪхали за галицкую границу и очутились на чешской землЪ. Туть начальникъ конвоя пробовалъ было вновь натравить на насъ толпу, сообщая направо и налЪво, что въ вагонЪ "шпіоны", но, когда чехи стали подтрунивать надъ нимъ и его „патріотическимъ" озлобленіемъ, онъ смутился и молчалъ уже до самой Праги.

Между тЪмъ чехи первымъ долгомъ насъ накормили, а тамъ обнадежили на лучшее будущее.

Мы вздохнули свободнЪе. Безправіе, оскорбленія, побои, казалось, остались позади, а впереди намъ представлялось сочувствіе братскаго, культурнаго народа и затЪмъ возвращеніе на родину.

Въ ПрагЪ подали пассажирскiе вагоны и насъ повезли въ крЪпость Терезинъ, въ четырехъ миляхъ оть баварской границы.

А въ маЪ 1915 года мы были перевезены въ Талергофъ.

С. ПОДГОРКИ. Въ одинъ изъ августовскихъ вечеровъ 1914 г., чувствуя себя весьма усталымъ, я легъ отдыхать ранЪе обыкновеннаго.

Вдругъ ночью является ко мнЪ гусарскiй маіоръ съ отрядомъ солдатъ и заявляетъ, что имЪетъ приказъ арЪстовать меня и сына. Оставивъ возлЪ меня вооруженнаго солдата, онъ сталъ производить въ домЪ тщательный обыскъ, который продолжался всю ночь. Отъ поры до времени являлись ко мнЪ солдаты съ разными вопросами, а когда на чердакЪ былъ найденъ кусокъ красной матеріи, они явились въ спальню и, приложивъ къ моей головЪ револьверъ, велЪли признаться, что я въ этотъ вечерь былъ на чердакЪ и давалъ сигналы русскимъ войскамъ.

Утромъ маіоръ съ солдатами и съ моимъ сыномъ пошли еще въ церковь и тамъ также произвели обыскъ, а послЪ посадили насъ обоихъ на подводу и повезли въ с. ВЪстовую передъ военный судъ.

Судъ присудилъ меня къ разстрЪлу. Но генералъ, прежде чЪмъ утвердить приговоръ, распорядился отправить еще разъ слЪдственную комиссію въ с. Подгорки и окрестности и навести справки относительно моей виновности, а выяснивъ изъ свидЪтельскихъ показаній, что я совершенно невиновенъ и что доносъ на меня лишенъ всякихъ основанiй, отпустилъ меня на свободу.

Но тутъ вмЪшался въ дЪло мЪстный жандармъ.

Если онъ не подходитъ подъ военный судъ, то мы займемся имъ сами, — заявилъ онъ и отправилъ меня въ уЪздное староство, а затЪмъ въ калушскую тюрьму.

По дорогЪ жандармъ не пожалЪл приклада, а встрЪчные инакомыслящiе, знавшіе меня и мои убЪжденія, не пожалЪли отборной ругани по моему адресу.

Въ тюрьмЪ я узналъ, что можно освободиться изъ заяключенія, если д-ръ Куровецъ (украинофилъ) за кого поручится. Указывали даже примЪры. Тутъ-же сообщили мнЪ вновь поступающіе въ тюрьму, что въ три дня послЪ меня арестовали мою жену и избитую увезли въ неизвЪстномъ направленіи.

Изъ тюрьмы отправили насъ, 60 человЪкъ, на вокзалъ въ КалушЪ. Конвоировали свои-же крестьяше изъ долинскаго уЪзда. Мы просили ихъ, чтобы не дали насъ по дорогЪ въ обиду, но безъ этого все-таки не обошлось. Толпа бросала въ насъ камнями и пыталась даже накинуть намъ на шеи веревки, а когда на вокзалЪ мы грузились въ товарные вагоны безъ ступенекъ, желЪзнодорожники подгоняли насъ палками и флажками.Въ СтрыЪ желЪзнодорожная адиинистрація, узнавъ, что Львовъ занятъ уже русскими войсками, направила нашъ эшелонъ черезъ Освенцимъ въ Венгрію.Никому не приходилось такъ плохо, какъ мнЪ. Меня считали всЪ "шпiономъ, а на вагонЪ снаружи было написано крупнымъ шрифтомъ „попъ козакъ". Всякому хотЪлось посмотрЪть и отвести злобу на „шпiона", попа-козака", который нЪсколько десятковъ летъ жилъ въ ГаличинЪ и занимался „шпіонствомъ" въ пользу Россіи.Наконецъ, эшелонъ прибыль въ Остригомъ. Туть мы прожили подъ голымъ небомъ нЪсколько недЪль, пока окончательно не были перевезены въ Талергофъ, гдЪ я встретился съ своей женой.

С. Небыловъ. 29 августа 1914 г. явились поздно вечеромъ въ местное приходство два жандарма и спросили свящ. Романа Крыжановскаго. Одинъ изъ нихъ, по фамилiи Шотъ (нынЪ комендантъ жандармеріи въ ЖидачевЪ), заявилъ проснувшемуся о. Роману, что онъ имЪетъ порученіе отправить его въ Калушъ въ уЪздное староство.Сынъ старика - священника, въ то время кандидатъ адвокатуры, предчувствуя бЪду и боясь, что отецъ не сумЪетъ оправдаться передъ уЪзднымн властями, попросилъ жандарма разрЪшить ему отправиться вмЪстЪ съ отцомъ въ Калушъ, что и было ему разрЪшено.Мы отправились на подводахъ тутъ-же ночью, — разсказываетъ упомянутый сынъ о. Романа, д-ръ М. Р. Крыжановскій. По пути Шотъ сообщилъ намъ, что имЪетъ строгія инструкціи относительно отца, а въ случаЪ попытки къ бЪгству съ его стороны имЪетъ даже право убить его на мЪстЪ. КромЪ того, уже передъ самимъ Калушемъ, заявилъ намъ, что цЪлью нашего слЪдованія является не уЪздное староство, а уЪздное жандармское управленіе.Въ 3 ч. утра прiЪхали мы въ Калушъ. Направились прежде всего въ староство, надЪясь, что староста Трембаловичъ (нынЪ въ Мостискахъ) разберетъ дЪло и освободить отца. Однако, староство было заперто. Въ виду этого жандармъ помЪстилъ отца въ арестахъ, а я вышелъ въ городъ, въ надеждЪ достать отцу чего-нибудь подкрепиться, а также переговорить съ вліятельными лицами, могущими помочь нашему горю. Первымъ долгомъ направился я къ покойному уже нынЪ свящ. Петрушевичу, настоятелю мЪстнаго прихода, но тотъ наотрЪзъ отказался отъ всякаго ходатайства въ пользу отца, вЪроятно боясь, чтобы и самому не попасть въ тюрьму. Такой-же самый результатъ, имЪли мои обращенія и къ нЪкоторымъ другимъ знакомымъ...ПослЪ моего возвращенія изъ города жандармъ проводилъ насъ въ жандармское управленіе и передалъ отца коменданту Деумеку. Тотъ, послЪ составленія протокола, приказалъ отвести отца въ арестъ при уЪздномъ судЪ. Одновременно онъ разъяснилъ мнЪ, что всякія старанія не приведутъ ни къ чему, что жандармерія распоряжается теперь самостоятельно и что всЪ арестованные будутъ еще сегодня до обЪда отправлены въ глубь Австріи.

ПослЪ этого я проводилъ отца въ тюрьму, а самъ, не имЪя возможности вернуться къ матери за отсутствіемъ пропуска, пришелъ обратно въ жандармское управленіе съ просьбой разрЪшитьмнЪ переждать здЪсь до утра, на что комендантъ Деумекъ согласился, указавъ мнЪ пустую столовую, гдЪ я прилегъ на скамейкЪ.

Но не прошло и 16-ти минуть, какь въ столовую является Деумекъ и коротко заявляетъ:

— Вы арестованы по приказу штаба дивизіи!

Зоветъ жандарма Шота и приказываеть отвести меня къ отцу.

Въ тюрьмЪ встрЪчаю покойныхъ уже нынЪ священниковъ Марковича изъ Берлогъ, Кукурудза изъ Каменя, Скородинскаго изъ Подмихайля, жену свящ. Козака изъ Подгорокъ, дЪвушку изъ Тужилова Соню Фидыкъ, студента Авдыковскаго, юродивую старуху изъ Тужилова и др.

Около 8 часовъ утра было приказано намъ собираться въ путь. Вывели насъ во дворъ и прочли списки; было насъ 73 человЪка. Около насъ вертЪлось нЪсколько австрійскихъ офицеровъ, кажется—мадьяръ; они показывали намъ на шею, что значило, что насъ ждетъ висЪлица. ПослЪ переклички подозвалъ какой-то офицеръ нашего начальника караула и спросилъ его — какой онъ нацiональности ?, а узнавъ, что онъ полякъ и называется Манукевичъ, велЪлъ ему соотвЪтственнымъ образомъ обращаться съ нами — „стрелять собакъ, если кто не станетъ слушаться".

Построенные въ четверки, ряды арестованныхъ тронулись по приказу коменданта караула въ путь. Не успЪли мы выйти со двора и ступить на улицу, какъ тутъ уже ждала нашего выхода многочисленная толпа, преимущественно евреевъ. Слышны были крики:

Бейте ихъ камнями! — И дЪйствительно на насъ посыпался градъ камней, причемъ досталось, конечно, и караульнымъ, которые начали разгонять толпу. На рынкЪ сообщилъ намъ наспЪшливо комендантъ, что поЪздъ не будетъ насъ ждать, надо намъ поспЪшить, вслЪдствіе чего скомандовалъ: „Laufschritt".

Началось нЪчто кошмарное. Старики, женщины съ грудными дЪтьми и молодые люди, нагруженные, кто чемоданами, кто постелью и зимней одеждой, бЪжали подъ непрекращающійся градъ камней, среди страшной пыли и жары. Поть катился съ насъ градомъ. НЪкоторые изъ караульныхъ подталкивали отстающихъ въ бЪгу прикладомъ, а сзади Ъхало двое верховыхъ мадьяръ. Одинъ изъ арестованныхъ, еврей Арнольдъ, адвокатскій писарь изъ Войнилова, не могъ справиться со своей ношей и упалъ по пути. Сейчасъ - же подхватили его за руки и ноги нЪсколько калушскихъ евреевъ и, неся его на рукахъ, бЪжали вмЪстЪ съ нами. Однако, такъ какъ, повидимому, это все-таки сильно ихъ раздражало, да кромЪ того, кажется, они опасались подозрЪній въ сочувствіи еврею-измЪннику, то они кусали его на бЪгу въ затылокъ. Такимъ образомъ они проявляли тутъ одновременно и свою національную солидарность, и австрійскій патріотизмъ заодно...

На вокзалЪ насъ раздЪлили на двЪ группы и начали грузить насъ въ товарные вагоны. Въ особенности тяжело приходилось старикамъ, ибо ступенекъ при вагонахъ не было. По обЪимъ сторонамъ входа въ вагонъ стояло по двое какихъ-то хулигановъ, которые кулаками били въ затылокъ каждаго, кто не былъ въ состоянiи скоро взобраться въ вагонъ. Не успЪли мы устроиться въ вагонахъ, какъ нашъ комендантъ, послЪ краткаго совЪщанія съ дежурнымъ по станціи, украинофиломъ Лукасевичемъ, приказалъ всЪмъ помЪститься въ одномъ вагонЪ вмЪстЪ со стражей, которая заняла треть вагона, то есть, его середину противъ дверей. При этомъ Лукасевичъ распорядился маневрировать вагономъ такимъ образомъ, что вагономъ бросало въ продолжение двухъ часовъ въ разныя стороны, отчего все время падали заключенные въ вагонЪ арестанты.

Наконецъ, вагонъ поставили передъ вокзаломъ. Тогда стоявшая въ сторонЪ и, по всей вЪроятности, ожидавшая этого толпа подошла къ нашему вагону. Посыпалась отборнЪйшая ругань. Поляки проклинали насъ, что мы мЪшаемъ имъ воскресить вновь ихъ отчизну, евреи ругали насъ ивмЪнниками, а мазепинцы укоряли насъ рублями и любовью къ царю, бросая при этомъ въ вагонъ камни и песокъ. Карауль не препятствовалъ безобразію, наобороть, коменданть постоянно поощрялъ толпу словами и жестами.

Наконецъ, въ два часа мы тронулись. Передъ каждой станціей нашъ комендантъ выгибался изъ сосЪдняго вагона, который самъ занималъ, и кричалъ со всей силы: „Москвофилы"! Моментально сбЪгались къ вагону ротозЪи съ цЪлой станцiи и начинались наново издЪвательства и угрозы. Больше всего издЪвались надъ нами въ БолеховЪ и ДолинЪ, только въ МоршинЪ разогналъ начальникъ станцiи толпу и далъ намъ возможность легче вздохнуть. Около семи часовъ вечера пріЪхали мы въ Стрый.

ЗдЪсь комендантъ караула запретилъ солдатамъ подавать намъ воду и хлЪбъ, а самъ ушелъ въ городъ, вслЪдствіе чего мы провели ночь относительно спокойно, хотя и въ голодЪ и жаждЪ. Только проЪзжающіе на фронтъ солдаты, наущенные желЪзнодорожниками, заглядывали въ нашъ вагонъ, а такъ какъ это были большей частью мадьяры, трудно было разобраться въ ихъ ругательствахъ и утрозахъ.

На слЪдующій день къ вечеру пріЪхали мы въ Дрогобычъ. Тутъ одинъ изъ нашихъ упалъ въ обморокъ. Позвали военного врача, и тоть, несмотря на то, что быль евреемъ и въ австрійскомъ мувдирЪ, категорически заявилъ, что такъ дальше Ъхать невозможно. Въ виду этого насъ раздЪлили на двЪ части. МнЪ съ отцомъ посчастливилось перейти въ вагонъ третьяго класса.

Казалось-бы, что Ъзда въ третьемъ классЪ должна быть лучше. На самомь дЪлЪ вышло не то. Изъ интелигенціи въ вагонЪ 3-яго класса Ъхало только насъ двое, въ виду чего зловредный желЪзнодорожный персоналъ обращался теперь съ оскорбленіями къ намъ. Обыкновенно вооруженные какимъ-нибудь желЪзнымъ ннструментомъ, они открывали вагонъ и угрожали намъ смертью. Въ ПерЪмышлЪ, напр., угрожали моему отцу разбить молотомъ колЪни. НаиболЪе мы опасались встЪчи на станцiяхъ съ санитарными поЪздами. Тутъ уже насъ прямо обвиняли во всЪхъ раненіяхъ и страданіяхъ выбывшихъ изъ строя солдатъ...

Сколько пришлось намъ перенести въ этомъ пути мученій, лучше всего показываетъ прискорбный случай, что священникъ Маркевичъ изь Берлогъ сошелъ съ ума во время Ъзды между Хировомъ и Перемышлемъ, вслЪдствіе чего былъ оставленъ въ военномъ госпиталЪ въ ПеремышлЪ, гдЪ, по слухамъ, вскорЪ и умеръ.

Такъ доЪхали мы до Кракова. Машинистъ остановилъ поЪздъ въ сторонЪ, далеко отъ вокзала. Не успЪлъ мой отецъ сойти съ вагона, какъ подскочили къ нему комендантъ караула съ капраломъ ландверы и начали бить его прикладами. Я пробовалъ было защищать отца, но этимъ только стянулъ на себя ихъ вниманіе, и крЪпкія дула винтовокъ начали работать на моей спинЪ?. Били также руками и толкали до тЪхъ поръ, пока я не упалъ. Наконецъ, мы дошли до самого вокзала. Народу было здЪсь много, были также и польскіе легiонеры. Начался опять обычный погромъ. Били легіонеры, штатскіЪ, а даже комиссаръ полицiи. Слышны были возгласы : „москалофилы", „измЪнники", „родину намъ отнимаютъ" и т. п.

Я также получилъ крЪпкій ударъ по головЪ, благодаря сдЪланному кЪмъ-то замЪчанію, что я австрійскій чиновникъ.

Въ КраковЪ погрузили насъ снова въ товарные вагоны и повезли дальше. На утро мы проснулись уже на Моравской землЪ...

Въ С. ДерновЪ крестьяне скрывались передъ австрійцами въ лЪсахъ. Оставшихся въ селЪ жителей, всего около 200 человЪкъ — стариковъ, женщинъ и дЪтей, австрійцы арестовали и отвели на кладбище, чтобы ихъ тамъ разстрЪлять за то, что они носили восьмиконечные крестики на груди. Ихъ спасъ мЪстный помЪщикъ Лехнеръ, поручившійся передъ австр. солдатами въ томъ, что они ни въ чемъ не провинились. Въ той-же деревнЪ австрійцы убили крестьянъ: Ив. Наума (85 лЪтъ), Н. Курія, Н. Ковалюка и И. Сердынецкаго. ПослЪдняго австрійскій уланъ сначала только ранилъ саблей въ голову, но затЪмъ вернулся опять и двумя револьверными выстрЪлами добилъ свою жертву.

Въ нЪмецкой колоніи СапЪжанкЪ, по доносу мЪстныхъ нЪмцевъ, былъ разстрЪлянъ крест. А. Вусовичъ, трупъ же его былъ повЪшенъ передъ его домомъ на глазахъ его жены и дЪтей.

С. РЪпневъ окружили австрійцы кордономъ, и, не выпуская никого изъ села, подожгли его съ четырехъ сторонъ. Жертвой пожара пало 120 крестьянскихъ домовъ.

Въ м. СтояновЪ, во время обедни, которую служилъ 85-лЪтній о. Сохацкiй, согласно церковному обычаю, звонили, во время чего случайно появился въ мЪствчкЪ казачій разъЪздъ. Возвратившіеся эатЪмъ австрійцы арестовали о. Сохацкаго и войта Федора Багнюка, обвиняя ихъ въ умышленномъ трезвонЪ, съ цЪлью сообщить русскимъ войскамъ о нахожденіи въ СтояновЪ австрійскихъ войскъ.

Арестованныхъ избили до крови прикладами и издЪвались надъ ними въ продолженіи нЪсколькихъ часовъ. ЗатЪмъ войта Федора Багнюка тутъ-же повЪсили, а о. Сахацкого вывезли во Львовъ, гдЪ вторично уличная толпа до того избила несчастнаго старика, что его пришлось помЪстить въ тюремномъ госпиталЪ. Когда некоторое время спустя

нашихъ узниковъ вывозили изъ Львова, то среди нихъ быль также о. Сохацкiй. Избитый и изстрадавшиiйся старикъ не смогь дойти пЪшкомъ на вокзалъ и по пути упалъ. Тогда одинъ изъ конвойныхъ прокололъ упавшаго штыкомъ; трупъ накрыли соломой и оставили на улицЪ.

Въ издававшейся въ 1915 г., при управленіи военнаго генералъ-губернатора Галичины, „Львовскомъ ВЪстникЪ" находимъ сдЪдующія, документально установленныя, данныя о бывшихъ въ ГаличинЪ до прихода русскихъ войскъ австрійскихъ и мадьярскихъ звЪрствахъ и надругательствахъ надъ неповиннымъ мЪстнымъ русскимъ населеніемъ:

Въ КаменкЪ Струмиловой одинъ свящЪнникъ разстрЪлянъ и одинъ арестованъ, повЪшено и разстрЪляно 10 крЪстьянъ и арестовано свыше 120 крестьянъ — всЪ по доносу мЪстнаго уніатскаго священника Михаила Цегельскаго.

Неистовства мадьяръ въ районЪ Каменки Струмиловой выразились въ цЪломъ ряде кошмарнынъ преступленій. Въ колоніи СапЪжанкЪ они схватили крест. Антона Висовича, разстрЪляли, потомъ повЪсили передъ квартирой и долгое время не позволяли похоронить его тЪло.

МЪст. РЪпневъ было обречено озлобленными варварами на сожженіе. Они окружили селеніе съ четырехъ сторонъ и подожгли; бушевавшiй вЪтеръ моментально разнесъ пламя на всЪ постройки и вскорЪ селеніе представляло сплошной костеръ. Жителей, которые пытались спастись бЪгствомъ иэъ селенія, мадьяры разстрЪливали. Точно то-же самое повторилось и въ м. БужскЪ, гдЪ убито нЪсколько человЪкъ и сожжено 110 дворовъ съ постройками и скотомъ.

Обуреваемые жаждой крови и неистовствъ, мадьяры совершенно не считались съ тЪмъ, кто виноватъ и невиноватъ, и уничтожали людей безъ всякаго повода и разбора. Такъ, въ дер. ДерновЪ ими былъ зарубленъ 82-хъ лЪтній старикъ Игнатъ Сердынецкій потому только, что подвернулся подъ руку. Тамъ-же былъ убитъ и другой крестьянинъ Наумъ, совершенно слЪпой и глухой уродъ.

С. Полоничная. Уже въ началЪ августа 1914 г., во время первой австрійской мобилизаціи, стали галицкiе украинофилы распространять завЪдомо ложные и нелЪпые слухи о томъ, что война вызвана „москвофилами", написавшими къ русскому царю прошеніе объ освобожденiи ихъ отъ австрiйскаго гнета, что тамъ гдЪ-то за десятыми горами австрiйская полиція уже поймала множество шпіоновъ „москвофиловъ" и т. п. Въ селЪ Полоничной тоже распускали подобные слухи мазепинскіе провокаторы. На людей русскихъ убЪжденій посыпались со всЪхъ сторонъ угрозы и доносы, которые встрЪтили весьма благоприятную почву, такъ такъ жандармскимъ постомъ завЪдывалъ у насъ въ то время заядлый украинофилъ Иванъ Чехъ, со своимъ помощникомъ полякомъ Турекомъ.

4 августа, раннимъ утромъ, оба эти австрійскіе „патріота" налетЪли на дома русскихъ крестьянъ и уводили ихъ съ собой прямо съ постели. Такимъ образомъ были арестованы Тимофей Пехнякъ съ двумя сыновьями Степаномъ и Иваномъ, Павелъ Ив. Семчишинъ (Кузьба), Юліанъ Павлина, черезъ два дня Василій Сенюкъ и Иванъ Уханскій, а еще черезъ недЪлю остальные члены семьи Пехниковъ, а именно: жена Степана — Марiя и двЪ дочери Тимофея - Анна и Александра, такъ что въ домЪ осталась одна только старуха, жена Тимофея Марія. Во время обыска тотъ-же жандармъ Чехъ избилъ арестованныхъ женщинъ и конфисковалъ домашнюю библіотеку, а помогалъ ему при этомъ позорномъ дЪлЪ сынъ мЪстнаго священника, „украинскій" студентъ... КромЪ названныхъ лицъ были арестованы еще замЪститель войта, Романъ Галій, Филемонъ Павлина и Василій Борщъ, котораго жандармъ избилъ до крови за то, что онъ не хотЪлъ сказать, куда дЪвались ключи отъ библіотеки „Русской Дружины". На этоть разъ помогалъ бить лЪсничій, полякъ Кучинскій.

ВсЪхъ арестованньхъ отвели въ тюрьму въ Струмиловую Каменку, а когда въ ночь съ 13-го на 14 августа тамъ возникла тревога, перевели ихъ спЪшно во Львовъ, гдЪ уже сидЪло множество русскихъ галичанъ. Семью Пехниковъ отправили еще раньше въ Бускъ, а оттуда, послЪ 12-ти-дневнаго заключенія, перевели также черезъ Красное во Львовъ. Арестованныхъ повязали по-парно веревками. По пути въ Красное толпа назойливо преслЪдовала и всячески ругала ихъ, а когда Андрей ВЪхоть изъ Полоничной Гуты посмЪлъ, защищаясь отъ надоЪвшихъ оскорбленій, что-то отвЪтить, то тутъ-же ударилъ его по лицу остающійся и нынЪ еще въ БускЪ содержатель ресторана, по происхожденію чехъ. На станцiи въ Красномъ не обошлось тоже безъ обычныхъ побоевъ, послЪ чего транспортъ въ 32 человЪка былъ привезенъ во Львовъ. Въ ожиданiи смЪны конвоя на вокзале „Подзамче" во ЛьвовЪ какой-то рябой полицейскiй все время ругался по адресу "москвофиловъ", но другой, постарше его рангомъ, приказалъ ему молчать. ДвЪ дамы - польки, разговаривая между собой и наблюдая насъ со стороны, говорили между собою:

— Что - же, они вЪдь невиновны, теперь нЪтъ правды на свЪтЪ...

Видно, были еще люди, которые понимали творящійся произволъ и сочувствовали намъ, его жертвамъ.

Подъ охраной конной полиціи, вооруженной съ ногъ до головы, но все-таки подъ неистовые крики и ругательства со стороны уличной толпы, въ особенности еврейства, повели насъ въ тюрьму "Бригидки". Камни летЪли на наши головы, изъ толпы стрЪляли даже изъ револьверовъ, изъ оконъ лили на насъ кипятокъ. Первый упалъ отъ удара камнемъ въ голову старикъ Тимофей Пехникъ. Облитаго кровью отца подхватилъ сынъ и, ставъ обратно въ ряды, понесъ въ тюрьму.

Въ концЪ концовъ всЪхъ насъ, сидЪвшихъ первоначально въ БускЪ, выслали изъ "Бригидокъ" въ Талергофъ, равно какъ и сидЪвшихъ въ Каменецкой тюрьмЪ мужчинъ, женщинъ же — Марію, Анну и Александру Пехникъ, заключенныхъ въ тюрьмЪ по улицЪ Баторія, освободили впослЪдствіи русскія войска. ПослЪ отступленія русской арміи, австрійцы арестовали вторично Анну Пехникъ и Феодору Грай и вывезли въ Талергофъ.

Еще попалъ въ Талергофъ крестьянинъ изъ Полоничной Иванъ Борщъ и юродивый Сильвестръ Борщъ, оба по доносу бусскихъ евреевъ.

Василій Борщъ и Иванъ Борщъ умерли въ ТалергофЪ; Иванъ Уханскiй, Юліанъ Павлина и Романъ Галій погибли на военной службЪ послЪ освобожденія изъ талергофской тюрьмы, остальные же вернулись домой. Молодые люди, взятые на военную службу послЪ первого освобождения, были определены въ спеціальные батальоны, гдЪ они служили подъ строжайшимъ надзоромъ.

Не лучше творилосъ въ Полоничной ГутЪ, гдЪ тотъ-же жандармъ Иванъ Чехъ арестовалъ 75-лЪтняго Тимофея Кушинскаго съ сыномъ Иваномъ, Прокофія Михайлова, Степана ВЪхтя, Андрея ВЪхтя, Василія Монастырскаго и АлексЪя Маринюка. ПослЪдній умерь въ ТалергофЪ.

С. Таданье. „Василiй Гренка и его шона!" - крикнулъ солдатъ-мадьяръ. Изъ среды собравшагося народа, согнаннаго войскомъ на лЪсной полянкЪ возлЪ с. Дернова, выступили мои родители — Василій и Екатерина Гренки. ЗатЪмъ, вызвавъ еще и другихъ крестьянъ, мадьяры погнали ихъ черезъ с. Дерковъ въ с. Новый Ставъ. По пути, встрЪтивъ свящ. Сивенькаго, настоятеля прихода въ ДерновЪ, покойные мои родители просили его, чтобы онъ хлопоталъ объ ихъ освобожденiи, такъ какъ они не чувствуютъ за собой ни малЪйшей вины, но „украинскій отецъ духовный", конечно, отказался.

Арестованныхъ, послЪ обычныхъ въ такихъ случаяхъ издЪвательствъ, поставили передъ военнымъ судомъ. Первый свидЪтель, учитель-украинофилъ Романъ Пекарскій, представилъ судьямъ, что Василій Гренка, во время зянятія Галичины русскими, пытался замЪнить его русскимъ учителемъ. Учитель Лука Краевскій свидЪтельствовалъ въ дЪлЪ моей матери Екатерины. Приговоръ былъ отложенъ до пріЪзда вызваннаго въ судъ въ качествЪ свидЪтеля свящ. Сивенькаго и только послЪ показаній этого достойного пастыря родителямъ прочли смертный приговоръ. Осужденные просили передъ смертью показать имъ дЪтей. Пригнали ихъ, однако родители могли лишь издали съ ними проститься, показывая дЪтямъ рукою на шею въ знакъ того, что ихъ ожидаетъ смертная каань. ПослЪ исповЪди, которую совершилъ р.-католическій священникъ, Василія Гренку сковали вмЪстЪ съ Федоромъ Мартинюкомъ и повели на мЪсто казни. Мать же моя, Екатерина, слЪдовала за мужчинами, все время спотыкаясь отъ потери физическихъ силъ и предсмертной тревоги. ВсЪ трое были повЪшены вмЪстЪ, а я въ то время съ сестрой Анной, явившись проститься съ родителями, смотрЪлъ издали на ихъ мученическую смерть ...

2 августа 1914 г. явился ко мнЪ на домъ жандармъ и велЪлъ мнЪ собираться на военную службу, но подъ этимъ предлогомъ отвелъ меня въ Каменку Стр. въ тюрьму. ЗдЪсь находились уже докторъ Ступницкій съ сыномъ и мЪщанинъ Мулькевичъ. По истечЪніи четырехъ сутокъ, мЪстный судья, украинофилъ Шухевичъ, вызвалъ меня для допроса. Когда онъ при допросЪ узналъ, что я состою членомъ „Общества им. М. Качковскаго" и эсауломъ "Р. Дружины", сразу же заявилъ мнЪ опредЪленно, что за это я заслужилъ себЪ висЪлицу.

ПослЪ двухъ недЪль заключенія отвезли насъ, всего около 20 человЪкъ, во Львовъ въ военную тюрьму, черезъ недЪлю перевели въ сборную тюрьму „Бригидки", а затЪмъ въ Талергофъ. ПослЪ трехнедЪльнаго пребыванія въ ТалергофЪ, опредЪлили меня въ Раткезбургъ на работы по регуляціи рЪки Муры.

Когда русскія войска отступили съ Карпатъ за Львовъ и окопались надъ рЪкой Бугомъ, наступающiе вслЪдъ мадьярскія военныя части принялись за жестокую работу по уничтоженію и искоренению русскаго элемента въ Вост. ГаличинЪ, а преусердно помогали имъ въ этомъ свои-же отщепенцы-іуды. Въ нашемъ селЪ нЪсколько семействъ, собравъ свои пожитки, готовились уЪхать вмЪстЪ съ русской арміей, однако, послушавшись злонамЪреннаго совЪта и завЪреній нЪсколькихъ односельчанъ, остались дома, за что расплатились потомъ жизнью. И такъ, директоръ мЪстнаго училища, ярый украинофилъ Пекарскій, уговорилъ бывшего тогда войтомъ Григорія Наконечнаго не уЪзжать. Наконечный упросилъ русскiя военныя власти оставить въ покоЪ Пекарскаго, когда они намЪревались сослать послЪдняго въ Россію, а потому и повЪрилъ коварнымъ увЪреніямъ его на счетъ своей безопасности. Но, какъ только 20 iюня 1915 г. вступили въ Таданье мадьяры, въ тотъ-же день появился на громадскомъ домЪ приклеенный списокъ „руссофиловъ", нашихъ односельчанъ, причемъ другой такой-же списокъ находился на рукахъ у директора Пекарскаго, который составлялъ его вмЪстЪ съ лЪсничимъ Кромеромъ. Въ списокъ попали: 1) войтъ Григорій Наконечный, 2) Василій Гренка съ женой Екатериной, 3) Михаилъ Пилипецъ съ женой Маріей, 4) ФЪдоръ Мартинюкъ, 5) Дмитрій Мотыль, 6) Феофанъ Гураль, 7) Семенъ Гавришко, 8) Никита Гавришко, 9) Иванъ Гренка, 10) Романъ Савякъ, 11) Дмитрій Лортухай, 12) Парасковія Мартинюкъ, 13) Михаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіемъ, 14) СтЪпанъ Ковалюкъ.

По приказу военныхъ властей всЪ жители деревни должны были оставить ее въ теченіе нЪсколькихъ часовъ и выселиться дальше. Когда же они очутились на полянЪ въ лЪсу, явилось войско и приказало имъ выстроиться въ ряды, а капитанъ по списку вызывалъ поименованныхъ въ означенномъ выше спискЪ лицъ. Часть солдатъ, по приказу капитана, окружила вызванныхъ крестьянъ и погнала ихъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ расположился штабъ армейской части, а другая часть, окруживъ остальныхъ, повела ихъ въ с. Жолтанцы, Жолковскаго уЪзда, и размЪстила здЪсь по домамъ и загородамъ уЪхавшихъ въ Россію крестьянъ.

Въ то время, когда солдаты вели таданцевъ въ с. Жолтанцы, крестьянину Ивану Портухаю, переселявшемуся со всЪми своими пожитками и скотомъ, сбЪжалъ теленокъ по направленію Таданья. Крестьянинъ, не предчувствуя бЪды, вернулся за сбЪжавшей скотиной, но едва успЪлъ пройти нЪсколько километровъ, былъ задержанъ австрiйскимъ патрулемъ и отведенъ въ с. Новый Ставъ, гдЪ его приговорили, вмЪстЪ съ другими, къ смертной казни.

Приговоръ былъ основанъ на сдЪланныхъ подъ присягой показаніяхъ свидЪтелей: лЪсничаго Яна Кромера, учителей Романа Пекарскаго и Луки Краевскаго, ксендза Николая Кульчицкаго, Михаила Шмидта, Тадеуша Дяковскаго, Захаріи Иверльнинга и Бомбеля.

Войтъ Григорій Наконечный былъ повЪшенъ въ с. Жолтанцахъ, при дорогЪ, ведущей изъ Каменки во Львовъ, причемъ къ ногамъ трупа былъ привяэанъ солдатскій котелокъ, наполненный камнями, а къ груди надпись: „за рубли", ПроЪзжающіе дорогой солдаты варварски надругались надъ трупомъ. На просьбу жены покойнаго командованіе разрЪшило черезъ несколько дней похоронить покойника, но, когда сынъ его явился съ подводой, чтобы снять отца съ дерева и отвезти домой, его схватили мадьяры и избили до потери чувствъ. Въ концЪ концовъ покойнаго похоронили на кладбищЪ въ с. Жолтанцахъ.

Дмитрія Мотыля и Ивана Портухая повЪсили на одномъ и томъ-же суку. Первый оставилъ жену и трое дЪтей, второй жену съ сыномъ и старуху мать. Ихъ похоронили въ братской могилЪ въ с. ДерновЪ, Каменецкаго у., по приказамъ мадьяръ - головами къ югу, а ногами къ сЪверу, чтобы, по выраженію палачей, удобнЪе было имъ по смерти смотрЪть на Россiю.

Черезъ день повЪсили Федора Мартинюка, члена многихъ русскихъ обществъ, прослужившаго свыше 30 лЪтъ старшимъ братомъ при церкви въ с. Таданьи. Старшій его сынъ находился въ то время на военной службЪ, а невЪстка была интернирована въ ТалергофЪ, такъ что трое малолЪтнихъ внучатъ осталось на произволъ судьбы. Мартинюка повЪсили и похоронили въ с. ТомачЪ, Жолков. уЪзда, вмЪстЪ съ Василіемъ и Екатериной Гренками. Феофана Гураля повЪсили день спустя послЪ казни Гренокъ. МЪсто его казни и погребенія неизвЪстно. Онъ оставилъ жену и шестеро дЪтей.

ПослЪ исполненія приговора на всЪхъ осужденныхъ остальныхъ заподозрЪнныхъ отправили въ Талергофъ. Къ нимъ принадлежалъ прежде всего Семенъ Гавришковъ, 78 лЪтъ, членъ многихъ русскихъ обществъ, называемый въ деревнЪ "москалемъ", такъ какъ онъ еще въ юности выучился русскому литературному языку и любилъ при случаЪ пощеголять своимъ знаніЪмъ, что и послужило причиной его арестовянiя и смерти, постигшей его въ ТалергофЪ среди страшной нужды въ 1916 г. КромЪ него были арестованы и сосланы въ Талергофъ: Никита Гавришковъ, Дмитрій Портухай (переведенный затЪмъ изъ Талергофа въ Гминдъ, а наконецъ въ Енцесдорфъ, гдЪ онъ и умерь въ 1916 г.), Иванъ Гренка, Романъ Савякъ, Михалаилъ Подкостельный съ сыномъ Василіем и Степанъ Ковалюкъ, причемъ Дмитрій Портухай тоже умерь въ заключеніи, оставивъ шестеро круглыхъ сиротъ (такъ какъ жена его умерла еще въ 1914 г.), а Никита Гавришковъ умеръ уже дома, въ нЪсколько недЪль послЪ воэвращенiя изъ Талергофа.

Крестьяниномъ Василіемъ Мартинюкомъ изъ Таданья прислано намъ послЪднее письмо-завЪщаніе, написанное за нъсколько минуть до смерти упомянутымъ выше Григоріемъ Наконечнымъ къ женЪ и дЪтямъ. Оно написано карандашомъ на нЪсколькихъ листкахъ записной книжки и было найдено у покойнаго за голенищемъ сапога во время погребенiя. Приводимъ его здЪсь полностью (насколько можно его разобрать), какъ трогательный "человЪческій документъ" изъ времени бывшаго кошмарнаго лихолЪтiя:

„Подякуйте, мои дЪти, професорови и лЪсничому, Захарому жонцови и Шмидтови, польскому ксендзови, що за мое добро мене въ ребро. Кождого ратувавъ, якъ могъ, професора стеригъ и боронивъ, якъ найбольшого пріятеля, а онъ мене, якъ наибольшого ворога, невинно на смерть. Не жичу имъ ничо злого. Тилько нехай имъ Богь того не памятае, бо не знаютъ, що творятъ. Ты, жинко, оддайся пидъ Божу опеку, а Богъ певно тя не опуститъ. И що будутъ люди робити, то и ты роби, гроши бережи, щобысь могла видки жити и дЪтЪй годувати. Може тебЪ трафится где возъ купити, то купи, а якъ"...

Дальше нельзя разобрать нечеткаго, слитнаго письма. Весьма возможно, что видъ висЪлицы, передъ которой стоялъ уже покойный, помЪшалъ ему окончить письмо. Въ одномъ изъ угловъ оторваннаго листа нарисованъ краснымъ карандашомъ восьмиконечный крестъ и помЪщены: дата „Жолтанцы, дня 3/7 (20/6) 1915", и подпись „Григорій Наконечный".

Ц. к. Судъ І пЪх. бриг. общ. ополченія издалъ 29-го іюня 1915 г. слЪдующій приговоръ:

Степанъ Федикъ, рожд. въ Ягелл. ГородкЪ, 40 лЪтъ, грек.-кат. вЪроисповЪданія, женатъ, отецъ четверыхъ дЪтей, помощникъ каменщика, виновенъ въ преступленiи противъ военной мощи государства на основ. § 327 в. у. з., имЪвшемъ мЪсто въ декабрЪ 1914 г., а именно, въ томъ, что продалъ россійскимъ войскамъ австрійскіе винтовочные патроны, которые собралъ добровольно, за сумму болЪе 70 рублей, чЪмъ совершилъ дЪйствіе въ пользу врага. Присуждается его на осн. §§ 328 и 125 в. у. з. къ восьми годамъ тяжелаго заключения, обостреннаго разъ въ мЪсяцъ постомъ, твердой кроватью въ дни поста и одиночнымъ заключеніемъ въ продолженіе перваго, пятаго и девятаго мЪсяца каждаго года.

Полевой судъ 31 пЪх. дивизіи издалъ слЪдующіе приговоры:

Феофанъ Гураль, 55 лЪтъ, православный, женатъ, отецъ 7 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванія россіянъ въ ТаданьЪ выразился на улицЪ при встрЪчЪ съ однимъ крестьяниномъ: "Твой цЪсарь больше не вернется, не имЪетъ онъ никакого значенія, императоръ Николай будетъ нашимъ царемъ", а затЪмъ, при другомъ случаЪ, смотря на цЪсарскій портретъ въ присутствіи собравшагося большого количества людей, подтрунивалъ въ одной хатЪ надъ старостью Его Имп. Величества, сравнивалъ его съ крЪпкимъ царемъ Николаемъ и при томъ громко разсмЪялся.

Димитрій Мотыль, 53 лЪтъ, православный, отецъ 6 дЪтей, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ преступленіе нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 1. а) в. у. з., тЪмъ, что съ радостью распространялъ между крестьянами вЪсти о пораженіяхъ цЪс. кор. арміи, причемъ выразился, что россіянъ есть столько, что накроютъ австрійцевъ шапками, что хватитъ однихъ россійскихъ обозовъ, чтобы взять Австрію.

Григорій Наконечный, 51 года, православный, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., совершилъ: а) преступленіе нарушенiя общественнаго порядка противъ § 341 1 а) в. у. з., тЪмъ, что во время пребыванiя россіянъ въ ГаличинЪ уговаривалъ многихъ крестьянъ къ принятію православія, чтобы показать россіянамъ, что они настоящіе русскіе, а также къ приглашению россійскаго священника, ибо старый мЪстный священникъ—австріецъ; в) преступление противъ военной мощи государства по § 327 в. у. з., проявившееся въ томъ, что во время наЪзда россіянъ на Галичину въ началЪ войны, въ день точно неизвЪстный, повелъ добровольно россіянъ противъ нашихъ войскъ.

Иванъ Портухай, 56 лЪть, православный, женатъ, отецъ 1 ребенка, земледЪлецъ, рожд. въ с. ТаданьЪ, у. Каменка Стр., виновенъ въ преступаленіи шпіонства, противъ § 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что, хотя онъ былъ эвакуированъ и поселенъ въ с. ДерновЪ, то все-таки 1 іюля с. г. былъ пойманъ на мЪстЪ преступленiя, когда хотЪлъ перейти черезъ р. Бугъ, между с. с. Таданье и Спасъ, несмотря на указаніе, что тамъ находится непріятель, такъ что, очевидно, хотЪлъ отправиться къ россіянамъ и сообщить имъ о расположенiи артиллеріи въ ДерновЪ, а равно о нашихъ позиціяхъ надъ Бугомъ.

Въ виду этого полевой судъ присуждаетъ всЪхъ четырехъ къ смертной казни черезъ повЪшеніе. Приговоръ былъ исполненъ 3-го іюля 1915 года.

Федоръ Мартинюкъ, 65 лЪтъ, православный, рожд. въ ТаданьЪ, земледЪлецъ, женатъ, отецъ одного ребенка, виновенъ въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка противъ § 341 д) в. у. а., а именно, въ томъ, что во время россійской окупаціи въ Вост. ГаличинЪ, въ присутствіи значительнаго количества людей, изъявлялъ свою радость по поводу прихода „круглыхъ шапокъ" (россіянъ), отчего "прошла уже его печаль"; дальше, при другомъ случаЪ, въ присутствии многихъ же людей, выражалъ свою радость, что ему не нужно уже больше быть австрійцемъ; наконецъ, что держалъ привЪтственную рЪчь къ входящимъ россіянамъ, причемъ спеціально указалъ на то, что мЪстное русское населеніе ждетъ россіянъ уже 600 лЪтъ.

Василій Гринько, [Ошибка: вмЪсто Гренки] 69 лЪтъ, православный, отецъ 4 дЪтей, рожд. въ ТаданьЪ, земледелецъ, и жена его Екатерина Гринько, 49 лЪтъ, православная, рожд. въ ТаданьЪ, виновны въ томъ-же преступленіи, заключающемся въ томъ, что Василій наклонялъ крестьянъ къ переходу въ православіе, такъ какъ Австрія не вернется больше, что выразился въ присутствіи большого количества людей, что у Австріи нЪтъ уже орудій, что уговаривалъ крестьянъ къ изгнанiю учителя-украинца и, наконецъ, подъ церковью выразился передъ собравшимися, какъ бунтовщикъ, о австрійскомъ правительствЪ. Екатерина же подсмЪивалась подъ церковью въ присутствіи собравшихся надъ австрiйской арміей, разсказывая, что Россія уже побЪдила Австрію, что у австрійцевъ нЪтъ обуви и что они жрутъ кошекъ.

Иванъ Круцинскій, около 40 лЪтъ, изъ м. Угнова, у. Русская Рава, греко-кат., сапожникъ, бездетный, вдовецъ, виновенъ въ преступленіи усиленнаго шпіонства, противъ §§ 15 и 321 в. у. з., заключающемся въ томъ, что пытался изслЪдовать въ КаменкЪ Стр. расположеніе нашихъ войскъ съ цЪлью увЪдомленія о семъ россіянъ, былъ, однако во время схваченъ и вслЪдствіе посторонней помЪхи не успЪлъ довести до конца своихъ замысловъ.

Анастасія Лащукевичъ, 52 лЪтъ, греко-кат., замужняя, мать 4 дЪтей, жена чернорабочаго, рожд. въ КаменкЪ Стр., виновна въ преступленіи нарушенія общественнаго порядка, по мысли § 341 а) в. у. з., заключающемся въ томъ, что, при вступленіи россіянъ въ Каменку Стр., привЪтствовала ихъ, какъ избавителей отъ австрійской неволи, а при другомъ случаЪ, когда хотЪли на ея полЪ похоронить австрійскаго солдата, выразилась во всеуслышаніе, въ присутствіи многихъ людей, что на это не позволить, такъ какъ австрійцы воняютъ.

НаконЪцъ, Дмитрій Лапчина, рожд. въ КаменкЪ Стр., греко-катъ., женать, отецъ двухъ дЪтей, желЪзнодорожникъ, 32 лЪтъ, виновенъ въ преступленіи противъ мощи государства, по мысли § 327 в. у. з., такъ какъ онъ добровольно поступилъ къ россіянамъ на службу въ КаменкЪ Стр., качествЪ полицейскаго, разыскивалЪ солдатъ, бЪжавшихъ изъ россійскаго плЪна, и сообщалъ о нихъ россіянамъ, вслЪдствіе чего было схвачено и уведено около 20 солдатъ.

Полевой судъ присудилъ ихъ всЪхъ къ смертной казни черезъ повЪшенiе.

Ч. 4 http://www.anti-orange-ua.com.ru/index.php/content/view/1318/42/